Отшельник

Я пылил ботинками по серой равнине, напряженно размышляя, что делать дальше.

— В какой стороне находится ближайший город? — спросил я Егора.

Тот с хитрым прищуром покосился на меня.

— Хочешь сказать, ты не знаешь, где находишься?

Да нет, блин, я уже прекрасно понял, что нахожусь в заднице. А вот где теперь находятся местные населенные пункты — вот это я не в курсе.

— Я хочу сказать, что у меня есть оружие, у тебя — всего одна голова, — в тон его интонации ответил я. — Следовательно, я задаю вопросы, а ты на них отвечаешь. Коротко, внятно. И без лишних вопросов.

Бородач хмыкнул.

— Понял, не дурак. Ближайший город расположен на юго-западе километрах в шестидесяти отсюда. Достаточно внятно?

Я нахмурился.

У меня не сходилось. Аверин в своем разговоре упоминал другие расстояния.

— Допустим. А если не город, а просто ближайший населенный пункт? Поселок, деревня?

Егор вздохнул.

— Так тебе что надо-то? Стоянки или торговые центры?

Я озадаченно потер лоб. Да хрен его знает, что мне нужно.

— Стой. Дай руки.

Я освободил ему руки, а потом растер ногой песок перед собой и носком ковырнул в середине.

— Допустим, здесь вертолет. Рисуй карту дальше.

Егор посмотрел на меня, как на умалишенного.

Но, видимо, ПП в моих руках выглядел достаточно внушительно, так что он без комментариев присев на корточки, пальцем нарисовал небольшую кляксу вокруг обозначенной мной точки.

— Это — пустошь, — пояснил он.

— Расстояние?

— Отсюда до границы километров двадцать пять — тридцать. Но граница эта условная. Переход от пустоши к диким территориям плавный, просто начнет попадаться больше растительности, почва начнет приобретать суглинистый оттенок и все такое.

— Так, хорошо. А дикие территории — это что?

Тут уж Егор не удержался.

— Парень, ты, что ли, с луны упал?..

— На вопрос отвечай.

— Дикие территории — это участки, которые терраформировали местные рифты. В нашем случае — это сучьи заросли, кишмя кишащие всякими тварями. Мутантами и не очень.

Вокруг своего художества он нарисовал еще одну кляксу, побольше.

— Вот это еще в лучшем случае километров тридцать от границы до границы. В худшем — все семьдесят. На западе у нас целая страна под названием Москва, — ткнул он пальцем в песок, делая здоровенную вмятину. — На юге — Коломна. На юго-западе — небольшая Денисовка.

— Ясно. А что за стоянки?

— Татаро-монголов, ёпта! — сострил он, сверкнув крупными желтоватыми зубами. Но тут же под моим пристальным взглядом опять стал серьезным. — Наших, само собой. Вольных.

— Так. А что за торговые центры?

— Пункты приема ресурсов. Между нами и Москвой… — ткнул он пальцем в нужном месте на нашей песчаной карте. — И между нами и Владимиром, вот здесь — отметил он точку на северо-востоке. Есть еще под Рязанью, но это совсем далеко.

Я наморщил лоб, пытаясь сообразить, какое направление мне выгодней.

Мыслил я четко и ясно, несмотря на специфику сложившегося положения.

Потому что каждый раз мы шли в рифт, как на войну. И внутренне готовили себя к тому, что можем не вернуться. Можем очутиться в жерле вулкана, или столкнуться с враждебными формами жизни. Или сдохнуть от неведомой заразы. И никто тебе не поможет, потому что большинство проходчиков по определению — одиночки.

Причем не только по ту сторону рифта. Но и по эту.

Помню, как в первый раз вернулся с проходки — радостный, как последний дурак.

Герой, блин.

И как после пресс-конференции на меня из толпы набросилась какая-то пожилая женщина. Она плевалась мне в лицо, выкрикивая проклятья. Кричала, что я — вовсе не тот, кто вошел через прореху мира в преисподнюю, а порождение дьявола. Что я — больше не человек, и таких как я быть не должно.

Охрана быстро оттащила ее от меня.

Но мне запомнились ее слова. И разъяренное лицо с выбившимися из пучка прядями седых волос.

Потому что в определенном смысле она была права.

Одной проходки достаточно, чтобы запустить процесс мутации, который можно усилить или немного скорректировать, но остановить уже нельзя.

И это касается не только физических параметров, но и сознания.

Многие вещи начинают восприниматься иначе.

Например, тот факт, что я попал во временную петлю, не приводил меня в ужас.

Главное — я вернулся. Я выжил. И раз уж взять большую четверку за яйца мне не удалось, лучше об этом сейчас и не думать.

Теперь моя главная цель — адаптироваться.

А для этого мне нужен официальный статус живого человека.

И деньги.

Не важно, сколько лет прошло и насколько поменялся ландшафт, некоторые вещи останутся неизменными до тех пор, пока человечество живо. Деньги могут выражаться в золоте, кусках яшмы или шкурах саблезубых оленей, но они были и будут.

Люди, которые говорят, что счастье нематериально, либо полные идиоты, либо богаты от рождения.

Само собой, счастье не в условных цифрах на банковском счету.

Но только состоятельный человек может обладать властью распоряжаться собой.

Так где же, как и каким образом мне всем этим добром разжиться?

Сборища сотоварищей моего пленника не сулили ничего хорошего.

А вот город — это хорошо.

Это много людей и много информации. Я должен был понять, существует ли на данный момент какой-то центр по изучению пространственных искривлений, и есть ли какой-то резон мне там появляться.

С одной стороны, прямо сейчас мне оттягивали плечи десятки различных образцов флоры, фауны и прочие найденные мной артефакты.

Некоторые из них имели прямую материальную ценность — самородок, например, или красный жемчуг.

А некоторые в буквальном смысле не имели цены, если передать их в правильные руки.

Были и спорные предметы. Одну из таких вещиц я не стал укладывать в контейнер, а нес на своей шее — настоящий древнеримский ауреус! С пробитой дырой в верхней части для ношения на шнурке. Вероятнее всего, ее притащил в качестве талисмана кто-то из моих предшественников-проходчиков. Но что, если монета нигде не значится в списках сопутствующего инвентаря? Тогда она приобрела бы совершенно иное значение. Например, что контакт с мирами по ту сторону искривлений был возможен еще до волны, открывшей нынешние рифты.