Отступники

— Ах. Хорошо. Но ты будешь стоять так далеко, как только возможно.

Они вместе вышли из слепящий пустоты.

— Что-то странное происходит со светозверем, — сказал первенец задумчиво. — Он словно и не собирается улетать. За последнюю неделю температура поднялась на три градуса. Неожиданно. Что задумало наше светило, Вохрас? Как ты считаешь?

— Возможно, ему не нравиться эта идея с очищением континента, — проговорил я равнодушно. — Ты не боишься, что он может обрушить на Твердые Воды армады жнецов и затопить их вместе с Истоком?

— Нет, на это он не пойдет, — первенец прошел мимо меня и встал к левому ответвлению массива кнопочек, переключателей и клавиш. — Он не может вмешиваться в дела мировых народов. Во всяком случае, он никогда раньше этого не делал.

Я промолчал.

— Кстати, позволь мне представить тебе Основной Терминал, — произнес первенец между делом. Тот самый всеобъемлющий сверхмеханизм, которому стотри вверяют расчеты своих судеб.

Я огляделся по сторонам. Кругом высились какие-то хрипящие монолиты и гудящие башни из серых плит.

— Он спит? — спросил я.

— Нет. Он бодрствует.

— И я могу с ним поговорить?

— Не думаю.

По нам ползли отражения символов, заполняющих экран.

— Понятно, — сказал я и призвал для себя кресло. — Он разговаривает только с тобой?

Реверанс обернулся, и я различил приоткрытую змеиную пасть с острыми клыками.

— Он не с кем не разговаривает. Если начистоту, то я не уверен, что этот механизм умеет говорить, так же как и мы… Кира.

— Да?

— Пожалуйста, подожди снаружи. Не волнуйся, без твоего ведома мы никуда отсюда не уйдем.

Я скрестил свои правые пятки и машинально кивнул, когда Кира, уходя, подмигнула мне.

— Почему у меня такое чувство, что я сейчас узнаю что-нибудь невероятно гадкое? — спросил я сам себя, сделав ударение на последнем слове.

— Действительно, почему? — поддержал меня Реверанс.

— Ну… — я причмокнул. — Наверное, потому, что для бунтаря ты кажешься слишком правильным. Я слушал твои выступления перед стотри на том обеде. Ты действительно собираешься освобождать континент. Не калечить и убивать миллионы людей, а именно освобождать. И ты в это веришь, как я в то, что вода мокрая. Ты добр, справедлив и решителен. Могуч и доблестен. И все это одновременно. Так не бывает. Пока люди лгут, а хищники жрут сырое мясо, такая благодетель невозможна. Ты должен на чем-то попасться.

Сгорбившаяся фигура перемещалась вдоль пульта, туда и обратно. Исчезала в сиянии и появлялась снова.

* * *

— Привет Ики, — бодро сказал Рем.

— Э-э-э… — протянуло кресло.

— Рем. Тот серый парень с крабьей настойкой.

— Точно.

— Ждешь кого-то?

— Накат должен найти меня здесь, — доброжелательно ответил Ики. — А ты?

— Моего Престона куда-то забрали, — поведал Рем. — Наверняка его ждут крупные неприятности. Но кое-кто намекнул мне, что нужно подождать здесь и все может разрешиться само собой.

Они помолчали. Рем ковырял носком сапога стекломассу. Ики поскрипывал и перебирал математические шарики.

— Волнуешься? — спросил Рем, и уселся на туго набитый рюкзак.

— О, знаешь, Накат постоянно бодриться, — охотно заговорил Ики, — делает вид, что ни в чем не стеснен. Как же! У него ведь совершенно не действуют… вычисляется… такие полезные навыки как милосердие и снисходительность. Он готов ввязаться во что угодно, лишь бы там можно было умереть… вычисляется… Так что, да. Я волнуюсь. А ты?

— Последние пять нерестов я стал есть в два раза больше, — сообщил Рем. — И почти завязал с пойлом. А знаешь почему? Нервы и ответственность. Я словно привязан к большому младенцу, который вместо гуканья одолевает тебя рассуждениями о кружках.

— Кружках?

— Да. Все началось с того, что он сказал мне: дескать, вот, Рем, кружка, в которой пива наполовину. А потом спрашивает: кружка наполовину полна или пуста?

— Странный вопрос, — заметил Ики. — Конечно полна.

— Вот, — Рем наставил на кресло указательный палец. — Это значит, что ты оптимист.

Ики погремел шариками. Потом перепроверил всю катушку с узелками.

— Я не знаю такого слова.

— Ну, это когда тебе на ногу наступают, а ты радуешься: эвон какой узор получился на ботинке. Или кошелек сперли, а у тебя праздник: не согрешу на эти деньги, да и вору вечер теплый, сытный.

— Это верно, — согласился Ики. — Так ведь гораздо проще.

— Быть дураком, — добавил Рем. — Сам Престон сказал, что кружка наполовину пуста. И он — пессимист. Это как оптимист, только наоборот. Ноешь постоянно: на свету тебе слишком светло, а в темноте слишком темно.

— Ну а ты что ответил?

— Я просто долил пива, и кружка стала полной. Я — активный реалист.

Ики уважительно поскрипел колесами.

— Таких задачек у него пруд пруди, — вздохнул Рем. — И от каждой он становиться все глупее…

Он отвлекся на шум. Стотри низко мычали что-то, подхватывая ритуальные завывания ряд за рядом, словно поднималась волна пчелиного бешенства.

— Ты знаешь, зачем сюда вернулись стотри? — спросил Ики встревожено.

В ответ ему что-то пронзительно взвизгнуло. Протяжный скулящий звук сорвался с вершины Истока и разнесся во все стороны. Стотри замолкли. Послышалось шуршание и щелчки, словно кто-то быстро нажимал на клавиши.

Варвары припали на одно колено и задрали подбородки.

— ПРОТОКОЛ ДВАДЦАТЬ ДВА «А». АКТИВИРОВАТЬ? АКТИВРОВАТЬ.

Произнес могучий механический голос.

В толпе объявился Маширо и множество младших жрецов. Они ходили между склонившимися стотри с логарифмическими линейками и осеняли ими всех, до кого могли дотянуться. После каждого удара по лбу атмосфера торжественности и сакрального таинства только усиливалась.

— И активировал он протокол двадцать два… — бубнили жрецы нараспев.

Над Истоком вспыхнуло объемное изображение исполинской головы. Она напоминала одновременно родственника Олечуча и победителя выставки «Уморительные репы и прочие корнеплоды».

— ВСЕМУ ПЕРСОНАЛУ. ВНИМАНИЕ. ВСЕМУ ПЕРСОНАЛУ. УГРОЗА ЗАРАЖЕНИЯ ПЯТОГО УРОВНЯ. АВТОРИЗИРОВАН ПРОТОКОЛ ДВАДЦАТЬ ДВА «А». СОХРАНЯЙТЕ СПОКОЙСТВИЕ. ВСЕМ СПЕЦИАЛИСТАМ ПРОСЛЕДОВАТЬ В ОЧАГ ЗАРАЖЕНИЯ ДЛЯ УСТРАНЕНИЯ УГРОЗЫ. ЭТО НЕ УЧЕНИЯ. ЭТО НЕ УЧЕНИЯ.

Стотри поднялись и затрепетали. Выглядело это так, словно гимназисткам явили десятиметровое полотно с портретом Гжастина Сладоуста. Проблема была в том, что у этих гимназисток на груди можно было ковать оружие. Странно было видеть, как жильно-мускульные породы пробивает восторженная трясучка.