Оттенки изумрудных глаз

Потому что — я не успеваю понять как — вдруг чувствую, что мой рюкзак врезается в какую-то преграду. И я в него, упираясь лопатками, чувствуя ими часть содержимого сумки. Так резко, что разом вышибает весь воздух из легких, который частично застревает в горле, так и не выйдя наружу. Находясь в состоянии шока, я не сразу соображаю, что мои плечи сжимают тонкие прохладные пальцы, а темные изумрудные глаза пристально всматриваются в мое лицо. Даже режущее чувство отступило, придавленное безграничным удивлением.

В конце концов я резко поднимаю распахнутый взгляд на трикстера. Открытый, в котором плещется непонимание. Я размыкаю губы, уже собираясь задать стандартный вопрос, но он опережает меня:

— Какого Одина я видел пять минут назад?

Я прыснула, услышав такое своеобразное ругательство, но остаток смешка застрял в горле, поскольку пальцы впились в плечи сильнее, безжалостно давя на кожу. Его голос был низким, в котором скользила толстая змея гнева, раздраженности. Я прокрутила вопрос несколько раз в голове, тщетно пытаясь отыскать точки соприкосновения с собой.

— А что ты видел? — недоумеваю я, с трудом встречая шторм, что царствует в его глазах. Внутренности снова скручивает, только в этот раз от этого взгляда. По спине катится ледяная волна, заползая в каждый позвонок, будто замораживая его.

— Твое гребаное воркование с Бальдром.

Так открыто сквозящие холод и презрение в этих словах будто врезаются в меня, царапая кожу. Я раскрываю рот, а затем, с трудом переборов эмоции, вскидываю одну бровь.

— Когда ты успел понабраться словечек…

— Отвечай!

Он вдруг встряхивает меня, отчего пальцы впиваются в кожу сильнее, и я резко с шипением втягиваю в себя воздух. Больно.

— Что мне тебе сказать? — тоже срываюсь я. Мой неконтролируемый голос взлетает на несколько октав. — Он всего лишь попрощался со мной.

Последние слова я произношу чуть спокойнее, вздергивая подбородок. Сменяя растерянный взгляд на более сосредоточенный, прямой, холодный. Совершенно противоположные предыдущим эмоции бурлят внутри, словно лава в кипящем вулкане. Кажется, вот-вот перельется через край и расплавит все снаружи, сожжет, оставив лишь пепел.

— Так у тебя называется прощание? Вцепиться в человека так, словно он тебе только что жизнь спас, — продолжает брызгать ядом трикстер. Я едва заметно вздрагиваю от его слов. Они бьют невидимой пощечиной, но я остаюсь непоколебимой, лишь еще выше подняв подбородок.

— И вовсе нет, — как можно небрежней возражаю я. — Я даже едва коснулась его. И вообще, с чего вдруг я оправдываюсь перед тобой?!

При последних словах я резко дергаюсь, горя желанием сбросить эти изящные пальцы с плеч. Уйти подальше, чтобы не дышать воздухом, насквозь пропитанным его ароматом. Окружившим меня везде. Загнавшим в ловушку.

Цепкие пальцы не отпускают, а сжимаются еще сильнее.

— Потому что, — выдыхает Локи, непроизвольно подаваясь немного ближе. Атмосфера вокруг нас трещит, пронизанная напряжением. — Ты должна.

Я резко давлюсь привкусом мяты от такого заявления.

— Я не давала никаких обещаний. Не говорила, что что-то кому-то должна, — проговорила я, не потрудившись убрать язвительность, так открыто сквозящую в этих словах. Локи щурится, отчего на секунду явный блеск ярости в глазах меркнет.

— Что, теперь будешь бегать за Бальдром? Унесешься сейчас к нему?

Я застыла. Внутри все похолодело, щелкнуло, а затем как-то странно перевернулось. И вот в грудь тягучим мазутом заливается новая порция легко воспламеняющегося чувства ярости. Такого жгуче-опасного. Плавящего внутренности.

— Что-о? — ошарашенно тяну я, не в силах выдать что-то более вразумительное. В мозгу лихорадочно шевелились шестеренки, продумывая новые колкости для ответа. Злость салютом заискрилась во мне, отбрасывая колючие сгустки в разные стороны.

— Что-о, — с ядовитой усмешкой, застывшей на бледных губах, передразнивает меня Локи. — Теперь твое сердце дрожит рядом с колдуном? Может быть, ты уже опробовала его?

И кончик языка вдруг начинает медленно холодеть. Кажется, еще в самом начале первого слога. Кажется, примерзнув к небу в самом конце фразы.

Я медленно моргаю, совершенно обескураженная. Раздавленная столь сильными и мощными нападениями.

А сердце вдруг совершает какой-то медленный тягучий толчок, будто оживляя замерший механизм.

И шестеренки снова начинают крутиться. В два раза быстрее. В три.

Окунаясь в кипящий гнев.

— Как далеко ты зашла? Что ты предложила взамен на его помощь? — продолжает наступать бог коварства, а я продолжаю пялиться на его губы, из которых выплескивается чистый яд. Отравляющий. Для меня.

Пей. Давись.

И я действительно давлюсь. Дыхание застревает в глотке, где-то под корнем языка. Мозг крутит и смакует слова Локи с какой-то отстраненной медлительностью.

Что? Господи, что за хрень он несет?

Я стараюсь собрать свои мысли в дееспособную кучу и поднимаю глаза навстречу практически темному взгляду, пытаясь убрать пустоту, что сейчас засела внутри меня.

Ну просто полное офигение.

— А не пойти бы тебе, — на остатках дыхания выплевываю я, запнувшись, чтобы ухватить еще немного отравленного мятой воздуха. — Со своей ревностью?

И после последнего слова застываем мы оба.

Я же это не вслух?

О Господи.

Вслух.

Сказать хотела совершенно не то. В мыслях пронеслось иное, а мои губы будто против воли произнесли эти слова.

И Локи удивлен так же, как я. Даже больше. Эта эмоция застилает пленкой ярость в его глазах, притупляя изумрудный блеск.

А я так и примерзла к влажной земле, еще глубже вдавившись в собственный рюкзак. Так отчетливо слыша медленный, будто замирающий стук сердца в грудную клетку.

В мозгу слишком громким эхом звучат мои слова.

Пока резко не перебиваются новыми, коснувшимися моего слуха. Так, что снова приходится вздрогнуть и вернуть осмысленность во взгляд.

— Ревностью? — насмешливым тоном переспрашивает бог коварства, заглядывая мне в глаза. Заставляя съежиться в комок, вызывая желание убежать отсюда или уменьшиться до размера самой крошечной капли росы на влажной траве под ногами.