Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Добрый вечер! Я не заставила вас ожидать слишком долго? Сегодня холодновато, я боялась, что вы застудитесь.

Он сразу узнал этот вздернутый носик и немного печальные глаза с длинными ресницами; на Виктора смотрела та самая женщина, с которой он случайно давеча столкнулся на лестнице в 'Парусе'.

12. Маленькие комедии большого дурдома

— Простите, вы… — начал Виктор и запнулся.

Ему внезапно пришло в голову, не подменили ли Веронику Станиславовну иностранные разведки. Подошедшая дама была слишком красива для подруги, которую сватают человеку с сомнительной

репутацией хроноагента; к тому же по нечаянно услышанному разговору по мобиле можно было подумать, что она звонила своему мужчине. Да и вообще случайность их предыдущей встречи в комплексе оказывалась под большим сомнением. Но, с другой стороны, если эта дама — подмена, наверняка она знает, что настоящая Вероника Станиславовна не придет, да и документами на ее имя запасется.

Короче, спрашивать было глупо и не спрашивать было глупо.

— Да. Вы тогда на меня не обиделись? Я же вас фактически отшила.

— Нет, почему… очень нормальное поведение. Мы же тогда не были знакомы.

— Верно. Ну, давайте же пройдем внутрь? К сожалению, у нас климат не тропический.

Внутренности театра ослепили Виктора неожиданной имперской роскошью. Барельефы на стенах сияли позолотой; широкие мягкие кресла обтянуты шелковыми гобеленами; парчовый (или, по крайней мере, выглядевший как парчовый) занавес был разукрашен понизу вышитыми снопами пшеницы.

— Не были еще здесь после ремонта? — спросила Вероника.

— Не-а. Интересно, а во сколько он обошелся государству?

В глазах Вероники блеснуло удивление.

— А во сколько государству обойдутся рабочие, которые пьют 'Три топора'? Люди получили храм искусств, и расходы определили так, чтобы получить прибыль. От того, что меньше расходы на лечение, потери от брака, несчастные случаи, уголовщина…

— Ясно… Да, я же забыл взять вам бинокль, — ответил Виктор, желая переменить тему.

— Не надо. У меня прекрасное зрение. В буфет тоже не надо. Давайте просто сядем на свои места и будем ждать начала. Вы читали эту вещь?

— Нет. Как-то не получилось, да и когда в школе учился, на ней внимание как-то не акцентировали.

— Это в начале шестидесятых? Тогда была эпоха волюнтаризма, неотроцкизма, и… и я уже не помню чего. А вы хорошо помните? Вы же в школу, наверное, в пятьдесят шестом пошли?

— Боже, как давно это было… Пятьдесят шестой не помню, пятьдесят восьмой помню, как сейчас.

— А я не помню. Я немного позже родилась. Уже Гагарин в космос слетал. Тогда, наверное, все о космосе мечтали?

— Мечтали. Готовились слетать. Спорили, умеют ли думать машины. Строили высотные здания и планировали покрыть страну сетью скоростных линий. И вообще жизнь была полна чудес и необычайных открытий.

— И полвека не прошло, а совсем другая страна. Про марсианский монолит смотрели?

— Да, в курсе.

— Я вот представляю себе, лет сорок назад — сенсация, марсиане, как их там еще называли…

— Братья по разуму.

— Вот, братья по разуму, наверное, все бы переживали, как будто войну выиграли. Сейчас — в рабочем порядке. Нашли и нашли. Сегодня передавали — решили не трогать, дождаться экспедиции с людьми, марсоход вешку оставил и дальше пошел. Зарегистрировали чудо, цифровую подпись, в банк данных. Я говорю, страна другая. Цифровая страна. Оценки, оценки и оценки, все переводится в числа. Уровень обеспеченности детства, кумулятивные оценки духовного богатства личности, процент рабочих и служащих со вторым-третьим высшим, индекс здоровой жизни… Гордимся перед заграницей яслями, школами, театрами. Вот наш пятый ряд. Держите афишку, я не люблю их читать, пусть будет сюрпризом.

…Артхауса,

то-есть того, что Виктор определил для себя как нечто заумное и надоедливое, он так и не увидел. Во-первых, было очень смешно. Спектакль оказался про извечную российскую (а, может, и мировую) глупость. Короче: два чувака, один главный герой неопределенных занятий, то ли журналист, то ли фрилансер, и другой, которого звали Прохор, типа бизнесмен, намылились в столицу, чтобы самореализоваться. И самореализовывались они, в основном бродя по ресторанам и разным тусовкам, где тоже принимали на грудь, и главный герой в конце концов попал в дурку, то ли от пьянства, то ли от окружающего махрового дебилизма, который доставал их так, что поневоле хотелось нажраться.

Действительно, когда человек ежедневно видит вокруг себя менеджеров, которые умеют не управлять, а только 'спрашивать с людей', ни черта не разбираясь в деле, когда этнические преступные группировки срослись с бизнесом, чтобы сделать население бесконечной жертвой мошенничества, когда человек вынужден безуспешно доказывать во всех судах страны, что по-наглому украденное у него — это его собственность, когда успешные люди — это особи, у которых на языке нет иного слова кроме 'отнять', с обслуживающим их интересы шоблом, у кототорого на языке нет иного слова, кроме 'выпросить' и 'выждать', и, самое главное, когда не видно абсолютно никаких возможностей все это изменить, потому что нет иного общественного мнения, кроме бесконечного трепа, а будущее видится только в новых прожектах, как заставить народ работать больше, получать меньше, и чтобы он при этом не бунтовал, наш человек поневоле потянется к бутылке. Это все про роман Салтыкова-Щедрина, если кто сразу не понял.

Режиссер перенес действие в наше время, герои ходили в современных костюмах, даже на сцене стоял монитор, а часть декораций на фоне изображалась лазерным проектором. Прохор был без бороды и совершенно не походил на купца девятнадцатого века; скорее, президент какой-то крупной компании. Заканчивалась постановка сценой в дурдоме, где больные обсуждают с врачом возможность бунта: 'Что ж… это можно! Наши бунты хорошие, доброкачественные бунты, и предмет их таков, против которого никогда бунтовать не запрещается!' — разъяснял доктор, и больные, счастливые от дарованного им права волеизъявления, покорно шли на обед, под водительством лидера оппозиции, которого тоже назначил врач.

…- Знаете, сейчас есть такой проект, — сказала ему Вероника, когда они вновь вынырнули в ночную свежесть из гардеробной суеты (театры начинаются с вешалки, а кончаются очередью в гардероб), — восстановить на этой площади гранитную брусчатку и поставить пару фонтанов в античном стиле со скамеечками вокруг. Как вы думаете, будет смотреться?

— Наверное. Но в это время года здесь будет смотреться палатка с кофе.

— Кафе есть в сквере. Вы не голодны?

— Нет, ничуть. А вы?

— Нисколько. Ну, а Жеронский-то вам как? Я смотрю, вы хохотали все действия.

— Нет слов, знаете, просто нет слов… Смело и вообще удивительно, как это все разрешили.

— Кто будет против? Первый секретарь обкома лично цветы приносил! Наша страна должна со смехом расстаться со своим прошлым, пока оно не стало будущим. Сталинизм — это модернизация.

— Хм, а как же при Сталине за анекдоты-то?

— Так вы видели в пьесе, откуда это шло? Все эти прожекты о расстрелянии, об оглушении? Из старой, крепостнической Руси. И первые десятилетия нового государства общество по старой привычке все это считало нормальным.

Поделиться с друзьями: