Ответный удар
Шрифт:
— Не трогаем. Пусть сам докажет, что справится. В конце концов, — в голосе Сталина появились насмешливые нотки, — человек, который в коммуналке продолжал чертежи рисовать, заслуживает шанса. Такие нам нужны.
— Спасибо, Коба.
— Не за что, Серго. Держи меня в курсе. Особенно насчет этих двух недель. Интересно будет посмотреть…
Когда разговор закончился, Орджоникидзе еще долго сидел за столом, глядя на вечерние огни Москвы. Что-то подсказывало ему — они действительно стоят на пороге больших перемен. Этот упрямый молодой нэпман Краснов, готовый рисковать всем ради своих
За окном окончательно стемнело. Где-то вдалеке загудел автомобиль.
Глава 14
Великий аврал
Промозглое апрельское утро едва занималось над заводскими корпусами. В кабинете заводоуправления пахло свежезаваренным крепким кофе и табачным дымом. Начальники цехов, вызванные по срочному приказу в пять утра, заполнили все стулья вокруг длинного стола, покрытого зеленым сукном. В их усталых глазах читалось напряжение, все понимали, что предстоит что-то серьезное.
Я обвел взглядом собравшихся. Сорокин, бледный после бессонной ночи в лаборатории, нервно постукивал карандашом по блокноту. Протасов, сменивший перебежчика Штрома на прокатном стане, хмуро разглядывал графики производства. Молодой Зотов, умелец с «золотыми» руками и креативными мозгами, горящими глазами смотрел на развешанные по стенам схемы новой организации труда.
— Товарищи, — я положил на стол папку с документами. — Ситуация чрезвычайная. У нас есть ровно две недели на выполнение всего текущего заказа.
По комнате пронесся приглушенный ропот. Турчанинов, наш лучший инженер-технолог, даже привстал:
— Леонид Иванович, но ведь по плану еще месяц…
— План изменился, — я жестко прервал его. — От этого зависит будущее завода. Либо мы делаем невозможное за две недели, либо… — я выдержал паузу. — Либо нас ждет судьба «Сталь-треста».
В наступившей тишине было слышно, как за окном загудел призывающий на смену заводской гудок.
— Что предлагаете? — негромко спросил Величковский, снимая пенсне и положив его рядом на стол.
Я с шелестом развернул на столе большую схему:
— Приспосабливаем систему Гастева. Полная реорганизация производства. Три смены без выходных. Автоматизация всех ключевых процессов. — Я начал быстро чертить на схеме. — Здесь и здесь ставим световую сигнализацию темпа работы. Хронометраж всех операций. Почасовой контроль выработки.
— А люди? — подал голос Котов, наш старый бухгалтер. — Такая нагрузка вряд ли им понравится. За просто так.
— Тройная оплата за сверхурочные, — я выложил на стол расчеты. — Премии за перевыполнение. Горячее питание круглосуточно. Организуем отдых между сменами прямо в цехах.
Сорокин склонился над схемой:
— В мартеновском можно поставить автоматическую загрузку. Я уже подготовил чертежи. Сэкономим минут двадцать на каждой плавке.
— Отлично, — я кивнул. — Василий Петрович, — я посмотрел на Зотова. — Вы возглавите группу механизации. Все, что можно автоматизировать, автоматизируем. Все, до чего можно дотянуться.
Я раздал папки с заданиями:
— Протасов — отвечаете за прокатный.
Задача — выжать максимум из старого стана. Турчанинов — термичка. Сорокин — организация транспортных потоков. Величковский — круглосуточный контроль качества.— А социалистическое соревнование? — подал голос секретарь партячейки Гришин, недавно назначенный вместо сбежавшего к конкурентам Лебедева. — Кроме того, нельзя забывать, что до Первомая всего пять дней, люди готовятся к демонстрации.
Я помедлил. Вопрос действительно сложный. Пропустить первомайскую демонстрацию в 1929 году почти немыслимо. Но и терять целый день тоже нельзя.
— Товарищ Гришин, — я заговорил осторожно, — давайте смотреть правде в глаза. Что важнее — пройти в колонне или выполнить оборонный заказ? От которого, между прочим, зависит безопасность страны.
По кабинету пронесся встревоженный шепот. Такие предложения в 1929 году попахивали почти что ересью.
— Я понимаю щекотливость ситуации, — продолжил я. — Поэтому предлагаю компромисс. Направим на демонстрацию минимальную делегацию от завода. А основной состав… — я обвел взглядом присутствующих, — будет держать свой особый первомайский фронт здесь, у мартенов. И это тоже подвиг, не менее важный, чем праздничное шествие.
— Но как это объяснить рабочим? — Гришин нервно теребил край папки. — И руководству партии, само собой?
— Очень просто. Введем новую систему учета личной выработки. Каждый час, каждую смену будем отмечать лучших. Премии утроим. А когда выполним заказ — устроим свой особый праздник. С чествованием героев трудового фронта.
Величковский понимающе кивнул:
— И еще можно организовать специальный выпуск заводской газеты, о тех, кто встретил Первомай у станка. Чтобы все знали, что наш завод даже в праздники стоит на страже интересов Родины.
— Именно, — я с благодарностью посмотрел на профессора. — А теперь давайте обсудим конкретные показатели для каждого цеха. Кстати, насчет социалистических соревнований…
Я приподнялся, расправил поверх первоначальной схемы еще рулоны бумаги.
— Это один из ключевых вопросов, — я развернул на столе заранее подготовленные схемы. — Предлагаю внедрить совершенно новую систему организации труда.
То, что в будущем назовут стахановской, мысленно добавил я, но вслух продолжил:
— Смотрите: каждый рабочий получает личную норму выработки. Не бригада, не смена, а именно он сам. При этом мы детально разбиваем весь процесс на операции, замеряем время, убираем лишние движения. Передовики будут обучать остальных своим методам.
Величковский заинтересованно подался вперед:
— И каждый сможет увидеть свой личный вклад?
— Именно! — я начал быстро чертить на доске. — Смотрите: вот обычный мартеновский процесс. А теперь разобьем его на элементы. Уберем все непроизводительные движения. Правильно расставим подручных. Четко организуем подачу материалов. Ну, мы это и так уже отработали с системой Гастева. Только теперь ориентироваться будем на личный вклад каждого работника.
— Позвольте! — Сорокин вскочил со стула. — Если так перестроить работу, производительность можно увеличить в несколько раз!