Овертайм

Крах советского хоккея был предрешен и без общего катаклизма всей страны — они лишь совпали. Те, кто играли в ЦСКА и сборной, одиннадцать месяцев подряд видели большей частью каток и друг друга. Мы приезжали из Архангельского (база ЦСКА) в Новогорск (база сборной) и обратно из Новогорска в Архангельское. Все время одни и те же лица. Куда мы ни приедем, это всегда три «пятерки» ЦСКА, и надо у всех все время выигрывать. Наше место только первое, любая игра — стресс. Этот постоянный напряг рождал какое-то легкое помешательство.

Все тренеры равнялись на Тихонова, потому что хоккей стал политическим видом спорта, так как в нем мы могли успешно соревноваться с кем угодно: хотите — с американскими профессионалами, хотите — с европейскими любителями, как и нас, впрочем, называли. Хотя скорее мы были большими профессионалами, чем любой из игроков НХЛ, потому что никто в мире больше нас хоккеем не занимался. Но в то же время Тихонов не ходил и ничего не просил для своих игроков, я говорю о тех материальных благах, которые в Союзе выдавали за заслуги: квартиры, место для дачи, очередь на машину. Виктор Васильевич свое бескорыстие объяснял так: «Я дам ему квартиру, а он возьмет и бросит играть». Держать человека на крючке — это была его философия: держать до конца, чтобы потом, когда игрок станет заканчивать карьеру, сказать: «Зачем ему что-то давать, когда он уже готов закончить?»

Никогда я никому не завидовал, но всегда чувствовал себя ущемленным. Правда, пойти к Тихонову и что-то попросить — такого я себе даже представить не мог. Я просил за Крутова, у него росли двое детей, а он жил в коммуналке с тещей. «Вот, Слава, сам посуди: дашь ему квартиру, а он опять напьется…» Сейчас это звучит смешно и неправдоподобно, но так оно все и было. В самом знаменитом советском хоккейном звене нас было пятеро. Трое уже имели по одному ребенку и жили в двухкомнатных квартирах, я — в однокомнатной, а один имел трехкомнатную, огромную — 120 квадратных метров. Почему такое неравноправие?

Сам Виктор Васильевич внешне казался таким простачком и альтруистом. Он как-то говорит: «Представляете, дали мне ордер на квартиру, мы с Татьяной отправились на Тишинскую площадь, знаете, там дом построили совминовский? Так вот, приходим, смотрим: на двоих — шикарная двухкомнатная квартира. Потом какую-то дверь открываем, думаем, в чулан, а там еще одна комната — третья. Надо же, дали ордер на трехкомнатную квартиру. Вот какой сюрприз!» В те годы получить на двоих трехкомнатную квартиру — выдающиеся заслуги полагалось иметь перед Родиной.

Мы уехали в Америку, а идиотская система сборов продолжала существовать. Ребята мне рассказывали, что Тихонов вызвал к себе Хомутова и Каменского: «Вы тут за них выступали, они-то уехали, а вы-то здесь остаетесь». И ребята сидели на сборах, так же как сейчас, наверное, молодые сидят. Их собрали по провинции, у них нет жилья, а крышу над головой иметь надо? Но для Виктора Васильевича тренировочный сбор — дом родной. Ему на служебной машине привозили в. Архангельское собачку выгуливать. Привозили жену, друзья заезжали. Всегда накрыт (не за свой счет) стол, всегда баня, можешь гулять по княжескому парку на прекрасной природе (Архангельское — имение князей Голицыных). Хозяин. На кухне — все самое лучшее, собачке всегда косточки сахарные откладывали. Ну чем не жизнь? В Новогорске — номер «люкс». Рядом конференц-зал, собрания можно проводить хоть три раза в день, опять же все при пригляде. Подобный образ жизни, наверное, тяжело менять, как менять самого себя, пересматривать свои взгляды. Возможно, Виктор Васильевич по-своему прав — ему такая система принесла успех. Зачем ее менять, для чего?

Команда все выигрывала — ничего не просила за это, только домой бы отпустили. Мы же были нормальные парни — по тем временам, недоделанные — по нынешним. Могли бы пару чемпионатов «слить», может, нам бы и поменяли тренера. Но даже мысли такой не возникало, мы выходили на лед и «пахали» по-черному. Все возмущения системой Тихонова дальше кухонных разговоров не шли, впрочем, как и все политические разговоры в СССР. Поговорили, повозмущались, а потом за честь Родины и флага, за родных и близких — вперед!

Между двумя Олимпиадами — в Сараево в 1984 году и в Калгари в 1988-м — мы проиграли, как я уже писал, два чемпионата мира из трех. В 1987 году команда, не уступив ни одной игры, проиграла чемпионат. Такую в международной федерации придумали схему проведения первенства, чтобы как-то остановить советских. Но дома обвинили в поражении нас — первую «пятерку». Потому что, когда мы были на льду, шведы забили гол и сравняли счет. Тренеры пришли к выводу, что мы неправильно сыграли. Большая проходила разборка, два дня подряд крутили на видео этот момент: кто что сделал, кто куда побежал, кто не выбросил шайбу из зоны. Сразу на всех наложили типовое наказание кросс по Венскому парку. Команда выстроилась, посчиталась — и побежала. И это уже — когда чемпионат закончился! Игроки из других сборных обалдели, когда увидели наш утренний бег. А мы, по задумке Тихонова, демонстрировали, что уже работаем, уже готовимся к следующему сражению. Для нас хоккей превратился из игры в боевые действия с водружением своего флага над поверженной вражеской столицей.

Глава 9 Лига

Из года в год меня в Москве спрашивают: «Система тренировочных упражнений в НХЛ сильно отличается от системы упражнений, проводимых нашими лучшими тренерами? Что-то в НХЛ есть новенькое или просто наши старые известные упражнения?» Я всегда удивляюсь: «Почему наши?» В Северной Америке в хоккей играют куда дольше, чем у нас. Для специалистов давно не секрет, что тренировки примерно везде одинаковы. Единственное, в Америке они намного интенсивнее, потому что игр в сезоне много и нет смысла развозить их по времени. От пятидесяти минут до часа десяти — тренировка, а потом остаются те, кто хотят, и те, кто работают над исправлением недостатков.

В ЦСКА у Виктора Васильевича Тихонова за игроками проводился тотальный контроль. Но зачем это сравнивать? Мы жили вообще в разных системах, как на разных планетах. Я пришел сегодня на тренировку пораньше, потому что болит плечо, необходимо подлечиться. Приготовился к тренировке, оттренировался, а кто-то остался потаскать тяжести в зале, кто-то остался на льду. Помылся, побрился, поехал домой — никакого контроля. И теперь я не понимаю, а зачем он нужен — контроль? Я сам за себя отвечаю, потому что, если я хочу играть хорошо, я должен сам себя и контролировать. От тренера не зависит контракт, какой ты подписываешь, это работа менеджера. От тренера в НХЛ зависит твое игровое время. Если ты играешь хорошо, значит, на лед выходишь часто. Личные симпатии и антипатии решающей роли не играют. Если видят, что ты отдаешься игре, что ты стараешься, когда тренируешься, — будешь играть. Если ты полезен команде, будешь играть столько, сколько тебе позволят сила и здоровье. Поэтому единственный показатель твоего уровня — игровое время. Собрания в команде бывают, но они непродолжительные. Лекции о международном положении на них не читают, ни одно персональное дело не разбирается.

Индивидуальные занятия тренера с игроками — это обязанность второго и третьего тренеров. Они остаются после тренировки с молодыми ребятами, гоняют их. Правда, в НХЛ, мне кажется, молодых меньше гоняют, чем старых, не знаю почему. Конкретные вопросы, связанные с подготовкой игрока, — это прямая обязанность вторых тренеров.

Что в «Детройте», что в «Нью-Джерси» (а там у меня было пять тренеров) примерно одна и та же схема. Приезжаешь перед игрой часа за два, тренер собирает сначала защитников, объясняет им, какие сильные стороны у соперников, какие приемы они обычно используют, потом беседует с двумя «тройками» нападающих, потом еще с двумя. Бывает и по «пятеркам» вызывает, в зависимости от того, какой у тренера план игры. Но все эти собрания длятся минимум пять минут, максимум — пятнадцать. Иногда созывают общее собрание команды — пять-десять минут для эмоционального спича. По-разному проходят «установки» на матч в Лиге, многое зависит от того, какая обстановка в команде, каково ее положение в чемпионате.

Сомневаюсь, что приличный российский, прежде советский, старший тренер из команды высшей лиги мог бы работать в той же должности с командой НХЛ. Конечно, хоккей — везде хоккей, но тренерская работа очень специфичная. В НХЛ другие принципы в руководстве «лавочкой», то есть скамейкой игроков, во время матча. Здесь полагается владеть навыками постоянной перестройки звеньев, а в родном хоккее принято их равномерно чередовать. Наши хорошие тренеры начали работать за границей, даже не в НХЛ, и не все у них получается. Прежде всего надо знать язык страны, куда ты приехал. Без языка трудно объяснить, что ты хочешь от игрока или команды. Через переводчика не так эффективно. Далее, предположим, наш тренер видит, что для его команды не хватает одной тренировки в день, он без проблем может добавить вторую. Здесь подобное исключено. Никаких вторых тренировок. Режим в команде совсем другой, тренировочной работы в российском понимании здесь практически нет. В Европе еще как-то похоже на Россию: две игры в неделю, перерывы на совместные континентальные турниры, такие как, например, на Приз «Известий». В НХЛ расписание совершенно иное, здесь постоянные разъезды, переезды, аванс во времени никто тренеру не дает, мол, покажете результат через год. Ни шведов в НХЛ нет, ни финнов, европейцы работают иногда в Лиге, но только помощниками. Хотя игроков из Европы в Северной Америке много. А кто будет первым европейским тренером в Лиге и будет ли вообще — неизвестно.