Дол вечерний скрылся в дымке робкой.Иней занавешивал сады.От источника тенистой тропкойТы спускалась с кружкою воды.Потянулся я к тебе, подружке.Видел взгляд твой сумрачно-немой.Сломанным лучом светился в кружкеНевидимкой месяц молодой.
«Голубыми глазами…»
Голубыми глазамиВ небеса устремилось дитя.Голубыми путямиЖизнь отходит, над миром летя.Нет того необъятного сада,Что клонился-шумел до меня,И порубаны вербы, — досада,Сестры берега давнего дня.Нет того необъятного сада,И в развалинах
дом мой родной,И заря не играет багряноНад отцветшею старой стрехой.И в заречных просторах забыто,Как звалась родная семья,Знать, и камень разбит одинокийТам, где матерь рыдала моя.Голубыми глазамиВ небеса устремилось дитя.Голубыми путямиЖизнь отходит, над миром летя.
СОЛНЦЕ
Идут верхи деревЗа отсветом к восходу.Шумят верхи деревНа лето, на погоду.Гляжу, как юный левНа стежку перед хатойЛожится, раздобрев,Так сановито-сыто,И лапою мохнатойОн упирается о плиты.Цветут верхи кустовИ смотрят за ограду,Идут ряды кустовУверенно по саду.Я двери распахнулИ вижу — от порогаИз темени дорогаНа светлую приметуВыходит, дело к лету,И веет запахами стога.1929
УГОЛЬЩИК
Он в угле весь, распродан уголь весь,Поужинал, купив вина и хлеба,И прикорнул он на возке дощатом,Конь терпеливый посмотрел безмолвноИ ну бурьян пощипывать пожухлый.Поедет в полночь. Далека дорога.Низина, темень, камыши, туманы,И ребра белые горбов песчаных,И в отдаленье конопляный дух,И ночь, и одиночество безбрежны.К рассвету переедет через греблю,Потом он въедет в узкий переулок,Застоянную всколыхнув теплынь —И конь заржет, и загремит задвижка,Послышится с порога: «Это ты?»1928
«Когда ты была со мною, лада моя…»
Когда ты была со мною, лада моя,Был тогда истинный лад,Как солнечный сад,А теперь раскололся мир, лада моя.Встала меж нами разрыв-трава,Разрыв-трава высоко растет,Разорвала ночи и дни.Сперва они были что крылья ласточки:Верх черный, низ белый, а крыло одно.Теперь они что расколотый камень —Колят и ранят, лада моя.Трудно нести мне времени бремя,Тоска разрывает мысли мои,Как буря, швыряется снегом.Одна снежинка падет на лед,И ветер гонит ее в далекость,Другая ложится на берегуВ кованый след копытный,Разбивается третья о сук.Трудно нести мне времени бремя.Я знаю: все умирает.Цветок в поле.Дерево в лесу.Ребенок в городе.Все умирает, лада моя.Не в одни двери вводит нас вечер,Не в одном окне мы приветствуем утро,И забыл сотворить я сказку.Пристально я смотрю,А вижу только видимое,Только возможное, ой, лада моя.
«Мы уж близко подходили к дому…»
Мы уж близко подходили к дому,Как промолвил ты, на редкость тихо:«Рядом с нами кладбище, скажи-ка,—Не зайдем?» Окутан полудремой,Согласился я. Прошли в ворота.Древние деревья с неохотойПоклонились. Рута полеваяПахла, над землею проплывая.Мы свернули, сели недалеко.Ты курил, молчал, вздыхая трудно.Было тихо, сонно, беспробудно,Лишь кузнечик остро где-то цокал.Ты сказал: «А правда, здесь так славно?Я с вокзала по дороге к дому,Чтобы дух перевести, исправноЗахожу сюда… Не быть ли грому?»Навалилась туч тяжелых груда,Гром упал в их темные разрывы.Встал я… Так недалеко отсюдаТы лежишь теперь под тенью ивы.1934
«Я помню дождь, и ветра зов…»
Я
помню дождь, и ветра зов,И растревоженность кустов,И серебристый дальний гром,И сизый дым на луговомПросторе под косым дождем.Орешник в молодом лескеЯ осторожно разомкнул,В тень свежую его шагнулИ на притоптанном пескеПриметил норы диких пчел,И трепет крыл, и пятна смол.В воспоминании моемТот день — оторванный листок.В пространстве лета голубомСклонился детства колосок,Росою сонной окроплен,И потонул в дали времен,Как серебристый дальний гром.1929
«Как тихо тут; земля и солнце!..»
Как тихо тут; земля и солнце!Уже орешник неприметноСветильники свои развесил,И зеленеет мурава.Как мирно тут: тебе на локотьЛягушка плоская вскочила.В воде озерной лягушатаЛесною заняты игрой.Прислушайся; там, за горою,Там, за вершинами дерев,Лазурь роняет капли светаВ разливы пристальной весны.Побудем тут. Здесь все дороги,Что землю, занятой любовью,Приводят к нам, ее питомцам.Побудем тут наедине.1929
«Сизый голубь вечерний…»
Сизый голубь вечерний,Ой же ты, сизый голубь мой!Слети в гнездо свое,В гнездо свое темное,Слети же ты издалекаИз моего ясеневого края.Сизый голубь вечерний!Звезды ли не опечалены,Тихие воды не вспенены?Цветет ли солнце, тюльпан-солнце,Раздвигая дуги-веткиНа полянах и на опушках?Сизый голубь вечерний!Брызни на меня сон-травой:Вблизи тюльпан-солнца робость,Злобу-тоску избыть,Вблизи тюльпан-солнца, сиз-вечер,На земле моей шум-ясеневой.1932
ОГОНЬ
Уложил на стены крыла опаленныеИ, как на листке мотылек,Замер. Пишу в тишине, а онНаставил ушко свое, слушает,Как друг, как сподвижник, он любит мой труд.Со мною дышит, думает со мноюИ — только разволнуюсь — содрогается.Давно минула полночь. Тьма кромешнаяСкребет дверной косяк когтями жадными.Изнемогаю. Друг не знает устали.Я приближаюсь. Добрый и доверчивый,Он смерти не подвластен. Я дышу еще.Земля качнулась. Мгла внезапно грянула.Упала, словно каменная глыбина.Погиб он или быстро крылья выпросталИз-под навалов — и исчез в безвестности?1932
«Такая красивая хата…»
Такая красивая хата.Две яблони рядом с нею.На правой — цвет-первоцвет,На левой плоды краснеют.Над хатою — стрелкою дым,От хаты к стрелке — дорожка.Утро залито голубым,Солнце льется в окошко.Внезапно ребячий крик:«Ой жук огромный, какие крылья»Дым — в печь, стежка — в кусты,Яблони под стрехою скрылись.Распласталась быстрая тень,Загудело, как гром из бездны.Страх! А яблони — в смех:«Да он же не настоящий — железный!»1931
«Выбегает в море челн…»
Выбегает в море челнС выгнутою грудью.Шапка на челне, как сито,А под тою шапкой — люди.Немного — один китаец.В руках удочка из тростника.Веют пальмы, снуют бакланы,На горах голубые снега.Почему-то невесел китаец.От удочки мысли его отвлекали.Выплыл дельфин из моря:— Китаец, не надо печали.— Ну как же, не надо печали!Полосат мой кораблик — мое достоянье,Сам я молод, и ус мой тонок,И красно на мне одеянье.А посмотреть — я невольник,Хоть с такою статью завидноюНарисованный на фаянсеЧьей-то рукою зловредною.14. III. 1931