Падение лесного короля

– По-старому живут?

– Конечно. За встречу!

Выпили. Адига из кухни принесла еще тарелку каких-то квашеных круглых стебельков, похожих на спаржу.

– Кушайте!

– А что это за штуки?
– спросил Коньков.

– Папоротник, - ответил Соза.
– Японцам заготовляем. Ешь!

– Папоротник, японцам?
– удивился капитан.
– Ну и ну...
– Попробовал. Вкусно! Лучше всякой капусты.

– Большие деньги платят.

– Да не в деньгах дело! Это ж и нам к столу не лишней была бы закуска.

– Наши не берут. Не заказывают, такое дело.

– А грибы, ягоду, кедровые орехи?
– спросил Коньков.

– Тоже не заказывают.

– Мать честная!
– сказал Коньков.
– Сколько раньше вы с Бурлита посылали одних орехов?

– По сорок тонн!

– А теперь?

– Теперь весь кедр вырубили... Ты кем работаешь?
– спросил Соза.

– Следователем уйгунской милиции.

– Зачем приехал сюда?

– Расследовать, куда лес дели уйгунские лесорубы.

– Это мелочь, понимаешь. Вот какое дело надо расследовать: по Шуге и по всем ее верхним притокам - по Татибе, по Мотаю, по Кутону, лес сплавляют. А ведь это нерестовые реки. Нельзя по ним сплавлять. По закону! Почему закон нарушают? Кто виноват? Расследуй такое дело.

– Не могу. Это не в нашей сфере. Здесь другой район.

– А что, для другого района закон другой писан, да?

– Да не могу я, чудак-человек! Полномочий у меня нет на это.

– Какие полномочия? У тебя фуражка милиционера, погоны капитана. Чего еще надо?

Коньков только посмеивался.

– Не смешно, понимаешь. На той неделе знаешь что делали? Реки бомбили! И Татибе и Кутон. Там заломы - лесу много, воды мало. Они бомбы кидали, чтоб заломы разбросать. Речное дно, берега искалечили. Рыбы не будет. Худо совсем! Я знаю, кто бомбил, кто приказ давал. Посадить за такое дело надо. Ты следователь - вот и пиши на них протокол.

– Да не могу я. Они подчиняются краевым организациям. Там и рыбнадзор, и лесная охрана. Туда и сообщай.

– А-а, - Соза поморщился.
– Телеграммы давал, звонил. Никто не слушает.

Он налил водки. Выпили.

– Тайга чужой стала, - отозвалась с дивана Адига.
– Я говорю ученикам: земля наша и тайга наша. Они смеются: если наша, зачем ее уродуют?
– В отличие от Созы, она тщательно подбирала слова, и речь ее была удивительно правильной.

– Заломали тайгу-то?
– участливо спросил Коньков.

– Есть такое дело, - ответил Соза.

– Все воюешь с лесорубами?

– С кем воевать? Лесорубы тоже план выполняют. Кедр возьмут, остальное заломают и все бросят. И никто не виноват. Вот какое дело...

– А почему уехал с Бурлита?

– Делать нечего, закрыли артель. Тайгу вырубили, ореха нет, рыбы нет, зверя нет. Одну бригаду оставили - пчеловоды, да немножко клепку заготовляют.

– А говоришь: все по-старому.

– Конечно.

– Отец-то хоть жив?

– Ты что, не знаешь.
– Кялундзига посмотрел на Конькова как на ребенка.

– Помер, что ли?
– опешил тот.

– Заболел. Опухоль в горле. Врачи сказали - рак. А он говорит - врут. Это не рак, а Окзо [злой дух тайги] гнездо свил. И выстрелил прямо в опухоль.

– Это что ж у вас, поверье такое?
– спросил Коньков.

– Пережиток капитализма, понимаешь.

– Да-а!
– Коньков покачал головой.
– Жаль Сини. Лучший охотник за женьшенем был. А ты говоришь - все как было.

– Конечно.

– А село-то, Банга, стоит на старом месте?
– спросил с усмешкой Коньков.

– Ты чего, не знаешь, что ли?
– удивился Соза.

– Село переехало на другой берег. Там затопляло в половодье. Теперь село на Новом перевале. Живут вместе с лесорубами.

– А так - все по-старому?
– Коньков откинулся к стенке и захохотал.

Его любезно поддержали хозяин с хозяйкой, но смеялись они скорее над ним: ну, чему он в самом деле удивляется? Ведь столько лет прошло!

– Ты бригадира лесорубов Чубатова не знаешь?
– спросил Коньков хозяина.

– Как не знаю! Работал он тут, километров двадцать выше по реке. Наши люди помогали ему. Лошадей давал для вывозки леса.

– Что он за человек?

– Человек как человек. Я с ним не работал.

– За что хоть его избили лесорубы?

– Не знаю.

– А почему они враждовали с Боборыкиным?

– Бывшая жена Боборыкина работала экспедитором у бригадира. Понимаешь?

– Дарья?

– Да.

– Вот оно что!
– Коньков вынул тетрадь из планшетки и записал: "Дарья + Боборыкин".
– Интересно! Завтра попытаемся кое-что уточнить, - сказал более для себя.

– Конечно!
– ответил Кялундзига.
– Завтра все узнаем.
– И налил еще по стопке.

6

Утром, чуть свет, Коньков первым делом сбегал на дом к продавцу и узнал - брал ли накануне днем водку Боборыкин или сторож с его склада; потом проверил все удэгейские баты и оморочки, стоявшие на реке, в том числе и моторку Боборыкина, накрытую брезентом. И уж потом пришел завтракать.

Хозяева ждали его: шумел самовар посреди стола и курилась парком остывающая на жаровне картошка.

– Соза, после завтрака сразу пошли на розыски сторожа.

– Я вчера говорил. Наверно, уже пошли старики.

Ели торопливо, перекидываясь фразами.

– День хороший будет - туман над рекой потянулся кверху еще до восхода солнца, - сказал Коньков.

– Гээнта спит где-нибудь на косе, - сказал свое Кялундзига.

– Какой Гээнта?
– не понял Коньков.

– Сторож со склада. Боится теперь возвращаться.

– Наверно, виноват, - сказала Адига.
– Или что-то знает нехорошее.

– Его надо обязательно найти, - сказал Коньков.

– Найдем. Никуда не денется.

Наскоро проглотив по стакану чая, Коньков с Кялундзигой пошли к складу. Возле реки их уже ждали Боборыкин с Головановым. Боборыкин был в хромовых сапогах, в защитном френче и в кепочке, из-под которой выбивалась копна черных вьющихся волос. Он был щеголеват и недурен собой, но лицо его портили шишковатые надбровья - они резко скашивали лоб и придавали ему выражение угрюмое и раздражительное.

– Прежде всего давайте установим - откуда пошел огонь, - сказал Коньков.

– Я на запани был, - ответил Боборыкин.
– Не знаю.

– Старики говорят - огонь пошел с того бугорка.
– Кялундзига прошел к возвышению на краю пепелища и остановился.
– Отсюда пошел огонь. Здесь юрта Гээнты стояла.

Подошел Коньков к этому месту, расшвырял сапогом пепел; что-то вроде задымленной палки отлетело в сторону. Капитан поднял ее; это оказался забитый пеплом обрезок от алюминиевого весла. Огонь в костре оправляют такой штуковиной, подумал Коньков, вместо кочережки. Покопался в пепле этой палкой; вдруг какой-то странный неистлевший сучок привлек его внимание. Он нагнулся и поднял закопченную бронзовую трубочку с длинным мундштуком.