Падение во грех

Так что, скорее всего во всём была виновата болезнь… это она порождала во мне этот бред….

Когда я видела всю мерзость вокруг себя, я была на грани смерти или безумия… я была готова уже на что угодно, лишь бы не сознавать этой мучительной, терзающей меня реальности… ничего не знать… ничего не видеть….

Но безумные кошмары, что мучили меня были ненамного лучше реальности… они порождали боль, они заставляли кричать….

Я видела родных, я видела всех своих близких… лицо отца, искажённое ненависти… застывшее, мёртвое лицо матери… заплаканные лица близнецов… лицо Кэсси в луже красной крови….

Я кричала, я приходила в отчаянии, я терзалась ужасной пыткой. Вновь и вновь я звала смерть, вновь и вновь я молила о вечной тьме, ставшей бы для меня покоем… но открывая глаза, я видела перед собой лишь мерзкую, кошмарную реальность… или видения, что рвали моё сердце на части….

Я ненавидима всеми, да и сама я ненавижу себя! Мечта никогда не сбудется, возможно, я даже не доживу до завтра! «Твоя дурацкая Мечта не может сбыться» – слышала я вновь и вновь голос отца в своём бредовом видении… и отчаяние полностью завладевало мной….

Я жила в самом худшем кошмаре, и знала, что у меня нет никакой надежды вырваться из него… я хотела только смерти… но получала лишь новую порцию боли….

И вот снова, тогда, когда все другие спят, я лежу среди ядовитой грязи, терзаемая беспощадными видениями… лицами, такими любимыми… лицами, такими ненавистными….

Но вдруг в этой агонии я чувствую лёгкое, прохладное прикосновение маленьких пальцев. Из груди вырывается хриплый вздох. Я открываю глаза….

Передо мной лицо Эдельвейс. В её зелёных глазах настоящая мука, настоящее сострадание. Несчастная жертва, мученица, вынужденная смотреть на страдания других… смотреть и чувствовать их.

Она, как могла, пыталась облегчить страдания другим. Но что значит недолгое облегчение в бесконечном вихре агонии? И потому на чертах Эдельвейс, казалось, навсегда застыла маска отчаяния.

Девочка редко спускалась на каторгу, в Могилу. Сегодня я впервые видела её. Но этот визит, казалось, уже оставил на её лице следы новой боли.

Каторжане никогда не трогали Эдельвейс. Она приносила для них еду, лекарства, давала облегчение жизни измученных тварей… и даже… даже соглашалась на то, что каторжане обычно делали со мной….

Мученица, пытающаяся забрать на себя чужую боль… но насколько же, насколько же она была бессильна!

Я всё ещё помню этот взгляд, полный страданий, полный чужой и своей боли….

– Ева… – прошептала Эдельвейс, вновь прикасаясь к моему лбу. – Ева… ты устала, да? Ты хочешь умереть?

Из моих глаз невольно потекли слёзы, размазывая грязь по лицу. Каждая солёная капелька сильно терзала кожу, разъеденную грязью… но я не могла прекратить плакать.

Мои губы невольно шептали: «да»… я так устала… я просто звала к себе смерть… я больше не могла… не могла….

Вновь прикосновение хрупкой, слабой руки. Я ощущаю тепло маленького тела. Пальцы Эдельвейс в моих волосах, словно ласка может как-то прекратить… как заглушить эти страдания….

Но с губ Эдельвейс срывается всего одно слово… одно имя… имя, что заставляет вспыхнуть в моей душе мучительный огонь… мучительный огонь страстной надежды….

– Айон… – только и шепчет Эдельвейс.

Слёзы ещё сильнее текут из моих глаз. Мне кажется, что это не слёзы, а потоки огня… или кислоты… настолько больно плакать….

– Ты хочешь его увидеть? – тихо говорит Эдельвейс. – Хочешь услышать его слова?

Потрескавшиеся губы шепчут слабое «да» измученной души… я знаю, что вселив в меня надежду, слова Айона могут вернуть меня к жизни… вернуть к этой мучительной жизненной агонии… как же странно… несмотря на всю эту муку, несмотря на всё желание смерти, я хочу только жить….

Перед моими глазами встаёт образ Мечты. Такой далёкой, такой обжигающей… такой прекрасной. Несмотря на весь окружающий меня кошмар, я хочу… я хочу жить, чтобы исполнить эту мучительную Мечту….

Я не хочу умирать! Я не хочу думать, что Мечта невозможна! Я хочу в неё верить! Я хочу обрести свободу!

Я хочу жить, я хочу жить, чтобы исполнить Мечту… это нужно… это мне очень нужно….

И я знаю, что только Айон может дать мне волю и веру в неё….

Измученным взглядом я смотрю на Эдельвейс. Она говорит всё это… зачем? Может ли она как-то помочь мне?

Девочка улыбается странной, робкой улыбкой. Даже в этой улыбке видна тень страдания. Эдельвейс мягко проводит рукой по моим волосам.

– Завтра я увижусь с Айоном, – шепчет девочка. – И я передам тебе его слова.

Среди мучительной боли появляется мучительная, огненная надежда. Ведь всё-таки эта надежда… это возможность жить.

Я хочу жить. Хочу исполнить Мечту.

Я вновь опускаюсь в грязь, и смотрю, как Эдельвейс подходит к другим каторжанам, что-то говорит им, что-то передаёт. А затем поднимается на хрупкую платформу.

Я смотрю вверх, и снова чувствую в сердце боль надежды. Этой обжигающей, мучительной надежды… надежды на то, что я смогу жить.

А я смогу жить только если смогу верить в Мечту….

====== Глава 62 ======

Густая, непроглядная темнота… боль, которая, казалось, стала ещё одним чувством, таким как зрение или осязание… боль стала неотъемлемой частью жизни, но и она заставляла его лишь торжествующе усмехаться. Боль – доказательство того, что он жив. А пока он жив, у него есть все шансы на победу, каким бы безнадёжным ни казалось его положение.

Палачи пытались придумать всё новые и новые способы пыток, но всё чаще и чаще это вызывало у него лишь скуку. Они пытались заставить его чувствовать новую и новую боль, но он лишь смеялся над их глупыми попытками. Глупцы… за это время пора бы уже понять, что их жалкие попытки бесполезны….

Айон нехорошо рассмеялся. Что взять с этих ничтожеств, с этих рабов Системы… им так нравится упиваться властью, даже когда их власть так ничтожна… потому-то он и смеялся над ними, разбивая их глупые иллюзии, зля их всё больше… им так нравилось подчинять других, что они не могли смириться с тем, что кто-то не подчиняется. И это выглядело весьма забавно….

Грешник вновь усмехнулся в темноту. Вдруг звук поднимающейся решётки прервал его мысли. Айон вскинул голову, и, как и всегда, на мгновение прикрыл глаза, свыкаясь со светом, что казался таким ярким после тьмы. Когда, наконец, это ощущение прошло, Грешник разглядел маленькую хрупкую фигурку, и удивлённо поднял бровь. Эдельвейс… странно… он до сих пор не позволял ей заниматься своими ранами после пыток, считая, что девочка ещё недостаточно контролирует свои способности… она редко заходила к нему, помогая тем, кого не волнует, может она почувствовать их боль или нет… так что же привело её сюда?