Падение во грех

Но… бесполезно… записки, что были так важны для меня… записки, что придавали мне веру, надежду… их больше нет….

Не появляется больше в Могиле Эдельвейс… и потому мне больше не приходят записки от Айона…

Вокруг лишь мучительная агония, лишь кровавый бред… с тех пор, как исчезли записки, я ощущаю себя медленно разлагающимся трупом, обречённым быть похороненным в ядовитой грязи… с тех пор, как исчезли записки, исчезли все мои надежды, и лишь отчаяние владеет мной… с тех пор, как исчезли записки, я отвратительна самой себе… нет просвета, нет ничего… лишь гниль, лишь вечная Смерть… безысходность….

Хочется кричать….

Жива ли ещё Эдельвейс? Жив ли ещё… Айон? Что если… что если он всё-таки умер?

Тогда навсегда вся наша свобода будет похоронена в этой ядовитой грязи среди каменных стен… хочется кричать и плакать от отчаяния….

Убитая кукла… больше не могу… Смерти… хочу смерти….

Внезапный скрип опускающейся платформы. Болезненным, мучительным жестом я поднимаю голову вверх… мои глаза пусты… в них уже не осталось никакой искорки надежды….

На платформе стоит красивая, элегантная фигура в роскошном платье. Украшения блестят в свете ламп Могилы. Марилена… прекрасная, как всегда. Пустая, как и всегда….

На накрашенных губах торжествующая улыбка.

– Недолго тебе осталось, Ева Ремингтон, – насмешливо произносит женщина.

Держаться… перед рабами Системы нужно держаться… даже если ты уже умираешь….

Я подавляю отчаяние, и говорю спокойным голосом:

– Даже если я умру, всё равно исполнится то, ради чего я жила. Я знаю это.

Говорить это… говорить это, даже если сама я в это уже не верю….

Марилена смотрит на меня с насмешкой. Её губы кривятся.

– Неужели, тебе ещё недостаточно ясно, что всё, к чему вы с Айоном стремились, может привести лишь к смерти в этой грязи? – говорит она иронично.

Я отчаянно сжимаю кулаки, оглядывая полуживые трупы. Я невольно падаю на колени….

Как мучительно, как больно! Я столько боролась, столько страдала… и вынуждена найти свою смерть здесь… среди вонючей грязи и других трупов… мёртвых и живых….

Но….

– Я предпочту такую смерть жизни в ненавистном мне мире, – говорю я тихо. – И Айон тоже, – я поднимаю на Марилену глаза. – Он никогда не будет рядом с тобой, Марилена. Он предпочтёт сгнить в тюрьме, но никогда не забудет то, ради чего боролся. Даже если он будет умирать, даже если вся его жизнь будет разрушена… он всё равно никогда не забудет то, о чём мечтал. Никогда.

Лицо Марилены искажается от злости. Взгляд, полный ненависти, пронзает меня.

– Это мы ещё посмотрим, – говорит женщина сквозь зубы. – И… ты всё равно никогда больше не увидишь Айона. И ваши записки… я уж позабочусь, чтобы их больше не было. Тебе недолго осталось жить, Ева Магдалена Ремингтон.

Платформа поднимается. Я сжимаю кулаки, и вскрикиваю от отчаяния… мне недолго осталось жить… скоро я окажусь в царстве смерти… и Мечта… Мечта никогда не сбудется… я уже не верю, что это возможно… среди пыток, среди мучительной агонии каторги тяжело верить, что где-то есть небо….

Но… теперь я знаю, что Айон всё-таки ещё жив….

Однако… отчаяние ещё больше поглощает меня… уже двадцать лет он здесь, окован цепями… разве может что-то изменится? Разве можно вырваться из этого ада, из этого плена?

Мы обречены… Система поглотила нас….

Он чувствовала, как по его щекам течёт кровь из глаз, что разъедала кислота, и невольно слизывал её языком. Дышать было больно. При малейшем вздохе в его тело вонзались шипы того специального приспособления, что было на него надето. Но теперь, когда пытки стали проводить каждый день, боль стала неотъемлемой частью каждого вздоха.

Внезапно раздался скрип поднимающейся решётки. Неужели, уже пришли охранники снять с него все эти весьма неприятные приспособления? Что-то они больно быстро на этот раз… им, наконец-то, наскучили все их бесполезные попытки?

Хотя, сегодня ведь суббота… а это уже интересно….

Возможно, кто-то пришёл его навестить? Вернее, Еву, ещё не зная, что её перевели на каторгу? Что ж, кажется, намечается весьма интересное развлечение….

Вскоре тишину камеры нарушил такой знакомый голос:

– Где Ева, Айон?

Надо же, это же его братец… день определённо обещает быть очень весёлым….

Грешник умудрился усмехнуться, несмотря на всю боль, которую испытывал. Впрочем, такое было для него далеко не впервые.

– А, это ты братец? – медленно произнёс он. – Неужели, успел соскучится? А Ева… видишь ли, нашу пару сочли несколько… неподходящей для этого места, поэтому Еву перевели на каторгу…..

Сказав это, Айон услышал, с какой яростью вздохнул Хроно. Грешник фыркнул, ожидая тирады, которая обязательно должна последовать от его братца.

– Уж лучше так, чем если бы она была здесь, – с плохо скрываемой яростью проговорил Хроно. – От тебя одни неприятности.

Айон усмехнулся. Боже, как же предсказуемо… становится даже скучновато.

– А ты неисправим, братец, – протянул Грешник. – По-прежнему продолжаешь винить меня во всём….

На губах Айона была язвительная улыбка, но всё же… всё же слова брата были неприятны, хоть он и слышал подобное уже тысячи раз… как же он так прогадал в своё время? Хроно всегда был так послушен ему… к тому же они были одной крови… Айон верил, что брат сможет со временем понять его идеи… но вот как всё обернулось… человеческие женщины для Хроно оказались намного важнее Мечты и свободы, ценность которых он просто был не в силах понять… и вот даже теперь, когда все они мертвы, его братец продолжает защищать человечество….

Глупец….

– А ты и так во всём виноват, – послышался хриплый голос Хроно. – Ты несёшь только разрушение.

Айон хмыкнул. Что же ещё мог сказать его братец….

– Мир и так разрушает сам себя, – проговорил Грешник спокойно. – Я хочу разрушить лишь то, что ещё не поздно разрушить до того, как то, что мне нужно, будет уничтожено. К тому же… – Айон ухмыльнулся, ощутив на губах вкус солёной крови. – Не вижу причин, по которым этот мир должен существовать.

Похоже, эти слова окончательно взбесили его брата….

– Ты всегда был таким… – прохрипел Хроно. – Законченным эгоистом, не ценящим того, что должен….

Айон отчётливо фыркнул. В это время изо рта у него потекла струйка крови, и Грешник осторожно слизнул её, ощутив пряный вкус.

– И что же я, по-твоему, должен ценить? – скептически спросил он у брата.

– То, что у тебя есть, – проговорил Хроно. В каждом его слове звучала плохо сдерживаемая злость.

– И что же это? – иронично хмыкнул Айон.

– А ты бы оглянулся в прошлое, – проговорил Хроно с ненавистью, но вместе с тем с каким-то упрямым сознанием собственной правоты. – Когда у тебя это было.