Падение во грех

– Что со мной? – послышался слабый голос.

Ева пришла в себя….

Меня окружал кровавый туман. Грудь болела, казалось, тысячи острых когтей впились в моё сердце. Болела душа. Болело сознание. Затуманенное бредом, его, тем не менее, словно пронизывала ясность. Какие бы жуткие, сюрреалистичные картины не вставали передо мной, они на самом деле были правдивы. Это была мучительная правда мира, его истинное лицо.

Среди тисков и цепей, среди измученных лиц рабов, вновь и вновь я видела лица родных. Как всегда искажённые ненавистью, как всегда проклинающие меня….

Помню я и лицо Кэсси. Бледная кожа в обрамлении рыжих волос, испачканных кровью. Помню я эту кровь на своих руках… вечная мука, вечная рана… вечно ощущать себя монстром, чудовищем… но продолжать жить ради Мечты… ради этой проклятой Мечты….

Уже просто невыносимо! Просто невыносимо видеть её перед собой! Прекрасное видение свободы, прорываясь сквозь кровавый бред, мучает меня ещё сильнее, чем кошмарные картины….

– Я вижу место… свободное место… – шепчу я, хоть грудь и болит от каждого слова. А видение уже настолько ранит меня своей красотой, своей ясностью, что я, больше не выдержав, кричу: – Больно!!! Больно!!! Как же больно!!!

И вдруг сквозь кровавый бред прорывается спокойный голос. Он делает мучительно-прекрасное видение ещё более мучительным, ранящим меня, но словно возвращает к жизни истерзанную душу:

– Ева, вспомни своё детство. Как ты шла к цели, несмотря ни на что. Разбей всю боль и преграды.

Вспышка боли, ясность сознания… кровавый бред, кровавый туман уходят… передо мной вновь тёмные стены камеры… всё тело рвёт на части, но я, кажется, могу дышать… я жива… я ещё жива….

Глаза ещё не могут свыкнуться со мраком… я ощущаю, что лежу на лежанке для заключённых, укутанная во что-то… в какую-то грубую ткань, но мне от неё тепло….

И вот я чувствую на себе его взгляд… и вижу белые волосы, словно светящиеся во тьме….

– Что со мной? – произношу я слабым, хриплым голосом. У меня создаётся впечатление, что я куда-то лечу, а туман вновь застилает мои глаза….

Но я жива… всё же, я не умерла….

– Ты заболела на каторге, – говорит спокойный голос Айона. – Лучше тебе пока не вставать, вряд ли твоё тело это выдержит. Эдельвейс поможет тебе, заберёт твою болезнь.

Эдельвейс… ах да, её способности… вот почему… вот почему я ещё жива….

Ещё жива… и буду жить… Мечта… ах, если бы не было так больно… несколько дней прошло без записок Айона, без его поддержки… несколько дней, в которых была только ненависть в бреду и боль наяву… лишь мрачное, жуткое желание Смерти… как же трудно… как же трудно поверить… как же трудно поверить теперь в Мечту….

Айон….

Я чувствую на себе его взгляд… чувствую его энергию и волю, его свободу… только он ещё поддерживал меня в этой отчаянной пропасти… только он… как же я могла жить без него там, в этой Могиле?

Больше не могу…..

Не обращая внимания на боль, головокружение, заволакивающий сознание туман, я поднялась с лежанки и так быстро, как только могла, добралась до Айона. Туман вновь стал становится кровавым, но я не обратила на это внимание, обхватив двумя руками шею Грешника, и уткнувшись ему в плечо. Больше не было сил сдерживать слёзы, и они потекли по щекам.

Я почувствовала, как Айон тихо вздохнул.

– Иди, ляг обратно, – сказал он спокойным, но несколько строгим голосом. – Ты должна поправиться для начала.

Однако я не обратила на это внимания… слёзы всё также катились по щекам. Я снова здесь… вместе с Айоном… и пусть в этой тюрьме, но с ним, с ним… я могу к нему прикоснуться, услышать его голос….

Какое же это счастье!

И пусть мне ещё больно от Мечты… пусть мои раны болят… но теперь… теперь я могу кому-то об этом сказать….

Никто из тех, кто ослеплён Системой, не может понять, какого это… как важно, когда испытываешь боль, просто сказать кому-то «мне больно, мне плохо»… сказать о причине своей боли… никому из них этого не понять, потому что они могут сделать это так или иначе… достаточно иметь рядом того, кто готов их пожалеть, полюбить….

Но чужим этого недостаточно! Весь мир отвергает их, весь мир неспособен их услышать! Рабам Системы никогда не понять, какого это, когда тебя отвергает целый мир! Когда тебе больно, и даже некому сказать об этом!

Но теперь я могу… теперь, когда он снова рядом со мной, я могу это сказать… могу….

Выплакавшись, я поднимаю глаза на Айона, хоть сквозь темноту и не могу различить чёрт его лица.

– Прости, что так вышло…– говорю я тихо. – Что мне пришлось тебя ударить….

Грешник чуть усмехается, и осторожно касается лбом моей макушки.

– Боль не имеет никакого значения, если это как-то способствует достижению Мечты, – говорит он с привычной насмешливой интонацией. – А для нас было очень некстати, если бы они убили Эдельвейс. Так что… но сейчас тебе лучше лечь.

Я снова проигнорировала эти слова, опять расплакавшись. Мне было всё равно, в каком я буду состоянии… лишь бы прикасаться к нему… слышать его голос….

Голос того, кто дарил мне и боль, и вечное счастье. Единственный, кто мог меня услышать….

И я тоже была единственной, кто мог услышать его….

Моя боль измучила меня… и сейчас пришло время рассказать о ней….

– Мне было всё время больно, – тихо говорю я, чувствуя, как из глаз вновь катятся слёзы.

– Не нужно сдаваться, – произносит Айон своим спокойным, уверенным голосом. – Это наш крест.

Я мотаю головой, вспоминая мучительно-прекрасное видение. Даже Мечта теперь причиняет боль… невыносимо….

– Но мне стало больно даже мечтать… – говорю я хриплым, больным голосом.

Айон усмехается и гордо поднимает голову. Я слышу и чувствую его слова:

– Это всё происки Системы. Она ищет лазейки в твоих слабостях, впуская через них яд. Делает всё, чтобы не дать тебе ощутить силу, способную её уничтожить. Она запугивает тебя, потому что сама себя боится.

Как чудесно… как чудесно вновь слышать это… хотя эти слова очень сильно задевают мои раны, заставляя их кровоточить… но эта боль нужна мне… необходима….

– Мне было больно… очень… – говорю я почти шёпотом. – Я не могу… не могу поверить, что наша Мечта может сбыться….

Айон усмехается гордо, уверенно.