Падшие

— Пока ты не подвернулась под руку? — Кэм рассмеялся. — Я едва могу вспомнить свою унылую жизнь до тебя.

Люс одарила его язвительным взглядом, показывая, что сочла этот ответ крайне низкопробным… и только самую малость лестным. Она оперлась локтями на одеяло и вытянула скрещенные в щиколотках ноги. Кэм сидел по-турецки к ней лицом. Когда он потянулся через нее за ножом для сыра, его ладонь скользнула и оперлась на ее коленку. Мальчик взглянул на нее, словно спрашивая: «Это ничего?»

Когда она не отпрянула, он взял у нее из рук буханку и воспользовался ее бедром, словно столешницей, пока раскладывал по хлебу треугольники сыра. Ей нравилось ощущение его веса на своей ноге, а в такую жару это о многом говорило.

— Я начну с вопроса попроще, — заговорил он, в конце концов, усевшись обратно. — Пару дней в неделю я помогаю на кухне. Такова часть соглашения, касающегося моего возвращения в Меч и Крест. Предполагается, что я должен это отрабатывать.

Он закатил глаза.

— Я не против. Думаю, дело в том, что мне нравится жара. Если не считать ожогов от масла.

Кэм поднял руки, предъявив ей множество крохотных шрамов на внутренней стороне запястий.

— Производственный риск, — небрежно пояснил он. — Зато у меня есть доступ в кладовую.

Люс не смогла удержаться и провела по ним пальцами — по мельчайшим бледным рубцам на еще более бледной коже. Прежде чем она успела смутиться собственной развязности и отстраниться, Кэм перехватил и сжал ее руку.

Девочка уставилась на его пальцы, обхватившие ее ладонь. Она и не представляла прежде, как близки оттенки их кожи. В этих краях, среди загорелых южан, Люс всегда стеснялась своей бледности. Но кожа Кэма была такой поразительной, яркой, с почти металлическим блеском, а теперь она осознала, что, возможно, выглядит так же, как он. Ее плечи вздрогнули, а голова слегка закружилась.

— Замерзла? — тихо спросил он.

Встретившись с ним взглядом, она поняла: он знает, что ей не холодно.

Кэм придвинулся ближе и понизил голос до шепота.

— Теперь, полагаю, ты захочешь, чтобы я признался, что увидел из окна кухни, как ты идешь по двору, и собрал еды, надеясь уговорить тебя прогулять со мной уроки?

Сейчас она охотно уткнулась бы в чашку, выуживая оттуда лед, если бы тот не растаял уже на душной сентябрьской жаре.

— И ты заранее рассчитал весь этот романтический пикник, — заключила она. — На живописном кладбище?

Кэм тронул пальцем ее нижнюю губу.

— Эй. Это ты завела разговор о романтике.

Люс отпрянула. Он прав — она слишком самонадеянна… уже во второй раз за день. Ее щеки вспыхнули, когда она попыталась не думать о Дэниеле.

— Я шучу, — вздохнул он, покачав головой при виде ее пришибленного выражения. — Как будто это не очевидно.

Он поднял взгляд на стервятника, описывающего круги над огромным белым памятником в форме пушки.

— Знаю, тут далеко не рай, — заметил он, бросая Люс яблоко, — но просто представь, что мы в песне «Smiths» [5] . И, честно говоря, не то чтобы в школе было много приятных мест.

5

Вероятно, имеется в виду песня «Cemetery Gates» («Ворота кладбища») британской рок-группы «Тhе Smiths»

Это еще мягко сказано.

— Что до меня, — продолжил Кэм, облокачиваясь на одеяло, — то, по-моему, здесь довольно симпатично.

Люс с сомнением покосилась на него. Заодно она пожалела, что он отстранился, но застенчивость не позволила ей пододвинуться самой.

— Там, где я вырос… — он замешкался, — жизнь не слишком-то отличалась от тюремных порядков Меча и Креста. В итоге я официально невосприимчив к тому, что меня окружает.

— Не может быть, — покачала головой Люс. — Если бы я сейчас протянула тебе билет на самолет до Калифорнии, ты бы не пришел в восторг?

— Мм… скорее остался бы умеренно равнодушным, — сообщил Кэм, заталкивая в рот фаршированное яйцо.

— Я тебе не верю.

Люс пихнула его в бок.

— Тогда, наверное, у тебя было счастливое детство.

Девочка вгрызлась в плотную зеленую кожуру яблока и слизнула побежавший по пальцам сок. Она мысленно перелистала перечень всех хмурых взглядов родителей, визитов к врачам, смен школ, окутанных, словно саваном, черными тенями. Нет, она бы не назвала свое детство счастливым. Но если Кэм даже не ищет выход из Меча и Креста, не видит на горизонте ничего обнадеживающего, то, возможно, его детство было еще хуже.

У их ног раздался шорох, и Люс сжалась в комок, когда мимо проползла толстая зеленая с желтым змея. Девочка перекатилась на колени и уставилась на мерзкую тварь. Не просто змея, а змея в линьке. Полупрозрачная шкурка сходила с ее хвоста. Змеи встречались по всей Джорджии, но Люс никогда не видела сброшенной кожи.

— Не кричи, — попросил Кэм, положив ладонь девочке на колено.

От его прикосновения ей действительно стало спокойнее.

— Она уползет, если мы оставим ее в покое.

Быстро это закончиться не могло. Люс отчаянно хотелось завизжать. Она всегда боялась змей. Они такие скользкие, и чешуйчатые, и…

— Фу-у.

Она дрожала, но не могла отвести глаз от змеи, пока та не скрылась в высокой траве.

Ухмыляясь, Кэм подобрал сброшенную шкурку и положил девочке на ладонь. На ощупь она казалась все еще живой, словно влажная кожица чеснока из отцовского огородика. Но эта штуковина только что свалилась со змеи. Гадость. Люс швырнула ее обратно на землю и вытерла руку о штаны.

— Неужели это не показалось тебе милым?

— Меня что, выдала дрожь?

Люс смутилась, насколько по-детски она, должно быть, выглядела.

— Как насчет веры в силу преображения? — спросил Кэм, перебирая в пальцах сброшенную кожу. — В конце концов, для этого-то мы и здесь.

Он успел снять очки. Его изумрудные глаза казались такими уверенными. Он снова застыл, нечеловечески неподвижно, ожидая ее ответа.

— Мне начинает казаться, что ты несколько странный, — выдавила она, с трудом улыбнувшись.