Падший ангел

мыслителя Е. А. Баратынского, эпизод, случайно

почерпнутый мной из дореволюционного жизнеопи-

сания поэта. Обучаясь в кадетском корпусе, юный

Баратынский был обвинен в краже и отчислен из

учебного заведения, так что затем угодил в солдаты,

служил на Севере, в Карелии, словом, тоже стра-

дал, причем не по политическим мотивам. Мне поче-

му-то было приятно сознавать, что если уж великие

оступались, причем — когда! — в просвещенный,

«классический» девятнадцатый век, то уж мне, греш-

ному, рожденному меж двух великих войн, нещад-

ных миропотрясений, в эпоху разрух, междоусобиц,

геноцида, концлагерей, массовых уничтожений, —

сам рок велел соприкоснуться с кровью и грязью,

порожденными насилием. Однако — не захлебнул-

ся же в них! Хватило силенок всплыть наружу, к

свету. А с чьей помощью — разберемся потом. В дни

великих раздумий.

Находясь под вагонной лавкой, я наверняка не

размышлял о губительных для себя последствиях

нравственного характера. Меня волновали пробле-

мы попроще, сугубо практического свойства, а

именно: как выкрутиться, как не попасться, выйдя

на охоту (охотятся ведь не только охотники, но и

звери, травимые людьми).

Сейчас уже не помню, что я тогда украл. Какую-

то сумку или кошелку, на дне которой лежал кусок

хозяйственного мыла или что-то в этом роде, — люди

жили бедно. Запомнилось, что в этой почти порож-

ней сумке обнаружился огромный самодельный нож

с деревянной ручкой, «придуманный», скорей все-

го, из обломка крестьянской косы, нож-косарь.

Наша братия моментально присвоила стальное «пе-

рышко», а сумку и все, что в ней имелось, тут же

вернули хозяину, потому что в вагоне поднялся хай.

Парень, который посылал меня «надело», похваль-

но отозвался о моей работе: «Толково!» Потому что,

как выяснилось, сумку я вытащил из-под «нужного

места» — из-под головы спящего мужика, то есть

действовал квалифицированно. «С-под ног бы — ни

в жисть! — констатировал урка. — Сразу бы рюх-

нулся фраер. С-под головы по сонникам — хоть че-

го увести можно. А с-под ног — замучаешься».

Дело было сделано, экзамен выдержан. На окру-

жающих меня сверстников отныне посматривал я

снисходительно, на воспитателя и охранников —

дерзко, с вызовом. Но ощущение бездны, на чей край

я тогда шагнул, не отпускало в подсознании, явст-

венно холодило душу, и что-то более грозное и вели-

чественное, нежели бездна падения, не позволяло

полностью забыться и ринуться, наплевав на все,

понестись сломя голову в пропасть. Не страх, не ра-

зумный расчет, не «окружающая среда» повлияли,

а вот именно нечто врожденное и неизжитое, эфе-

мерное, но крепче дамасской стали, на чем свет дер-

жится-стоит — сие и помешало сгинуть.

Так что же оно такое, сие нечто, именуемое в даль-

нейшем — совесть? Какой такой генный механизм

вырабатывает в человеке ее хромосомы и «остаточ-

ные признаки»? По чьей воле, с какой стати, во имя

чего, наконец, бессмертное человечество, как бы

низко ни падали отдельные его агнцы, а также пово-

дыри и наставники, — продолжает оставаться в

союзе с Духом или со всем тем, что под этим про-

зрачным словом подразумевается? Ответ в самом че-

ловеке. Но зарыт он глубоко. И откопать его в на-

носных слоях сознания не есть ли наипервейшая за-

поведь самосовершенствования?

Второй «охотничий» подвиг совершил я тогда

же, по дороге в колонию, как бы уже по инерции

удачи. Произошло это на одной из саратовских при-

станей, под открытым небом, среди скамеек неболь-

шого речного дебаркадера, где томились пассажиры

в ожидании своего рейса. Охранники отпустили нас

«порыбачить», оговорив условие: если «погорим» —

выкручиваемся сами, за кражу и за побег — отвеча-

ем самостоятельно. Никола, так звали урку, опекав-

шего меня в совершенствовании воровского ремесла,

неожиданно и абсолютно спокойно взял в руки чей-

то посторонний чемодан, довольно объемистый и,

как выяснилось позже, самодельный, изготовленный

из фанеры, но главное, тяжелый и... чужой. Выйдя

из узкого пространства меж скамеек, на которых

спали и дремали сморенные весенним солнышком

люди, Никола сунул в мою сторону чемодан, шеп-

нув: «Да хватай же, падло...» То есть, выражаясь