Падший

— А-а-а-а-а, ты про мажора. Да, это наш стажёр…

— Вы. — Перебил я Валеру.

Валера повернул голову и уставился на меня с выражением абсолютного непонимания. Конечно, оно у него имеется, непонимание, потому что отсутствует мозг. Не так, как у Геннадия, целиком, но все же.

— К свидетелю нужно обращаться на «вы», — Пояснил я спокойным тоном. — Или товарищ старший лейтенант изволил с товарищем патологоанатомом пить на брудершафт? Тогда вам придется покинуть помещение, потому что личная заинтересованность в деле недопустима.

Закончив минутку адского душнильства я посмотрел Лопатину прямо в глаза и широко улыбнулся. Пожалуй, даже оскалился. Конечно, в моем настоящем виде после оскала Владыки Ада Валера уже возился бы в кучке собственных экскрементов. Сейчас его просто перекосило.

Лопатин нервно дёрнул щекой, прямо как его товарищ Геннадий недавно, но промолчал. А вот патологоанатом молчать не мог.

— Он разговаривает. Надо же…– Нервно хохотнул Марков.

Затем подошел к свободному стулу, стоявшему с противоположной стороны стола, и без сил рухнул на него, опустив голову вниз.

Вид у патологоанатома был — краше в гроб кладут. Грязный, в порванной, обгоревшей во многих местах одежде, он скорее сейчас напоминал мелкого демона из тех, что подогревают смолу в кипящих котлах Ада, чем смертного.

А виновато во всем его желание быть хорошим. Сам отличился, чего теперь страдать. Учишь людей, учишь. Показываешь им правду. Ни черта они учиться не хотят. Не понимают, что благие намерения — как железный рубль. Не стоят ни хрена в этом долбанном мире смертных.

Подставлять щеку можно сколько угодно. Только когда по этой щеке изо дня в день будут лупить все, кому не лень, башка рано или поздно отвалится.

Я, например, предпочитаю работать на опережение. Если ждать пока враги сделают первый ход, можно сдохнуть уже до завтрака.

И да, Падшие тоже способны умирать. Впрочем, как и Архангелы. Другой вопрос, что убить нас совсем непросто. Пожалуй, такое подвластно лишь Отцу, но он после моего мятежа упорно ищет дзен внутри себя, чтоб больше не впадать в состояние бешенства.

Ваш отец за плохую выходку поставит вас в угол. Мой — разверзнет Небеса. Так что папино бешенство — крайне веселая штука.

В любом случае, я остаюсь в твёрдой уверенности, что инициатива всегда в особо извращенной форме имеет инициатора. Особенно, если ее проявили из человеколюбия и по доброте душевной.

Вот Марков — яркий пример моей правоты. Он спас людишек, а ему в ответ, в знак благодарности, того и гляди прилетит уголовный срок. И что? Стоило оно того?

Однако в данный момент гораздо более интересным было совсем другое. Похоже, Марков и правда меня узнал. Но в силу отсутствия воспоминаний у остальных сотрудников больницы, которые напрочь забыли о неудачном спасении сына олигарха, Степан решил, что я был его личным глюком.

И вдруг этот глюк является в компании опера. Ходит, дышит, разговаривает. Естественно, патологоанатом занервничал. Одно дело считать сумасшедшим лично себя и совсем другое, когда твое сумасшествие становится заразным.

— Так, гражданин Марков, давайте по делу. — Валера кашлянул, покосился на меня и постарался придать себе максимально серьёзный вид. — Что вы можете рассказать о пожаре, случившемся в больнице?

Опер сидел на стуле, я стоял возле стены, опираясь о нее плечом. Мне никто не предложил место, куда можно пристроить свой зад, но я как бы и не переживал. Отсюда, из угла допросной гораздо удобнее изучать ауру патологоанатома. А я в данный момент буквально сканировал каждый миллиметр, чтоб понять, откуда у обычного человека взялся иммунитет к моему влиянию.

Как бы то ни было, я, на секундочку, — Владыка Ада. Я — Падший. Первый из тех, кто восстал против Отца. Сильнейший из всех демонов. Тогда… Какого черта? Что за фокусы?

Аура Маркова выглядела ровно так же, как и в больнице. Серая, унылая. Добавились только синие всполохи, но это — эмоции патологоанатома. Всего лишь волнение. Ничего особенного в его ауре нет. Обычный одинокий человек.

— Я уже все рассказал. Понял, что вот-вот полыхнёт, побежал в отделение, начал выводить людей. — Механическим голосом ответил Марков.

Наверное, он повторяет эту историю уже не в первый, и даже не во второй раз.

При этом взгляд Степана каждую минуту перескакивал с опера на меня. Видимо мысль о глюке упорно его не отпускала, но настаивать на такой версии в присутствии Лопатина он не стал. Потому что по всем законам логики видеть один и тот же глюк они не могут, а Валера уверенно заявил, что я точно существую.

— Любопытно. Но вот кое-кто из докторов вашей больницы уверяет, что ничего беды не предвещало. Не было никаких признаков возгорания или задымления. Соответственно ты… — Валера осекся, глянул на меня, скривился, но сразу исправился, — Соответственно вы, гражданин Марков, никак не могли заведомо знать о пожаре. Если только сами не подожгли больницу. У нас есть предварительные отчёты криминалистов и пожарных. Возгорание началось именно с морга. И оно было целенаправленным. Более того, вы закрыли в помещении участкового, капитана Иволгина…

— Нет. — Снова вмешался я.

Честно говоря, помимо отсутствия желания слушать чушь, которую несет Валера, мне еще нравилось, как он реагирует на мои фразы. Лопатин злился и я немного кайфовал от этого. Ой, да ладно! Кого обманываю. Много кайфовал.

— Что значит «нет»? — Прилизанный раздражённо оглянулся в мою сторону. — Чего ты лезешь все время, Забелин?

— Если я не ошибаюсь, а я не ошибаюсь, дверь в морг была закрыта изнутри. Данная информация тайной не является. То есть по вашей логике, товарищ старший лейтенант, гражданин Марков сначала заблокировал выход, организовал поджог, а потом просочился сквозь стены, чтоб спасать людей. Не больница, а прямо какое-то проклятое место. Один доктор мысли читает, второй не иначе как телекинезом обладает. Переносит сам себя из одной закрытой комнаты в другую.

— Слушай, стажёр! — Психанул Лопатин. Он даже схватил папочку, которую притащил с собой, и со всей дури хлопнул ею по столу. Ух, как страшно!– Я чет не понял, кто из нас опер?

— Правда? — Я изобразил оживление на лице. — То есть эта мысль не только меня мучает, да? Я вот тоже не пойму, кто из нас опер. Но если вы не в состоянии спокойно и правильно вести опрос свидетеля, могу вас заменить.

— Допрос! — Рявкнул Валера, теряя терпение окончательно. — И не надо меня заменять! Я сам… Все. Сам! Дьявол тебя подери!

— Опрос. — Настойчиво, с мягкими интонациями повторил я. Будто Лопатин — глупое неразумное дитя, а мне выпала роль доброго дядюшки. — Пока что мы имеем лишь свидетеля. Но… Вы продолжайте, товарищ старший лейтенант. Продолжайте. Понаблюдаю за вашей работой для роста собственных знаний. Только, пожалуйста, имейте в виду…

Я оторвался от стены, подошел к Лопатину, оперся рукой о спинку его стула, наклонился совсем близко и тихо продолжил:

— Нужно быть более точным в определениях. Нельзя играть словами. Слова — это оружие, которое рвёт мироздание на кровавые дыры. Слова — это камешки. Произносишь что-нибудь вслух, и оно начинает твердеть. Произносишь это достаточно громко, и оно уже превращается в стену, через которую не пробиться. Постарайтесь не упоминать без нужды дьявола. Последнее что вам нужно, это большой каменный Люцифер на вашем пути.