Палач и Черная птичка

Я подыгрываю разговору, киваю и смеюсь в нужных местах, но не уделяю так уж много внимания — я раздумываю, как предупредить Роуэна с помощью силы мимики.

Когда с блюдом покончено, Торстен снова зовет Дэвида через колокольчик, и тот забирает наши тарелки, возвращаясь с супом гаспачо. Вкусно, ничего особенного, но Роуэн, кажется, доволен, и они вдвоем обсуждают сорта помидоров, которые Торстен выращивает на участке.

— Я бы с удовольствием посмотрел на ваш сад, — говорит Роуэн после того, как Торстен подробно рассказывает о других травах и продуктах, которые растут на заднем дворе.

Приятная маска Торстена сползает, в его глазах загорается дикий блеск, и через секунду исчезает.

— О, я уверен, что это можно устроить.

Роуэн улыбается, но это его улыбка, полная тайн, хорошо мне знакома. По крайней мере, он знает, что мы в присутствии другого убийцы, так что, думаю, это плюс. На мгновение у меня появляется надежда, что, возможно, Роуэн все-таки знает, кто такой Торстен, и он просто держал это в секрете в надежде выиграть раунд нашего соревнования.

Но когда Торстен откупоривает свежую бутылку вина, доливает в оба наших бокала, но не в свой, и с хищным интересом наблюдает, как Роуэн делает большой глоток, я понимаю, что мои надежды рухнули.

Наверное, я должна быть счастлива. Похоже, это будет легкая победа. Однако из-за беспокойства в груди чувство, словно меня подключили к электросети. Я благодарна за отвратительно богато украшенную скатерть, которая скрывает от посторонних глаз мои дрожащие ноги.

Роуэн делает еще один щедрый глоток вина, пока продолжается кулинарная дискуссия. Торстен зовет Дэвида вернуться за пустыми суповыми тарелками, передавая четкие инструкции принести блюдо с салатом с определенной полки на кухне. Он повторяет Дэвиду три раза, что нужно сделать, когда Роуэн ловит мой взгляд поверх края своего бокала с вином, вопросительно приподнимая брови, как будто спрашивает, что, черт возьми, происходит.

— Лоботомия, — одними губами говорю я ему, пытаясь сделать вид, что чешу лоб, постукиваю по нему и киваю в сторону Дэвида. Роуэн наклоняет голову, и я закатываю глаза, стискивая зубы. — Ло-бо-то-мия.

Роуэн наклоняет голову в другую сторону, его лоб все еще нахмурен, но на губах играет намек на усмешку. Он незаметно указывает на меня, а затем на себя.

— Ты любишь меня? — одними губами произносит он.

Я хлопаю себя по лбу.

— Все в порядке, моя дорогая? — спрашивает Торстен, когда Дэвид уходит на кухню.

— О да, конечно. Вспомнила, что забыла сделать на работе перед уходом. Но все в порядке, сделаю утром, — Торстен улыбается моему оправданию, но злоба просачивается сквозь его маску. — Такими темпами, поздним утром. Вино просто с ног сшибает, — продолжаю я с очаровательной улыбкой. Он наблюдает, как я подношу бокал к губам и делаю глоток, хотя не глотаю ни капли. Обман, кажется, успокаивает его, и я ставлю бокал на стол, складывая руки на коленях.

Сдержанность Торстена ослабевает, когда в коридоре скрипит приближающаяся тележка, сияющая, хищная ухмылка появляется на его лице, изысканная маска распадается на кусочки. Но Роуэн этого не замечает. Он просто улыбается мне, слегка покачиваясь на стуле, стеклянный блеск затуманивает его полуприкрытые глаза.

— Ты такая хорошенькая, Черная птичка, — говорит он, когда Дэвид входит в комнату с тремя закрытыми тарелками на тележке.

Румянец вспыхивает на моих щеках.

— Спасибо.

— Ты всегда хорошо выглядишь. Когда ты пришла в ресторан, я сказал… — Роуэн дважды икает, затем заливает следующую икоту глотком вина. — Я сказал: «Слоан — самая красивая девушка в мире». А потом брат назвал меня гребаным придурком, потому что в Бостоне я мог бы поиметь любую, но вместо этого дал обет упрямства…

— Воздержания.

— …воздержания из-за девушки, которая меня не хочет.

Уверена, что румянец воспламенил щеки, и источник пламени — мое испепеленное сердце.

Торстен улыбается, явно веселясь нашей беседой. Мои губы приоткрываются, дыхание обжигает грудь. Все, что мне удается произнести, — это одно-единственное слово:

— Роуэн…

Но его внимание переключилось на блюдо, поставленное перед ним.

— Говядина Нисуаз, — с довольной улыбкой произносит Роуэн, берясь за нож и вилку. Я бросаю взгляд на Торстена, который с пристальным вниманием наблюдает за Роуэном. — Обожаю говядину Нисуаз.

— Да, — говорит наш хозяин, кладя на язык тонкий, как бумага, кусочек редкого мяса. — Нисуаз.

— Роуэн…

— Любопытно узнать ваши мысли, шеф, — продолжает Торстен. — Это мой особый взгляд на традиционный рецепт.

— Роуэн… — шиплю я, но уже слишком поздно. Роуэн уже отправил в рот вилку с салатом, его глаза закрылись, он смакует нарезанный салат-латук, зеленую фасоль, помидоры черри и… говядину.

— Фантастика, — говорит он, невнятно произнося слова. Нетвердой рукой он накалывает на вилку еще одну порцию салата и запихивает ее в свой и без того полный рот. — Домашний дижонский соус?

Торстен сияет от комплимента.

— Да, я добавил еще пол чайной ложки коричневого сахара, так мясо получается сочным.

— Очень вкусно.

Я провожу рукой по лицу, когда Роуэну удается запихнуть в рот еще один кусочек, прежде чем он падает лицом вниз на свою тарелку.

На мгновение воцаряется тишина. Мы с Торстеном смотрим на мужчину, спящего на тарелке с салатом, изо рта которого свисает тонко нарезанный стейк из редкого человеческого мяса.

Когда Торстен встречается со мной взглядом, он словно выходит из эйфорического тумана.

Он думал, что я пью вино. А раз я не опьянела, рассчитывал, что справится с девчонкой.

Он ошибся.

Я выдерживаю растерянный взгляд Торстена, когда переворачиваю ножку своего бокала с вином, опрокидывая его на тарелку. Хрусталь разлетается вдребезги, разбивая фарфор, заливая салат кровавым цветом.

— Ну что ж, — говорю я, откидываясь на спинку стула и кладя руку на поверхность стола, сжимая в ладони лезвие из полированной стали. — Остались только ты да я.