Палач и Черная птичка

— Слоан…

— На камень — ножницы-бумага. Проигравший открывает парадную дверь, — говорю я с мрачной усмешкой.

Роуэн смотрит на меня долгим взглядом, потом качает головой с покорным вздохом. Его кулак, наконец, встречается с моим.

Молча, на счет «три» мои ножницы проигрывают камню Роуэна. Он хмурится.

— Два из трех, — шипит он, хватая меня за запястье, когда я направляюсь к ступенькам.

— И проиграть? Ни за что. Иди к задней двери и наслаждайся преимуществом, шизик, — я улыбаюсь и морщу нос, как будто в этом нет ничего особенного, хотя Роуэн чувствует, как учащается мой пульс под его ладонью, пока я не вырываюсь.

Я не оглядываюсь назад, сосредоточившись на ступеньках. В моей груди горит желание повернуться к Роуэну, остаться с ним и охотиться бок о бок, но я этого не делаю.

Когда встаю на потрескавшиеся доски лестницы, краем глаза вижу Роуэна, который, наконец, идет к задней части дома.

С каждым бесшумным шагом я осматриваю свое окружение, стараясь не потерять равновесие и не опрокинуть что-нибудь. Из дома не доносится ни звука, никакого движения за сетчатой дверью, никаких угрожающих теней, освещенных вспышкой молнии. Первые капли дождя падают на крытое крыльцо как раз в тот момент, когда я подхожу к двери, уворачиваясь от жестяных банок и мусора.

Я приоткрываю сетчатую дверь ровно настолько, чтобы проскользнуть внутрь, тихий скрип ржавых петель поглощается раскатом грома, от которого сотрясаются стены.

Запахи еды, разложения и плесени смешиваются в тошноту, когда я иду по узкому коридору. Слева находится гостиная со старой мебелью и оригинальными элементами декора, покрытыми слоем пыли. Обои в цветочек отслаиваются от стен и развеваются на ветру, проникающего через открытые двери и разбитые окна. В кресле рядом с камином сидит частично мумифицированное тело, ее ноги укрыты вязаным пледом, а в костлявых руках лежит раскрытая Библия. Ее длинные седые волосы спадают с плеч, набор зубных протезов все еще держится за отвисшие челюсти.

— Старая мамаша Мид, я полагаю, — шепчу я ей, делая несколько осторожных шагов по комнате, пока не оказываюсь перед ней. — Спорю, ты была настоящей стервой.

Знание того, что Харви Мид стал серийником из-за жестокой и властной матери, как другие убийцы, не делает его менее опасным.

Но это, безусловно, наталкивает меня на некоторые идеи…

Я наклоняюсь ближе и улыбаюсь, глядя на грубую кожу и впалые глаза женщины.

— Скоро увидимся, мама Мид.

Подмигнув, я крепче сжимаю нож и выхожу из комнаты, направляясь через холл к лестнице, ведущей на второй этаж.

Скрип ступеней заглушается раскатами грома и дождем. Кажется невероятным, что в доме может быть так мало человеческих звуков после только что произошедшего жестокого убийства, но единственное, что я слышу, — это свое сердце и шторм.

Когда я поднимаюсь на лестничную площадку второго этажа, дождь хлещет громче, его запах смывает вонь с первого этажа. Я жду мгновение, наблюдая, прислушиваясь. Но ничего не происходит. Никаких подсказок о местонахождении Харви, когда я останавливаюсь перед входом в коридор.

Я начинаю медленно продвигаться вперед.

Сначала попадаю в спальню, заставленную коробками. Журналы. Газеты. Пожелтевшие руководства по эксплуатации автомобилей и тракторов. Поход по комнате не дает никаких полезных сведений.

Возвращаюсь в коридор и направляюсь в следующую комнату, с треснувшей раковиной на пьедестале и занавеской для душа, прилипшей к внутренней части ванны на ножках, ее некогда белый пластик покрыт черной плесенью. На полу нет крови. Никаких следов. Никаких необычных запахов или звуков.

Следующая комната, в которую я вхожу, — это главная спальня. Из всех комнат, которые я видела, эта самая чистая, хотя назвать ее нетронутой можно с большой натяжкой. Окно покрыто слоем пыли и копоти, но оно не разбито. Кровать представляет собой простую раму из кованого железа, простыни смяты, несколько предметов одежды разбросаны по ее поверхности и полу. Я проверяю комнату, но Харви Мида здесь нет, поэтому я не задерживаюсь, решив просмотреть его скудные пожитки, когда он умрет.

Выхожу из комнаты.

Следующая спальня находится через коридор. Звук дождя, барабанящего по металлическим контейнерам, заглушает мои шаги, когда я вхожу в маленькую комнату. Дыра в потолке зияет в небо, прорезая разрушенные балки чердака. Над головой сверкает молния. Дождь капает в дом и наполняет ряд металлических горшков и керамических емкостей, прижатых друг к другу на листе прозрачного пластика, которым покрыт пол. По краям дыры свисают кости, повязанные на мокрой пряже, как колокольчики на ветру. Позвонки постукивают друг о друга, с них медленно стекают ручейки воды.

Я мгновение наблюдаю, размышляя о психопатии человека, который повесил их здесь, прежде чем выйти из комнаты и направиться к последней двери на противоположной стороне холла в самом конце.

Эта дверь закрыта. Я долго стою рядом с ней, прижавшись ухом к дереву и крепко сжимая в руке нож. Изнутри не доносится ни звука. Снизу тоже, хотя не думаю, как услышу что-то с нижнего этажа, если только там не будет стычка. Гремит гром. Дождь стучит по крыше.

Укол беспокойства наполняет мою грудь из-за Роуэна. Может быть, это и к лучшему, что я его не слышу, но еще я не слышала звуков страданий Харви, и это засело, как заноза, глубоко под кожей. При таких темпах мне все равно, кто победит. Я просто хочу, чтобы Харви умер.

Я встряхиваю запястьями, чтобы волнение, напряжение и страх покинули мои конечности, а затем хватаюсь за ручку двери и открываю ее.

— Какого хрена…

Это не то, чего я ожидала.

Три монитора стоят на столе, заваленном бумагами и усыпанном карандашами. На экранах отображаются данные с восемнадцати камер. Сарай. Мастерская. Задняя дверь. Кухня. Затемненная комната, в которой ничего не видно. Ярко освещенная комната, где на покрытом пластиком столе лежит расчлененное тело, кровь капают на кафельный пол вместе с кусками кожи.

Я вижу Роуэна, входящего в гостиную.

И Харви, направляющегося к нему по коридору.

Кровь отхлынула от конечностей. Лед проник в кожу.

— Роуэн, — шепчу я.

Я выкрикиваю его имя, выбегая из комнаты…

…натыкаясь на ботинок Харви Мида.

14 РАЗБИТЫЙ

СЛОАН

Вода хлещет по моему пульсирующему лицу. Тошнота скручивает желудок. Кровь покрывает язык. Мир вращается вокруг. Кружится. Я лечу с крутого холмика. Перекатываюсь и падаю.