Палач и Черная птичка

Слоан задумчиво мычит что-то себе под нос и переводит взгляд на заправочную станцию впереди. Я хочу знать о ней то же самое. Как она дошла до этого? Что произошло до и после ее первого убийства? Неужели у нее действительно нет никого, кроме Ларк? Но уже знаю, что Слоан делится, когда готова, а не когда ее просят. Я могу только надеяться, что теперь она хоть немного мне доверяет.

Мы заезжаем на заправку, и я паркуюсь подальше от здания, где нас с меньшей вероятностью заметят, заглушая двигатель, поворачиваясь к Слоан.

— Я оставлю ключи, на всякий случай.

Взгляд Слоан скользит по приборной панели и обратно на меня. Что-то смягчается в боли, все еще бушующей в ее налитых кровью глазах.

— Хорошо.

— Сейчас вернусь.

Она кивает, я тоже в ответ.

Я стараюсь не задерживаться на заправке, покупаю воду, безалкогольные напитки и всякие закуски, а также несколько вещей, которые, надеюсь, помогут Слоан чувствовать себя более комфортно. Я приятно удивлен, когда машина стоит там, где я ее оставил, Слоан наблюдает за каждым моим шагом сквозь ветровое стекло. Ее глубокий вдох и мимолетная улыбка не остаются незамеченными, когда я открываю пассажирскую дверь.

— Думаю, подойдет, — говорю я, отрываю бирку от потрепанной серой кепки дальнобойщика, вручая ей. «Брехня всё это», — написано курсивом на лицевой стороне.

— Согласна, — отвечает она, надевая ее на голову, потом берет дешевые очки-авиаторы, которые я протягиваю.

— Сейчас, скорее всего, будет чертовски больно, — я достаю из пакета рубашку на пуговицах, и она тяжело вздыхает, хмурясь при виде помятой ткани. — Разрежем ее, когда доедем до Фионна.

Слоан не спорит, просто бросает взгляд на свою раненую руку, которая безвольно лежит поверх одеяла, потом кивает.

Сначала я вынимаю растаявший пакет со льдом из-под бретельки ее лифчика, наблюдая, как ее глаза закрываются, а зубы зажимают нижнюю губу. Когда беру ее раненую руку и надеваю рукав на запястье, она издает болезненный стон, румянец поднимается по ее шее и щекам. Я продолжаю, заставляя ее страдать, просто помогая надеть гребаную рубашку. Пытаюсь отогнать мысль, что все из-за меня, эта глупая игра, ее сломанное плечо, разбитое лицо. Но я подавляю эти суждения, потому что она нуждается во мне, и единственное, что сейчас важно, — помочь ей.

Как только я натягиваю рубашку на больное плечо, задача становится проще. Ей удается изогнуться, чтобы без особых проблем просунуть вторую руку, и тогда я опускаюсь на корточки, чтобы застегнуть пуговицы.

— Спасибо, — шепчет она сквозь прерывистое дыхание, когда застегиваю первую. Я поднимаю взгляд на ее лицо, красивый румянец заливает ее щеки под тонкой пленкой пота. — Это ужасно.

— Ты молодец, — говорю я. Мои пальцы касаются ее живота рядом с проколотым пупком, когда я продеваю следующую пуговицу в отверстие. Я не специально, конечно, но не ругаю себя, особенно когда она отвечает легкой дрожью. Ее обнаженная кожа покрывается мурашками, и когда я поднимаю взгляд, карие глаза Слоан сливаются с моими, пульс гулко бьется у нее на шее, когда я смотрю на горло. Смутно осознаю, что мои пальцы замедляются на третьей пуговице, потребность прикоснуться и попробовать на вкус ее кожу притупляет все остальные мысли за туманной пленкой желания. Член напрягается под ширинкой, и я смотрю вниз по изгибу ее ключицы, останавливаясь на гладкой коже ее груди, которая поднимается и опускается при быстром дыхании. Я прослеживаю линию ее лифчика до того места, где край рубашки расстегнут, обнажая испачканную белую ткань.

И тут замираю как вкопанный, а весь мир сужается до одной точки.

У нее проколотый сосок.

Я отчетливо вижу форму сердечка вокруг твердой вершинки и крошечные шарики с обеих сторон.

Этого не было при нашей первой встрече. Я уверен. Точно уверен, потому что мой внутренний монолог прерывался словами «без лифчика» каждые две минуты с той секунды, как она вышла из ванной у Альберта Бриско.

Мне кажется, что руки перестали двигаться. Хрен его знает. Я просто смотрю на маленькое сердечко, и у меня пересыхает во рту, а член твердеет, как чертов камень.

Внезапное движение разрушает чары, когда Слоан резко снимает солнцезащитные очки.

— На что-то засмотрелся, красавчик? — спрашивает она.

Эти губы. Эта ямочка. Гребаная ухмылка. Она надевает очки обратно, подмигивая, карие глаза исчезают за зеркальными линзами, а затем она проскальзывает мимо меня, вся такая соблазнительная и дерзкая, скрывая лифчик рубашкой, и неторопливо идет к заправке.

Нихуя себе.

Как же будет весело наказывать ее.

Проходит десять минут, она возвращается к машине, а я все еще сижу здесь со стояком, погруженный в фантазии о том, как буду пытать ее, чтобы она рассказала все об этом пирсинге на сосках. У моего члена нет никакой надежды успокоиться, когда она подходит, слабо улыбаясь.

— Ты в порядке? — спрашивает она, снимая очки и усаживаясь на пассажирское сиденье. Ее глаза встречаются с моими, когда она пристегивает ремень безопасности поперек своего тела.

— Супер. Ага. Офигенно.

— Уверен? Хочешь, я поведу машину? Ты выглядишь немного… рассеянным. Не хочу, чтобы ты отвлекся на что-то блестящее, и мы съехали с дороги.

Я бросаю на нее свирепый взгляд, завожу двигатель и переключаю передачу.

— Господи помилуй. Дай спокойно пережить еще два часа, а потом перекинемся парой слов.

Именно это я и делаю оставшееся время. Переживаю.

Как только мы подъезжаем к дому Фионна, мне уже не терпится выпить чего-нибудь крепкого. Хотя на дворе только полдень. Отправляю сообщение брату, как только мы паркуемся, но он не отвечает, поэтому я предполагаю, что он занят своими тренировками, и обхожу машину, чтобы забрать Слоан. Синяки потемнели, она выглядит измученной, что неудивительно, но она подавляет любые жалобы, когда я помогаю ей выйти из машины и подняться по ступенькам бело-красного дома Фионна в Кейп-Коде.

Звоню в дверь.

Мы ждем.

Трижды стучу в дверь.

Ждем еще.

— Гребаный Фионн, — шиплю я. — Наверное врубил Металлику на всю в наушниках, делая берпи по восемь тысяч подходов, маленький засранец.

Слоан поднимает на меня взгляд, ее боль теперь смешивается с беспокойством. Я одариваю ее своей лучшей попыткой ободряюще улыбнуться, потом запечатлеваю поцелуй на ее виске.

— Он знает, что мы должны приехать. Все будет хорошо. Он нас не подведет, — говорю я, берясь за дверную ручку.

Открыто.

Закатываю глаза — из всех людей в этом мире Фионну Кейну следовало бы знать лучше.

— Для такого умного парня, он иногда жестко тупит.

Когда мы входим внутрь, в доме стоит тишина. Это чертовски странно. Точно, Фионн на пике стадии «грустной золушки», или как там говорил Лаклан. На кофейном столике даже лежит кружевная салфетка.

Пройдя дальше в жилое пространство, я иду к кухне, где вижу заднюю дверь, ведущую на задний двор.

— Эй, дятел, — кричу я безмолвному дому. — Прекрати дурить.