Палач и Дрозд
Шрифт:
Синие глаза сверкают, в их глубине вспыхивает мимолетная искра.
– В Бостоне, Птичка. Что ты делаешь в Бостоне?
– Я?.. Приехала по работе. Было важное совещание. Очень важное. Не в ресторане, разумеется. В городе. В Бостоне.
Господи, дай мне силы заткнуться! Становится жарко, шерстяное пальто не дает коже остыть, и такое впечатление, будто кровь превращается в лаву. Между лопаток зудит от пота, и я, чтобы не снимать одежду, предпочитаю шагнуть ближе к выходу, откуда тянет прохладой.
Роуэн, заметив мое движение, замирает на месте и хмурится. Между бровей проступает складка.
– Останься, – говорит он тихо и хрипло. – Посиди со мной.
С
Что мне делать? Только одно. Я пячусь к выходу и нагло вру Роуэну в лицо:
– Извини, некогда. Была рада повидаться.
Одарив Роуэна смущенной улыбкой, я поворачиваюсь к дверям, но там стоит Лахлан. Он замер у выхода как часовой, не давая мне пройти. Сделав большой глоток из стакана с виски, этот тип нагло ухмыляется. Я была так занята разговором с Роуэном и борьбой с собственными эмоциями, что не заметила, как он взял стакан, встал из-за столика и зашел мне за спину.
Вот черт!
– Надо же… – говорит Лахлан, не переставая дьявольски ухмыляться. – Сгинь собственной персоной.
Роуэн рычит:
– Лахлан…
– Неужто я вижу неуловимую Слоан Сазерленд? – не унимается тот, взбалтывая лед в бокале. – Я уж начал подозревать, что мой братец тебя придумал. У него всегда было богатое воображение.
– Лахлан, сядь! – рявкает Роуэн.
Я оглядываюсь через плечо: он стоит посреди зала, сжимая кулаки.
– Как скажешь, братец.
Лахлан в шутку салютует ему стаканом и неторопливо идет к моему столику.
– Тронешь рисунок – и я оторву тебе руки, – предупреждает Роуэн.
Лахлан медленно поворачивает голову, одаривает брата ехидной ухмылкой, после чего пожимает плечами и меняет направление движения. Проходя мимо кипящего от злости Роуэна, хлопает его по плечу и что-то шепчет на ухо. Глаза у того темнеют, но он по-прежнему смотрит на меня. Я нервно кошусь по сторонам. Когда снова поворачиваюсь к Роуэну, то натыкаюсь на мрачный взгляд.
– Слоан…
В ресторан врывается прохладный ветер из открытой двери.
– Роуэн! Ты закончил?
В зал заходит роскошная блондинка, за ней по пятам следуют две ее столь же красивые подруги; они оживленно болтают, смеются и излучают уверенность в себе. Блондинка направляется прямиком к Роуэну. Она ловко шагает на высоченных шпильках, демонстрируя загорелые ноги; кожа у нее сияет, будто она только что выпорхнула из дорогого спа-салона. Девушка широко улыбается Роуэну, не замечая, как воздух вокруг твердеет и бьется с неслышным грохотом, пронзая меня осколками стекла.
– Привет, Анна… – обреченно говорит Роуэн.
Женщина, не чувствуя в нем напряжения, обнимает его за шею, потом оборачивается и только сейчас видит меня.
– О, простите, я вам помешала?
Улыбка у нее вполне искренняя. Блондинка пытается понять, кто я такая: недовольный клиент, или ресторанный критик, или, может, поставщик продуктов, хоть на последнего я совершенно не похожа.
Нет, Анна. Я пришла сюда, чтобы сдохнуть от смущения.
– Анна, это Слоан. – Роуэн делает паузу, словно решая, как меня представить, но ничего не придумав, продолжает: – Слоан, это моя подруга Анна.
– Здравствуйте, рада познакомиться, – говорит та, и улыбка из смущенной становится приветливой. – Пообедаете вместе с нами?
У меня перехватывает дыхание. Голос звучит хрипло по сравнению с мягким
и вкрадчивым мурлыканьем блондинки.– Нет, спасибо. Мне пора.
– Слоан…
– Рада была повидаться. Благодарю за обед, кухня у вас прекрасная, – говорю я, тряхнув коробкой с инжирным «Наполеоном», которую хочется выбросить в ближайшую урну, куда и без того полетела вся моя оставшаяся жизнь.
На мгновение я встречаюсь с Роуэном взглядом и немедленно об этом жалею. Обреченность, звучащая в его голосе, отражается и в глазах, сменяясь отчаянием и тревогой. Зрелище ужасное, и сердце мне пронзает острая боль.
Я снова выдавливаю улыбку, уже не думая, какой эффект она произведет. Хочется одного – бежать; так сильно, что приходится контролировать каждый свой шаг по направлению к выходу. И пусть достоинство мне не спасти, по крайней мере, я могу удержаться и не перейти на бег.
Так и происходит. Я ухожу. Иду по улице, куда – не знаю. По дороге неосознанно выкидываю коробку с десертом. По щеке скатывается первая горячая слеза.
Я иду дальше, до самого Касл-Айленда, где останавливаюсь на берегу и долго смотрю на темную воду. Обратный путь до отеля кажется бесконечным, словно из меня выжали последние силы.
Войдя в номер, я первым делом включаю ноутбук и покупаю билеты на ближайший рейс, а затем падаю в кровать и проваливаюсь в тревожный сон.
Есть минутка? Надо поговорить.
Я сажусь в самолет. Давай как прилечу.
Да, конечно. Напиши, когда приземлишься. Удачного полета.
Эй! Как долетела?
Извини. Заработалась. Много дел. Весь день на совещаниях. Напишу, как будет время.
Прости, неделя выдалась ужасно нервной.
И извини, что пришла без предупреждения. Некрасиво получилось.
Десять дней после возвращения из Бостона проходят как в тумане. Каждый раз, когда телефон пиликает от входящего сообщения, сердце рассыпается на части. Я долго сочиняла последний ответ, но, нажимая на сообщении кнопку «Отправить» и кладя телефон экраном вниз, уже думаю, не удалить ли его прежде, чем оно дойдет до адресата. Невидящим взглядом я смотрю на ковер. Телефон на коленях вдруг вибрирует.
Ничего страшного. Жаль, что я не знал заранее. И жаль, что у тебя не было времени остаться.
Я выключаю телефон, кладу его на журнальный столик и утыкаюсь лицом в ладони, мечтая провалиться в преисподнюю.
В мир, где мне не придется испытывать чувства.
Потому что мстить – легко.
А терпеть остальные эмоции – невыносимо сложно.
Путы
Роуэн
Прячась за высоким вязом, я гляжу, как нанятый мной мальчишка стучит в желтую дверь дома номер сто пятьдесят четыре по Жасмин-стрит в городе Роли. Дверь распахивается, и на крыльцо выходит девушка. Она в замешательстве смотрит на бумажный пакет, который протягивает ей парнишка. Что-то спрашивает у него. Курьер безразлично пожимает плечами. Слоан озирается по сторонам, и я торопливо ныряю за дерево, чтобы не попасться ей на глаза, но сам внимательно вслушиваюсь в происходящее за спиной. Дверь хлопает, а мальчишка, шаркая ногами, переходит улицу.