Палачи и жертвы (Предыстория)

– Потрепанно. Как куртизанка после шумного бала.

– Восхитительно. А ты бледно-серого цвета. Страшилище, - парировала она, глядя на меня недовольно и с беспокойством, как на сломанную телегу.

– Хозяйка уже подала завтрак. Мне бы хотелось, чтобы ты спустилась, когда будешь готова. Думаю, что скоро можно отправиться в поместье.

На улице мир был пьяным и грязным, как после ярмарки. Он давно проснулся, скрипел колесами телег и глуповато сверкал в глазах крестьян. На меня пялились, как на дивное диво - не каждый день увидишь благородного господина без верхней одежды. Девушки смело улыбались, юноши смотрели на меня и Саю с сальным пониманием.

Чтобы добраться до "Зоопарка", мы наняли экипаж.

Замок умер и сам себе сделался надгробием - черным, как сажа. Запах горького тлена и гари вился с пеплом по двору. Он отпугивал даже ворон, окруживших поместье, но не решавшихся сесть на трупы. Мертвые тела без крови - это ненормально.

Смерть оглушает, когда видишь ее в таком количестве. Я ничего не испытывал, глядя на трупы, будто одновременно и не видя их. Казалось бы - на этом месте внутри точно должно твориться нечто страшное, но вместо этого - тишина.

– Джоуля ещё нет. Вот-вот соберётся ливень. Давай зайдём в часовню.

Это сказал я, и голос прозвучал деловито, точно я как раз раскурил трубку да зашуршал газетой.

Саей овладело то же отупение. Под его гнетом мы дошли до здания из мелкого, белого кирпича. Отчего-то мы оба не могли туда войти, стояли под козырьком.

– Ты веришь в бога, Хаджи?

Опять собралась философствовать? Я переплюну ее в этом деле в два счета. Вообще-то, подобный вопрос называют провокационным. Задавать его, да еще и так небрежно - не принято, но это же Сая...

– Любой, кто отвечает определенно - лжет, - сообщил я, и передо мной, на черную землю тропинки одна за другой стали роняться тяжелые, дождевые капли. Небо заволокло простудным, сырым туманом серости.

– Тогда как назвать то, что допускает зло?

– Люди, - ответствовал я, подставив под дождь ладонь. Холод воды ощущался странно, словно на мое тело набросили тонкую, как паутина, но непроницаемую и крепкую пелену, притупляющую температурные ощущения.

– Только люди?
– Сая хмурилась.

– Только люди.

– А Бог?

– Ты видишь этот лист?
– спросил я, выдержав вздох и подбирая слова, способные толком ответить на короткий, но каверзный вопрос Саи. Означенный мной, осенний, желтый лист осины дрожал и панически держался изо всех своих сил за ветку, впитывая последние соки жизни, еще не до конца его оставившей.

– Ну, вижу.

– Есть два пути развития событий, - осторожно произнес я.
– Либо он упадет в течение десяти минут, либо нет. Эти варианты бесконечного выбора - и есть Бог. А упадет листик или нет - зависит от того, крепко ли он держится.

– Он в любом случае упадет, - мрачно сообщила Сая.

– Люди в любом случае умрут.

– Не в любом, - покачала головой Сая, окинув меня красноречивым взглядом, и я пожал плечами:

– Вот и листик может, на самом деле, продержаться дольше статистически предполагаемого. Чудеса разлиты в воздухе, не злы и не добры, а просто такие, какие есть. И чтобы взять их, нужно делать выбор. Возможность выбора - это то, что вшито в разумную волю человека.

– Такой Бог чудовищен, - отрезала Сая.
– Я отказываюсь в него верить.

– Он, вообще, устроен так, что Его именем можно назвать что угодно. Попробуй.

– Богохульник, - но она сказала это без неприязни, просто печально и как-то отстраненно.
– Я сама выбрала то, что произошло в замке. Так выходит?

– Мы все вместе справились.

Сая не прокомментировала - нам обоим было ясно, как это чудовищно.

Слова рождались из горла тяжело, потому что хотелось не говорить, а закрыть глаза и притвориться деревом. С него нет никакого спроса - стой и жди своего топора. В каком-то смысле, паршивая осинка мудрее меня.

От обобщений, бродивших внутри буквально табунами взбесившихся слонов, могла заболеть голова, и она заболела.

Сая стояла подле меня, ловя своим личиком влагу с небес. Это было печально, красиво, бессмысленно. Глядя на нее, я почти возненавидел слова и саму способность человека разговаривать.

– Хаджи, выполни одно моё желание...
– внезапно быстро пробормотала она на выдохе, явно недолго поразмыслив перед этим.

Словно у меня был теперь какой-то выбор.

– Не отпускай меня, - изрекла она, пожимая плечами.
– Если я стану слабой, если испугаюсь и умчусь в закат с каким-нибудь смазливым ефрейтором, если сойду с ума или сама захочу от тебя избавиться, не отпускай.

Это самое эгоистичное, что я от нее слышал. Казалось бы.

– Клянусь, - спокойно сообщил я.
– Никогда не отпущу тебя. Никогда не забуду. Никогда не умру.

– Вот именно. Не умирай.

"То есть, мало того, что я обречен таскаться за тобой, так еще и смерть не оборвет этих скитаний", - я посмотрел на нее холодно.

– Ты невыносима, - спокойно сообщил я.

– Просто обещай, - она готовилась всерьез разозлиться, так как ожидала немного другой реакции. Капризная, маленькая, глупая девочка с непомерно большим самомнением, сверкая глазами, сжав кулачки, стояла подле меня и, если бы я был псом, она бы дернула меня за ошейник. Я медленно улыбнулся:

– Если таково твое желание, я обещаю.

С тех самых пор в голове Саи не было ничего, кроме ее самой и мести. Иногда там проскальзывали мысли о сладком. Чего греха таить, они конкурировали с мыслями об этой самой мести. А уж когда речь заходила о светлом чае с медом или кофе с шоколадом, мировые проблемы шагали мимо ее внимания бесшумным строем.

– То есть, ты выпустила Диву?
– спросил я.

– Да, - равнодушно процедила Сая.

– Зачем?

– Потому что я и впрямь дура, - она все еще злилась.
– Она обещала спеть на дне рождения Джоуля.

Я удержался от скорбной улыбки - Дива действительно устроила грандиозное представление. Ее дебют нескоро забудут на много миль окрест.

– А откуда взяла ключ?

Она буркнула, не глядя в мою сторону:

– У Джоуля стащила...

Я кивнул:

– Кое-чему ты у меня научилась.

Таким образом мы переговаривались под ореолом закономерной ненависти к себе, а секундами - и друг к другу. Беседа протекала неплохо, Сая ни разу не заревела, только намочила чуть-чуть туфельки. Никто из нас так не высказал, почему мы не можем зайти в церковь. Разбираться еще и в этом казалось невыносимым и ненужным.