Палачи и жертвы (Предыстория)

– А теперь ты скажешь что-нибудь ужасное.

– Можешь ли ты выполнить одну мою просьбу? Зайди ко мне в комнату, когда совсем стемнеет и все лягут спать.

– Хаджи, мы близки, но... это как-то неприлично, - озадаченно и неуверенно пробормотала Сая, приподнимая брови.

– Это очень важный вопрос, - серьезно сказал я.
– Самый важный.

– Хорошо, приду, - пообещала Сая.
– Но ты уверен, что мне ничего не нужно сейчас знать?

– Совершенно уверен.

"Ты оттолкнешь меня, едва я начну говорить".

Я ждал наступления темноты. Мне удалось стащить револьвер из шкатулки в кабинете Джоуля, почти не повредив замок, но я решил не показывать оружия Сае.

Свечи были погашены, я ждал в темноте. Едва послышался стук, я тихонько приоткрыл дверь и впустил девушку - смущенную, недовольную, напуганную.

– Следуй за мной, - шепнул я, взяв ее за руку, - и не шуми.

– Чего мне бояться в собственном доме?
– улыбнулась она снисходительно. Я не ответил.

Мы недолго шли, но когда добрались до погреба, Сая дернула меня за руку и зашептала:

– Может, скажешь, почему мы идем туда?

Я не отвечал, но она настаивала, и мне пришлось сказать:

– Терпение. Это недолго.

– Остановись. Мы не пойдем, - пробормотала она твердо.

– Нет, пойдем и прямо сейчас, - отрезал я.
– Если ты вздумаешь вырываться, придется тащить тебя силком, и я сделаю это. Не время для глупых страхов, мне нужно кое-что показать.

– Как насчет того, что я не хочу этого видеть?
– ее голос тихонько звенел. Обернувшись на нее, я спросил себя с тоской: "Она догадывается? Она тоже догадывалась все это время?"

– Тем более, если не хочешь, - твердо ответил я, отбросив неуместные вопросы и потянув Саю за собой.

Пока я возился с замком (одной рукой, второй я крепко держал свою упирающуюся подругу), она бормотала тихо, тонким голосом:

– Я ведь не родная Джоулю. Он удочерил меня. Стал самым лучшим другом, утешителем, учителем. Я никогда не была нигде, кроме этого поместья, но я знаю, что Джоуль просто бережёт меня. Он уже совсем стар. Сердце сжимается, когда ему нездоровится, потому что... я даже думать не хочу, что будет со мной, если его не станет. Этот праздник, Хаджи, моя святая обязанность отблагодарить Джоуля за всё добро, что он сделал для меня.

Я был безжалостен.

– Сая, мы должны идти сейчас.

И втащил ее за собой в погреб.

– Веди себя тихо, - прошептал я, крадучись следуя к заветному бочонку.

– Прошу тебя, - она развернула меня к себе и зашептала в губы: - что бы ни было то, что ты хочешь мне показать, не показывай мне это до наступления праздника. После - я пойду за тобой, куда бы ты не повёл. Завтра же ночью, клянусь. Я никогда не лгу.

Я заставил себя отвести взгляд, обнял ее за талию, взял на руки и пошел к бочонку. Там я зажег фонарь, чтобы осветить место и отыскать кирпич, открывающий механизм. Наконец, я толкнул его, и круглая дверца отъехала в сторону.

– Ты плачешь, потому что знаешь, что твои подозрения подтвердятся. Мы оба с тобой были слепы, Сая, пора знать правду.

Неожиданно она вырвалась, спрыгнула с моих рук на пол, обняла за шею и поцеловала меня. Она прижималась ко мне всем своим телом, дрожа, на ее напряженных, прохладных губах солоноватым оттенком ощущалось предательство и слезы.

Лучше бы ударила. Лучше бы прокляла. Этим поцелуем она сказала, что прекрасно догадывалась о моей привязанности и нарочно игнорировала. Всё то время, что я смотрел на нее, все те слова, что говорил ей - она лишь делала вид, что не замечает, дабы сохранить на своих местах положение дел, удобное для нее. Это был не поцелуй, а укус кобры. Она показала, что многим заплатит за ее неведение. Она так желает, и точка.

Отпустив меня, Сая, рыдая, сделала шаг назад и склонила голову. Всякие силы и понимание происходящего оставило меня.

"Ты не хочешь видеть...", - подумал я, силясь поймать ее ускользающий взор и чувствуя, как с угла правого глаза катится слеза.

"Что я, вообще, для тебя значу?"

Мне казалось - я сделался непроницаем. Мне казалось - я привык к ее жестокости. Мне лишь казалось...

– Дай мне день, - шептала она прерывисто, избегая моего прямого взгляда.
– Попрощаться с моей жизнью. Дай мне день сомневаться и быть благодарной. А если нет... я закричу.

Я обронил с поразившем меня самого спокойствием в голосе:

– Но они убьют меня, если поймают.

Сая молчала, обнимая себя руками.

С тем же успехом она могла приставить к моему лбу пистолет.

– Если таково твое желание, - прошептал я, повернулся к ней спиной, чтобы уйти.

"Какую цену ты готова платить за счастье и лживый покой неволи? Похоже, я вхожу в перечень расплат... Я не друг, я не брат, я так и остался для тебя тем мальчиком у фонтана, который упрямо не хочет делать так, как ты велишь".

Я мог бы сказать ей (и очень хотел):

– Кричи.

И не сказал лишь потому, что знаю - она бы так и поступила. А я бы сбежал. На сей раз - навсегда. И это поставило бы много точек сразу в большом количестве судеб. Кроме того, наплевать Сае или нет, но я дал клятву быть рядом, а значит - буду, так уж просто я устроен.

Утром следующего дня мне удалось видеть Саю издалека. Она совершенно спокойно занималась хлопотами к вечеру юбилея. Лишь со двора помахала мне рукой, точно ничего не было. Я не ответил, и она тотчас же отвернулась. Сая деспотично выстраивала вокруг себя иллюзию покоя и неукоснительно требовала, чтобы все подыгрывали ей. Особенно, я.

"Ночью, - сказал себе я.
– И, если что, на сей раз я позволю ей кричать, сколько вздумается. Лучше умереть, чем пасть ниже".

Еще до полудня Сая постучала ко мне в спальню. Она была бледна, и на губах ее застыла странная в своей ненатуральности улыбка.

– Я хочу мириться. Мысль о размолвке с тобой для меня невыносима, и тебе это известно, - заявила она.
– Пошли на пикник.

Я не выказал удивления, молча, вышел вслед за ней. Она болтала о всякой чепухе, а я сохранял нейтральную тишину. С тех самых пор, полагаю, я, в принципе, много не разговаривал, ибо мне было всё предельно ясно. Если бы мог, с удовольствием перестал бы ее любить, но у меня ровным счетом ничего не изменилось. Я горел по-прежнему, это сводило меня с ума, и единственное, что оставалось возможным - молчание, спокойствие, невозмутимость.

Каждая ее улыбка в тот день казалась насмешкой. Но было видно, что Сае неуютно в моем молчании. А когда этому двуличному монстру неуютно, она принимается или убегать или менять происходящее в срочном порядке.

Она напоминала мне лисицу. Их все любят. Обаятельные, улыбчивые зверьки с пушистым хвостом и мехом - разве можно не умиляться их грации, хрупкости и обаянию? Я их ненавидел. Эти твари способны завести неопытного охотника к берлоге медведя. Они падальщицы, притворщицы, воровки. Одно из тех немногих живых существ, которые медленно убивают добычу, чтобы позабавиться.