Паломничество

Кстати, в голову тут же приходит мысль, но я её, разумеется, не озвучиваю. Мысль вот какого характера: очевидно, что даже в таком, не побоюсь этого слова — убогом, поселении должны присутствовать некие средства авторизации при входе в шлюз и последующие помещения. Замки, если уж пошло на то, чтобы применять такую аналогию. Глупо было бы предположить, что меркурианцы не предусмотрели такую вещь, ведь в противном случае на территорию поселения (или как выразилась Стелла — деревушки) проникли бы посторонние, визит которых, вполне возможно, был бы нежелателен для местных. Грубо говоря, любой желающий мог бы пройти в шлюз и делать тут всё, что ему в голову взбредёт. Тем более, когда всё местное население находится в состоянии спячки. Ну, там, взял бы этот злоумышленник и обокрал бы всю колонию. Грубо, разумеется, говорю, но ведь рациональное звено в этом есть. Или того хуже — взял бы и перерезал спящих меркурианцев. Зачем ему это было бы нужно — это совсем другой вопрос, его рассматривать тут не стоит. Но всё же — меня такие рассуждения наталкивают на мысль, что Стелла каким-то образом прошла эту самую авторизацию. Автоматическая система допуска пропустила её (а равно, и меня с ней) на территорию поселения. Что бы это всё значило? Стелла — завсегдатай в этой деревушке? Настолько втёрлась в доверие, что её так вот запросто пускают внутрь, когда все остальные спят? Странно это всё. Ничего плохого сказать не хочу, но как-то это немного настораживает. Или уже мню себе? Настолько устал, что задвигаю несусветное?

— Можно, — нарушает тишину Стелла. Я смотрю на лампу на стене, она горит зелёным светом. — Вы мне не поможете?

— Да, конечно, — говорю я и даже в самом деле пытаюсь помочь Стелле снять скафандр.

Однако почти сразу обнаруживаю, что помогать нужно мне — настолько мало опыта в этом деле, настолько неуклюже действую. Стелла же наоборот — весьма проворно освобождается от скафандра, после чего помогает мне. Минут через десять мы складываем наши одеяния в шкафчики, Стелла заботливо предостерегает:

— Старайтесь не прикасаться к внешней поверхности скафандра — меркурианская пыль, знаете ли.

Я торопливо киваю в ответ. Надо полагать, в шкафах скафандры подвергаются дезактивации или другой химической обработке, но мне сейчас, разумеется, не до этого. Я украдкой разглядываю Стеллу и пытаюсь понять, о чём думает. Что скрывается за утомлёнными серыми глазами, за беглым взглядом? Какие мысли одолевают обладательницу бежевой ленты?

— Голова не кружится? — неожиданно спрашивает Стелла. — Состав здешней атмосферы несколько отличается от того, чем накачены своды. Да и давление пониже.

— Вроде бы, ничего, — отвечаю я. Действительно, не отмечаю какого-либо дискомфорта. Наоборот, избавившись от веса скафандра, чувствую себя легко.

— А я каждый раз, когда приезжаю сюда, долго не могу привыкнуть, — говорит Стелла. — Присядем? — она указывает на скамейки посреди помещения. — Мне нужно несколько минут, чтобы адаптироваться.

— Часто здесь бываете? — спрашиваю я, когда мы садимся на скамейки. Стелла кивает, некоторое время молчит, потом продолжает:

— Поселение находится в непосредственной близости от одной военной базы. Земной базы. Когда её строили — я имею в виду базу — хотели было выселить меркурианцев, но потом всё-таки любезно разрешили им проживать на этой территории.

Стелла делает язвительное ударение на слове «любезно». Слова явно саркастичны, вероятно, присутствие земных военных ей совсем не по душе. И дело тут, наверное, не только в нашей встрече с армейской машиной. Встрече, следует заметить, крайне неприятной. Вслушиваясь в слова Стеллы, я понимаю, что это некий внутренний протест. Абсолютно не нравится ей присутствие военных в этой местности, а может быть, и в целом на Меркурии. Странное ощущение — оно частично охватывает и меня. Отчего-то уже некоторое время земляне мне кажутся лишними на Меркурии. Будто бы вторглись в чужой мир. Без повода и предупреждения. Странно это как-то и непонятно. Ведь, по идее, земляне и основали этот мир, заселили его. Но видимо, в какой-то момент Меркурий перестал быть земным, перестал принадлежать нам. Не уверен, что правильно излагаю мысль, но что-то около того — попробуй разберись в смутных впечатлениях.

Люк, противоположный от того, в который мы зашли, отворяется, и в помещение входит меркурианец. Вид у него мрачный и вялый. Заспанный такой вид, усталый и слегка недовольный. Я безошибочно определяю состояние меркурианца: абсолютно точно — такой вид имеет любое живое существо, если неожиданно разбудить, поднять из глубокого сна. Будешь тут недовольным, к тому же следует учесть особенности физиологии меркурианцев. Про себя отмечаю, что он ниже среднего меркурианского роста, и в плечах не так широк, как другие представители местного населения. Но несмотря на это, явно выше меня и смотрит на меня не особо приветливо. Не зная, что предпринять, невольно поднимаюсь со своего места. Но тут меркурианец переводит взгляд на Стеллу и сразу же меняется в лице. Он улыбается ей, хотя и устало, но вполне так дружелюбно. Я бы даже сказал — тепло. Да, тепло, если не ласково. Мне это, понятно, не может нравиться. К ещё большему своему неудовольствию я отмечаю, что Стелла улыбается ему в ответ. И тут же бодро вскакивает. Будто бы и не было утомительного похода, и не жаловалась только что на нехорошее самочувствие, с лёгкостью шагает к меркурианцу, обнимает его. А тот, чуть пригнувшись, подставляет щёку. Стелла целует меркурианца, сдержанно, но в то же время мне вдруг кажется, что в этом действии — проявление не только дружбы, а нечто большее. Стелла что-то шепчет ему на ухо, после чего оба оборачиваются в мою сторону, и Стелла запросто так говорит:

— Стефан, познакомьтесь: это — Ар. — Стелла немного смущается и опускает взгляд. — Ар — мой муж. Он меркурианец.

Глава 19. Космология — нечто большее

Меркурианские карандаши — форменное барахло. Дрянь, какую поискать. Стержни жёсткие и оттого слишком ломкие. Совсем чуть-чуть жму, а они уже крошатся, что сухая ветка земного растения. Нет, правда, нажимаю совсем слабо, стоит только прикоснуться к бумаге, как стержень уже распадается на множество мелких крошек, которые рассыпаются по листу. Смахиваешь их, а они оставляют серые разводы на бумаге.

Я некоторое время рассматриваю карандаш, кручу в руках, отвлекаясь от напряжённой работы. Такая пауза, чтобы собраться с мыслями перед очередным приступом творческой активности. Разглядываю надпись, которая свидетельствует о том, что карандаш произведён под Репинским куполом. Молодцы! — что ещё скажешь. Даже карандаши делают тут, под соседним сводом. Определённо — грамотно у них тут выстроена экономика, и никакие санкции им не страшны. Неожиданно, следует признать. Неожиданно, и в то же время несущественно. Собственно, в этом нет ничего удивительного. С одной стороны. С другой — какая, в сущности, разница? Да и не в карандаше, наверное, дело, а всё-таки слишком сильно давлю, вот он и крошится. С нажимом пишу, поэтому он и ломается. Думаю, в этом всё дело, а вовсе не в карандаше. А формулы выходят очень даже ничего. Я пробегаюсь по тексту, который только что написал, и откровенно восхищаюсь проделанной работой. Можно сказать — любуюсь своим черновиком. И вправду — есть чем гордиться, как бы самодовольно это не выглядело. Целый год бился над проблемой суперпозиции червоточин, и вот сегодня кое-что, кажется, сдвинулось с места. Настоящий прорыв, не побоюсь этого слова, достижение. Если всё правильно рассчитал, то в системе, подобной Солнечной, должна находиться как минимум одна червячная дыра. Одна, а может быть, и две, хотя последнее несколько спорно. Две червоточины придают системе неустойчивость. Не говоря уже о градиенте их взаимодействий между собой. Кроме того, введение второй червоточины вносит сумбур в созданную мною модель, поэтому пока ограничимся лишь одной… И вообще, не будем забегать вперёд и называть гипотетически существующий объект червоточиной. Вполне возможно, что и не червоточина это вовсе. Пока это всего лишь аномалия. Думаю, пока так её можно называть. Хотя, аномалия — опять же, не совсем то. В нашем понимании это аномалия, а вот в рамках Вселенной такой объект может быть обыденностью, заурядностью. Забавно получается. Итак, не будем забегать вперёд. Выбрасываем из системы второй объект, который меня весьма смущает, и двигаемся дальше. Исходя из распределения масс объектов и плотности гравитационных полей, гипотетическая аномалия находится на расстоянии двух-четырёх астрономических единиц от Солнца. Может быть, больше, скажем, в районе орбиты Юпитера или чуть дальше за ним. Тут, кстати, немаловажно…

Краем глаза я замечаю, как рядом возникает Ар. Не то, чтобы возникает вот так вот неожиданно или внезапно. На самом деле, он уже достаточно долго слоняется по коридору, периодически заходит в столовую, просто я настолько увлёкся вычислениями, что совсем забыл про Ара и не обращаю на него никакого внимания. Ар приближается и заглядывает в мои записи, взгляд у него пустой, мутный. Несколько секунд смотрит на мои каракули, потом мне в лицо, после чего зачем-то извиняется, разворачивается и уходит. Плетётся по коридору и громко шаркает подошвами, словно старик. Нелегко ему, тяжко себя чувствует, и я невольно проникаюсь сочувствием к Ару. Если не ошибаюсь, лет через пять или семь после начала освоения Меркурия, с колонистами начали происходить странные вещи. Ну, может быть, не через пять, а чуть больше — лет через десять или пятнадцать. Или даже через двадцать лет, не помню точно, да и не суть важно. Факт в том, что неожиданно для самих себя они приобрели способность не спать неделями и даже месяцами. Зато потом впадали в спячку на те же месяц, два или три. Месяц, разумеется, в нашем понимании, ведь на Меркурии это понятие, насколько себе представляю, отсутствует, либо же носит чисто номинальный характер. Потому что день на Меркурии — это примерно три земных месяца, столько же длиться и ночь. За это время, кстати, планета совершает два оборота вокруг Солнца. Можно сказать, что сутки на Меркурии длятся два года, о каких же месяцах тут может идти речь? Первые колонисты, вероятно, были весьма удивлены, когда обнаружили, что во время этого длинного трёхмесячного дня совсем не хочется спать. Надо полагать, что не меньший шок они испытывали, когда заходило Солнце, и их охватывала некая сонная болезнь. Целыми поселениям меркурианцы (ведь на тот момент они уже точно стали меркурианцами) впадали в спячку на целых три месяца или около того. Думаю, у них такое положение дел вызывало, мягко говоря, непонимание, а может быть и шок, но ничего поделать с собой они не могли. В противовес этому, комплексные исследования и опыт освоения других планет показали, что подобное поведение не является чем-то ненормальным. Просто адаптанты достаточно глубоко синхронизировались с ритмами Меркурия, вошли с ним в полный резонанс и подчиняются его расписанию, как кто-то поэтично сказал, дышат в такт его дыханию. Ничего страшного или вредного для организма в этом явлении нет, хотя рядовой меркурианец может бодрствовать меркурианской ночью, а спать днём. Примерно так же, как это делают земляне, занятые в специфических производствах: диспетчера с плавающим графиком работы, полицейские на ночных дежурствах и многие-многие другие. Живут же люди, да ещё работают, и ничего удивительного в этом нет. Однако большинство меркурианцев, естественно, выбирают образ жизни в ритме меркурианских суток, что вполне понятно и оправданно. То есть они спят днём, но совсем чуть-чуть: через каждые двадцать-тридцать часов прилягут на полчаса или час. То же самое ночью — почти постоянно спят, просыпаясь через те же двадцать-тридцать часов — лишь для того, чтобы перекусить и утолить другие потребности. В этом, как говорят, сказываются их земные корни. Разбуженные посреди ночи меркурианцы ведут себя вяло и заторможено. Ар — тому яркий пример. Совсем плохо выглядит — мутный взгляд и круги под глазами. Сейчас он скроется из виду, пройдётся по другим помещениям и минут через пять-десять вернётся. Опять постоит, тупо глядя на меня, словно не понимая, кто я и что мне тут нужно, снова уйдёт прочь. Ведёт себя не особо адекватно, глаза у Ара пустые, но я его, в принципе, понимаю. Поднимают человека из глубокой спячки. Правильнее сказать — не человека, а меркурианца, но какая, в общем-то, разница? Нелегко ему теперь уснуть, и не получится, насколько я понимаю. Разговор нам предстоит долгий, по крайней мере, так обещали.

Я сижу в некоем помещении, которое напоминает кухню или столовую. Тут есть кухонные приборы и принадлежности, продукты, обеденный стол, за которым я расположился. Словом — кухня и есть. Впереди длинный коридор, по которому шатается Ар. Вообще-то он обещал, что разместит меня в более удобной комнате, но потом, похоже, забыл, или не до этого ему теперь. Так и оставил меня сидеть за столом. Нехорошо он себя чувствует, понятное дело, не стоит предъявлять ему претензии. К тому же, я особо не против, мне тут вполне комфортно. А если бы Ар не нарушал моего уединения, было бы ещё лучше. В любом случае, обращаться к нему с какими-либо просьбами не рискую. Пока Стелла находится в ванной, мне остаётся лишь помалкивать и ждать её возвращения.

Я сижу в помещении, которое называю про себя столовой, и вместо того, чтобы работать, рассуждаю об особенностях жизни на Меркурии. В частности, думаю о том, что земляне, осмелившиеся пожить на Меркурии несколько месяцев или даже лет, со временем тоже впадают в ритм этой планеты. В разной степени, конечно, это ведь индивидуальные особенности каждого организма. Но факт остаётся фактом, и это, собственно, не противоречит современным научным представлениям. Существо, оказавшись в незнакомом ему мире, рано или поздно начинает подчиняться законам этого мира. А вот земным военным, проходящим службу на Меркурии, не позволяют придерживаться местного расписания. Где-то слышал про это. И якобы, земные солдаты испытывают определённые неудобства — дискомфорт и стрессы на фоне недосыпа и всё такое прочее. Но разумеется, служба есть служба, дисциплина есть дисциплина. К тому же, надо полагать, неизменным атрибутом военной службы является кадровая ротация — ну, там, например, контракт на полгода, после чего солдат возвращается на Землю. В общем, думаю, приспособились как-нибудь, на то они и военные. Мне вдруг до жути интересным становится вопрос: а как у них тут функционируют органы управления? Скажем, в каком ритме живёт и работает глава Меркурия — президент или премьер (не помню точно, как тут он у них называется)? Или парламент, если у них тут есть что-то подобное. Случись что, будят ли их посреди ночи или же ждут по два месяца, пока они сами проснутся? Действительно, как-то не задумывался об этом, хотя вопрос чрезвычайно любопытный.