Память мёртвых на Весах Истины

Дамы из Ипет-Нэсу говорили, что служить ему – великая часть. Радовать его взор, соприкасаться с его Силой так, как недоступно простым смертным. Возможно, она даже станет одной из тех немногих избранных, кого Владыка приглашал к себе и одаривал милостями.

Но судьба, для многих являющаяся такой бесконечно желанной, Шепсет скорее пугала. Она уже жалела, что приняла настойчивые приглашения придворного чародея и покинула тени храма Хэр-Ди. Соблазнилась новыми колдовскими знаниями и тем, что теперь будет жить ближе к дому. Из малого дворца при Храме Миллионов Лет было совсем недалеко до Сет-Маат, и она сможет чаще видеться с мамой. И даже не против будет повидаться с сестрой, обида на которую за эти годы почти совсем унялась.

Меж тем её облачили в одежды из тончайшего плиссированного льна, нежного, как прикосновение ласкового ветра. На плечи легло ожерелье-усех [40] из фаянса и драгоценной бирюзы. Тяжёлые браслеты, инкрустированные бирюзой и лазуритом, сковали запястья. Бирюзы сегодня было очень много – дань Хатхор, Золотой Богине, Владычице радостей сердца.

«А если Владыка отметит тебя особой милостью, то тебе положено будет кольцо с его печатью», – сказала ей Нубхаис, красивая темнокожая женщина, занимавшая здесь высокое положение.

40

 Усех (др. егип.) – традиционное древнеегипетское многорядное ожерелье в форме разомкнутого круга, с фигурными застёжками или завязками.

Кажется, она приходилась сестрой одному из видных военачальников – Шепсет не помнила точно. Девушка ещё не успела познакомиться со всеми здесь и не разобралась в сложном хитросплетении связей и покровительств. Но она очень гордилась тем, что сам придворный чародей Сенедж принял её в ученики, удостоив такой части. А ещё ею заинтересовалась сама госпожа Ипет-Нэсу, Тия. И госпожу Тию, кажется, не смущали даже окружавшие Шепсет слухи. Впрочем, те же самые слухи вызывали уважение и даже зависть у прочих учеников Сенеджа, как и окружающие девушку загадки.

«Жрица тёмного культа», – шептались за её спиной.

Ей оставалось только вздыхать и закатывать глаза. Конечно же, искусства, связанные со смертью и переходом души, сложно было назвать светлыми, и её Богиня Инпут в самом деле предпочитала тени. Но именно из храмов Инпу и Инпут выходили одни из лучших целителей, разве люди этого не знали? Или просто не думали, предпочитая с упоением обсуждать таинства смерти и то, как братья и сёстры Шепсет по культу готовят мёртвые тела к вечности? Сама Шепсет, к слову, вообще была далека от искусства бальзамирования, хотя, конечно же, в храме и её кое-чему обучали. Её таланты были иными.

И все эти люди, окружавшие её теперь, очень испугались бы, если б узнали. Но трепать языком попусту было нельзя. Об этом её предупреждала и наставница Нетакерти перед самым отбытием из храма, и новый учитель здесь. Да она уже и сама усвоила с детства, что не стоит обсуждать с кем попало, что она видит и слышит что-то, недоступное другим. Хватит, уже обмолвилась пару раз в детстве.

«– Странница!

– Странница с перевёрнутым лицом!

– Нет, нет, я же хорошая!»

Шепсет тряхнула головой, отбрасывая воспоминания. Мелодично зазвенели золотые бусины на концах кос.

«А может, и стоило бы сказать? – подумала она. – Тогда бы меня точно не выбрали… не оказали бы честь стать…»

Эту мысль даже додумать было страшно. И всё же с каждой минутой она была на шаг ближе к Владыке, которому уже наверняка донесли, кто она и что умеет. Говорили, что она хорошенькая и скоро расцветёт в настоящую красавицу. Но мало ли при дворе настоящих красавиц? Утончённых и грациозных, сладкоголосых музыкантш и талантливых сказительниц или вершительниц судеб Та-Кемет, дам, искушённых в политике, способных поддержать любую мудрую беседу советом и делом.

Шепсет чувствовала себя совсем юной и неумелой, чужой среди всех этих блистательных женщин. Она предпочла бы, чтоб внимание Владыки не пало на неё вовсе. А вместо роскошных пиров с радостью проводила бы больше времени в библиотеке придворного чародея, постигая тайны, к которым только-только начала приобщаться.

Но Боги распорядились иначе. И теперь она шла в сопровождении служанок по коридорам дворца, украдкой любуясь прекрасными росписями с причудливыми птицами и зверями и диковинными растениями. Краски были живыми и яркими, словно в святилищах или гробницах, и колонны в миниатюре тоже повторяли гипостильные залы Храма Миллионов Лет, к которому примыкал дворец.

Залы, через которые они проходили, были украшены экзотическими статуэтками из оникса и эбенового дерева, яркими драпированными тканями и циновками, кувшинами всевозможных форм. Столько роскоши Шепсет не доводилось видеть за всю её жизнь, хоть это место и называлось «малым дворцом». Каков же тогда был дворец Владыки в Пер-Рамсесе? Наверное, как внутренние залы Амона в Ипет-Сут, о которых даже среди жрецов слагали легенды.

«Никогда не привыкну к обители Пер-Аа», – думала девушка, стараясь не озираться по сторонам, будто дикая. Она пыталась повторить стать и походку вельможных дам и самой госпожи Тии, ступала грациозно, гордо вскинув голову, будто несла на себе чашу с дарами Богам, которые ни в коем случае нельзя было рассыпать и расплескать.

Но жрица чуть не растеряла весь свой тщательно поддерживаемый величественный образ, когда распахнулись узорные золочёные двери из редкого дерева. Они оказались в саду, ступили на присыпанную жемчужным просеянным песком дорожку.

Из зарослей тамарисков к ней вылетел Ветер. Чёрный щенок, приехавший вместе с Шепсет из храма Хэр-Ди, к дворцовым порядкам пока не привык. Он подпрыгивал, радуясь хозяйке, а потом попытался поставить на неё лапы, чуть было не испортив наряд. Щенок, посвящённый Инпу, крутил хвостом, бегал вокруг, несмотря на шиканья служанок, и угомонился, только когда Шепсет аккуратно присела и обняла его, почёсывая за острыми ушами.

– Придётся ему остаться здесь. К Владыке с собакой точно нельзя, – строго сказала одна из служанок.

– Совсем ведь вести себя не умеет, – согласилась вторая и буркнула себе под нос: – Ну прямо как его хозяйка недавно.

– Вдруг сотворит что-то неподобающее, – добавила первая.

Ветер не понимал, о чём они, и тщательно вылизывал руку погрустневшей Шепсет.

– Это, например, что сотворит? Задерёт лапу на особо священный дворцовый куст? – весело спросил мужской голос.

К ним приближался высокий широкоплечий воин. Его можно было бы даже назвать красивым, если бы лицо не пересекал росчерк шрамов – словно от чьей-то когтистой лапы. Но первое устрашающее впечатление сглаживалось, стоило ему улыбнуться. Эта улыбка играла в его глазах, располагая к хозяину, несмотря на внушительный облик. Шепсет залюбовалась его амулетами и знаками на усехе и наручах, узнавая символы дворцовой стражи Пер-Аа.

– Здесь и правда есть священный куст? – не удержалась девушка и прикусила язык, кляня себя за излишнее любопытство.

– А как же! Здесь у нас много священного, благословлённого присутствием самого Владыки. Не дайте Боги лапу задрать или хвостом не в ту сторону махнуть, – торжественно сообщил воин… и рассмеялся.

– Господин Руджек, – чуть укоризненно, но с почтением произнесла одна из служанок.

Вторая сверкнула глазами на Шепсет, жестом показала ей, что пора бы перестать гладить собаку и приветствовать воина как подобает. Жрица поднялась, грациозно склонила голову. Похоже, этот мужчина был кем-то очень важным.