Панцирь

Освещение обеспечивали хтонные лампы, вмонтированные в верхние части стен. Свет яркий, хоть и излишне отдавал синим.

Под лестницей еще один стол, занятый тройкой крупных синеформенных солдат. Сейчас они играли в кости, но это меня не обманывало: револьверы разложены на столе, у их локтей, к тому же, направлены на нас.

Я различал синеформенных по самым характерным деталям: Шрам, Бородатый и Носач.

Отчеты, готовые доклады — это место где собиралась первичная информация о пришедших и откуда она отправлялась дальше.

Впечатлила гермо-дверь, через которую провел дозорный.

Когда оказались внутри, оставшись позади нас, он потянул несколько рычагов и дальнейшее я воспринимал с удивлением: из выпуклостей по краям “выстрелил” бледный материал и тот забился в специальные пазы на стенах. Специфическая веерная прослойка закупорила помещения до герметичного состояния; в этот же момент над дверью застрекотали механизм-фильтры. А когда провожатый нас покинул, он просто захлопнул дверь, и та закупорилась автоматически. Никаких дополнительных потягиваний рычагов, ведь с внешней стороны их просто не было. И вновь звучал стрёкот механизмов…

Интересно.

Офицер, усач с залысиной, носил синий мундир. Он приказал отдать сумки, указав черным костистым протезом левой руки на тройку синеформенных.

Пришлось исполнять.

Бойцы отложили игру, начали досмотр. Не укрылось от меня и то, что делали они это явно без энтузиазма. Шрам позволил себе даже больше — недовольно морщился. Застарелые рубцы бродили по лицу. Никакого особого интереса или жадности не разглядел. Обычная рутинная процедура, изрядно всем надоевшая.

Моды работали исправно.

Сейчас я был пуст. Важно оставаться именно таким. Лишние эмоции — в мусор, лишние мысли — отрезать. Демонстрируем покорность, демонстрируем дружелюбие. Я миролюбивый механизм. И концентрируемся именно на этом.

Позиция слабости, позиция уязвимости. Для того чтобы это изменилось нужно пережить “переход”, обрасти денежным жиром и оружейными мышцами. В лучшем случае и соратниками.

Оружие людей, обмундирование, сытость и достаток — ощущал себя зверем-дикарём перед кулаком имперской машины. Опасное чувство. И ошибочное. Наша цивилизация пережевала бы их, не моргнув. А я ее отпавшее справедливое щупальце.

Жалость и самоуничижение — штрековые черви-паразиты. Уничтожать их в себе значит придерживаться единственного верного пути. Мои цели никто не выполнит. Живи, бейся, властвуй. Есть только воля.

Будь справедлив.

Успокойся, — сказал сам себе.

А затем — ожидание.

Рассмотреть были ли татуировки на правой руке у офицера не получилось: он носил серую перчатку. У оператора прибора на хтоннах были перчатки тёмно-красного цвета. У двух солдат метки такие же как у провожатого: двойные ленты и кинжал без рукояти. У третьего, того постарше — шрамированного, татуировка оказалась завершена — виднелась цельная рукоять. Ума понять, что он в какой-то мере выше или важнее остальных солдат у меня хватило, хотя их перешептывания и жестикуляция, используемые в общении между собой, большой социальной пропасти не предполагали.

Офицер заполнял бумаги. Я уделил внимание оборудованию на столе. Обилие хтонов поверху, расположенных в геометрическом узоре. Из основания торчали тяжелые канаты, сплетенные из сотен отдельных проводов. Они тянулись по полу, к лестнице и вверх, на второй этаж.

— Средство связи? — спросил я у Ялы.

Кивнула, было видно сильно волновалась.

— Не забудь сказать, что я твой раб, — прошептала она.

— Или?

— Или стать раб того, — незаметно указала на усача.

— Не переговариваться, — недовольно пробурчал офицер, не отрываясь от своего занятия.

Я пожал плечами.

— As hello birt, — бросил офицер оператору. — Eb, Killo, Jefi.

Подчиненный встрепенулся и начал настойчиво выбивать по клавишам.

Прибор зашипел.

— Ладно, закончил, — устало произнёс офицер. — Теперь с вами разберемся.

Он пододвинул к себе длинную шкатулку.

Вынул из нее штуковину, цилиндрическую, обтянутую маленькими каплевидными модулями. У основания которой горел небольшой экран, а в центральной части был глубоко засажен хтон.

Офицер навел цилиндр на Ялу:

— Qor, dat.

— Ego qor abs, — ответила она.

Затем перевел прибор на меня.

Покачал головой.

— Ты из обнуленных?

— Ага.

— Первый уровень волевого давления, второй уровень давления Идола, один уровень включения сомы, второй ранг узора, — ворчал он, качая головой. — Ты, дхал, уже изрядно приключений насобирал.

— Пустошь перенаселена, офицер, — ответил ему. — Даже если очень захотеть, чистеньким не проскочишь.

— Верно, дхал. Верно, — сказал он недовольно. — Зато быстро в тонус пришёл после спячки.

— Еще она не очень гостеприимна, — добавил я с намеком.

— Какая есть, — он смотрел на меня, не моргая. — Кхунам ли жаловаться.

Эти претензии смешны.

Офицер с кряхтеньем согнулся, достал из ящика стола несколько вещей. Налил воды в стакан, добавил туда четверть содержимого ампулы сомы, закинул пару разноцветных таблеток, затем тщательно все размешал.

— Пей, дхал.

Так и сделал.

Точно подслащенная вода.

— Профилактика, — пустым тоном объяснил он. — Ментальное давление оставляет дырки в башке, их надо заделывать, иначе бац-бац-бац, накапливаешь добро и милости просим в войско сумасшедших. Представьтесь.

— Я Танцор. Она — Яла, мой раб.

Офицер кивнул и, повернувшись к синеформенным, сказал:

— Боро, им бы присесть оформиться.

Шрам подхватил револьвер и ловким движением засунул его в кобуру. Затем взял два табурета и подтащил к столу. Он прошел мимо нас, и я увидел у него на шее, с задней стороны, рубиновый цветок нейрошунта: оголенное мясо, темнеющий псевдо– сплав и вкрапления редких металлов. Раздвоенный клюв нейроштекера был варварски утоплен в центр — круглую зону плоти. От него вились две сцепленные тончайшие “вязи” проводов — их я разглядел с огромным трудом, скорее следуя логике вещи — одна терялась в волосах, другая уходила за спину, под кирасу.

Был Боро совершенно точно носителем высших модулей.

— Садитесь, — произнес офицер.

Мы так и сделали.

Боро застыл позади нас.

Отбиваться сидящим тяжелее — расчет на это?

Вероятность такая присутствует.

— Что с вещами?

— Дхал Танцор, — с раздражением произнёс офицер. — Никто ничего не украдет. Это не мусорщики и не промысловики, а легионеры Банара. Больше уважения. После разговора вернём все, что не считается контрабандой.