Панцирь
Шрифт:
— Для кхунов — это пустырь смыслов. Я понимаю ваш семейный концепт, но для меня он неестественный.
— А как же ваша Мать?
— Это другое. Про дар свободы, управление и наставничество. В рамках того концепта, что она привнесла, в свое время соответственно она была чем-то средним между единоличной правительницей, Королевой, и Первейшим по силе ума чатуром. Мы чтим ее как первую и как спасительницу. Очевидно она нас не рожала. Если в вашем смысле — она родитель нашей культуры.
Кассандра вскочила, сбрасывая с себя одеяло.
— Тогда! — крикнула, не стеснялась
Расставила руки широко, а затем провела по крепкому телу.
— Эта красота завтра же отправиться в степь и больше тебе не видать ее, не пробовать сладость ее неба, и Сар не улыбнется тебе, даже Алт плачет над тем, насколько ты невезучий амтан. Я еще лет десять буду хороша, сладкая как скальный виноград, грациозная как степная курсун.
Она рассмеялась и уселась мне на ноги.
Касс, и вправду, была хороша. Истина. Тело, выкованное волей Всетворца — произведение абсолютного искусства. Красота ее сравнима с красотой двухцветного меча. Острое, мощное, объединение света и тьмы.
Вспоминал: мелькали лица и тела — она как смесь всех женщин-кханников. Собрала в себе лучшие черты. Они не дотягивали до нее, и это странно, ведь она всего лишь человек.
Я положил руки на ее бедра, сделал над собой усилие — улыбнулся.
— Но это все завтра, верно? День еще не закончился.
— Не закончился, верно, Кили, — она наклонилась к моему лицу, провела пальцем по сшитой щеке.
Да, шрам там чудовищный — еще один в общую коллекцию.
Она продолжала:
— В следующий раз, когда встретимся, тебя будет еще меньше. А потом еще, и еще. Неизбежно — и Странник так говорил. Небо печалит твоё упрямство, но оно необходимо.
— Я дхал. Это и вправду неизбежно, — я хлопнул ее по заднице и утянул вниз. — Не трать моё время.
***
Спустившись со второго этажа ночью, я застал пьющего Востра за столом главного зала Иззы.
Яла сидела рядом с ним, массируя его плечо:
— Пьешь?
— Вот, друг Танцор, — устало протянул он. — переживаю.
— Гляжу сблизились? — кивнул на Ялу.
— Да, — он погладил ее ладонь. — Против?
Пожал плечами.
— Не мое дело, — безразличие в голосе.
— Трогает плечо, — он неуверенно улыбнулся. — Оно перестает болеть. Прости за сентиментальность.
Я подсел за стол и налил в стакан ска’ва.
— Старая рана?
— Вроде того, — замялся он.
— Как получил?
Он поморщился:
— От тебя такой вопрос звучит как ирония или издевка.
Состроил удивленное лицо:
— И почему? Я изображаю участие — говорят это полезно для командного духа.
— Кто такое говорит?
— Я.
Востр хмыкнул.
Я опять насел:
— Так что за травма? Не доверяешь?
— Да причем здесь… Ладно, когда был мелким, я ходил адептом Яма. Во время исполнения одного из ритуалов мне разворотило
плечо пулей. Вся история. Скучно.— Когда?
— Эхо, — он махнул рукой.
— Это сколько тебе было, ты же совсем молодой?
— Девять, друг Танцор.
— Рана на всю жизнь?
— Ага, — он провёл рукой по щетине. — Я тогда задумался: “Эй, Яма, ведь ты не прикрыл”. И не хотелось всю жизнь с ним связывать. В начале то выбора и не было: я ж сирота. Да и после раны понимания пришлось ждать. В четырнадцать ушел в пехоту, сбежал. Потом умом отошел, конечно, в легионе поумнел.
Я перевёл тему:
— Знаешь что-нибудь про Распорядителя?
— Старик без члена.
Эхо удивления хлестнуло:
— Откуда такие подробности?
— Я близко знаю его фаворитку, — Востр нахмурился. — Какая там сейчас: жопастая, чернявая?
— Чернявая, да.
— Вот, Никой ее зовут — она и говорила. Она не первая, только пока мы здесь находимся — третья. Остальные сгинули, и никто их не видел.
— А что легион-судья?
— Спрашивал всякое. Распорядитель говорит, по крайней мере, про прошлую — Майю, что она уехала к родным в Сант под Саргоном. Только нечего ей было делать там: она из-под Атада. Мы с ней раньше беседы всякие вели, разговорились. Я с шестьдесят третьего под Атадом служил. Ей приятно было слушать про родные места, друг Танцор.
Была это милейшая девчушка. И слово сказать плохого не могла про самого последнего ублюдка. Целованная Сар. Страшно представить, что он с ней сделал. Распорядитель больной на голову. А еще друг Танцор, у него какие-то нездоровые фантазии касательно твоего народа — и Ника, и Майя — хоть и отказались напрямую обсуждать вопрос, но слова: нездоровая увлеченность кхунами — прозвучали несколько раз.
***
17 объятье,
двенадцатого месяца 1366 года.
Днём Йорга притащили на носилках в Иззу. Был он слаб, все еще не пришёл в сознание, но лекари считали его стабильным. По их словам, ему уже ничего не угрожало. Вообще невероятно насколько многоцветный ихор ускорял лечение. Правда сумма оказанных услуг за двое суток получилась очень внушительной. Не вдаваясь в детали, уплатили больше трёх сотен.
К вечеру я направился проведать Йоргоса к его комнате и наткнулся на зависимого у двери. Вроде ничего необычного; это один из тех, с кем мы были в Выходах, только он вёл себя странно. Одной рукой держал сумку, другой копался внутри. Сам весь взволнован: потел, торопился.
Очевидно, гуль удумал нехорошее.
— Что там у тебя? — голос наполнился угрозой.
Зависимый чуть ли не подпрыгнул.
— Ничего, — поспешил ответить.
— Либо ты показываешь сразу, либо показываешь после того как я тебя искалечу.
Мы не соратники. Да, проливали кровь, но я ни с кем из зависимых за эти дни и словом не перекинулся; и имена, разумеется, не запоминал.
А дальше в комнате за углом — которая Востру принадлежала — громыхнуло практически разом трижды.