Панк-рок. Предыстория. Прогулки по дикой стороне: от Боба Дилана до Капитана Бифхарта

Современные ученые до сих пор не могут однозначно объяснить, почему фирма Verve постоянно откладывала первый альбом The Velvet Underground. Тем более что "Freak Out!", дебют ненавистных злопыхателей Фрэнка Заппы и The Mothers Of Invention, был выпущен без всяких проволочек еще в конце июня 1966 года. Опус Заппы не касался табуированных тем (хотя и представлял из себя крайне едкую сатиру на современное американское общество), однако по ряду признаков был не менее трудным для восприятия (и для продажи), чем творение «Вельветов» – вторая пластинка этого двойного альбома была почти целиком отдана под непроходимые авангардные эксперименты, по сравнению с которыми семь минут "European Son" казались бодрым рок-н-роллом. «Вельветы» бурчали, что у Заппы оказался более пробивной и настырный менеджер, а фирма Verve сетовала на то, что хитроумный дизайн обложки с бананом, придуманный Уорхолом, оказался настолько труден в производстве, что потребовал создания и настройки отдельной фабричной линии. Впрочем, находились и те, кто предполагал, что Verve просто не решалась выпустить два настолько «опасных» альбома друг за другом.

В ожидании выхода пластинки музыкантам и EPI не оставалось ничего другого, как продолжать выступления – тем более что спрос на них был немалый. В конце июня 1966 года EPI и «Вельветы» прибыли в Чикаго. На этот раз в их составе не было Лу Рида (который валялся в больнице с гепатитом) и Нико (которая утомилась и решила махнуть на Ибицу). Джон Кейл взял на себя вокальную миссию, Мо переключилась на бас, и даже Ангус МакЛиз с готовностью откликнулся на предложение выручить на барабанах. Билеты раскупались так быстро, что выступления EPI пришлось продлить еще на неделю. Тем временем на своей больничной койке Лу Рид сходил с ума от паранойи. И здесь снова стоит подчеркнуть, что объектом массового интереса были не столько The Velvet Underground и их песни, сколько шоу Энди Уорхола. Автор из солидной Chicago Tribune в своей рецензии на «ревю Exploding Plastic Inevitable» умудрился ни единым словом не упомянуть ни группу, ни музыкантов; название The Velvet Underground в тексте просто отсутствовало. И это не было редкостью: в афишах название группы, как правило, шло третьей строчкой после Энди Уорхола (его имя самыми большими буквами) и Exploding Plastic Inevitable. Нередко Нико значилась более значимой звездой шоу, чем «Вельветы». Афиши, анонсировавшие осенние шоу в Провинстауне и Лестере, штат Массачусетс, вообще не упоминали The Velvet Underground.

Было похоже, что у промоутеров, журналистов и даже зрителей срабатывал защитный механизм вытеснения: то, что подсознательно казалось им уродливым, тревожащим и неприятным, задвигалось на периферию восприятия и сознания, оставляя место поп-арту, танцам, разноцветным огням и прекрасной Нико. Декабрьский репортаж в The Philadelphia Daily News во всех красках расписывал первый в Филадельфии «хэппенинг»: «Громкие барабаны и электронный скрежет рассекали пространство зала. "Может, они еще настраиваются", – с надеждой сказал один парень другому. "Нет, это так и звучит", – ответил его товарищ». Заметка также сообщала, что один из зрителей периодически вскакивал со своего места с криками «Автора! Автора!» (под дружный смех окружающих), а другой иронически заключил, что шоу представляет собой «лучший аргумент против употребления ЛСД» («Наверно, оно спонсируется отделом по борьбе с наркотиками»^[120], – предположил его друг).

Неправильный банан и девушка из «Челси»

Неудивительно, что альбом "The Velvet Underground & Nico", запоздало выпущенный Verve в январе 1967 года^[70], не вызвал реакции ни критиков, ни слушателей. Лишенные светового шоу с танцами, песни The Velvet Underground не представляли для обитателей 1967 года ни малейшего интереса. На легендарной белой обложке расположился желтый подгнивший банан с маленьким указателем, гласившим: «Медленно ошкурь и посмотри». Потянув за «хвостик», можно было «отшкурить» кожуру-наклейку – за ней обнаруживалась банановая мякоть, своим розовым цветом навевавшая явные фаллические ассоциации. Под бананом красовалась надпись «Энди Уорхол», имена The Velvet Underground и Нико отсутствовали. С позиции сегодняшнего дня можно рассуждать, что гламурная банановая обложка-кожура не имела ничего общего со своим музыкальным содержимым; более того, она дезориентировала потенциального покупателя, который видел за этим оформлением модный арт-объект, очередной фокус в жанре поп-арт от медийного манипулятора и героя таблоидов, а никак не честный, сердитый и опасный рок-н-ролл с улиц Нью-Йорка. Реклама альбома, опубликованная компанией Verve, активно поддерживала это заблуждение: из-за разворота альбома маячила узнаваемая фигура Уорхола, а многозначительный рекламный слоган гласил: «Чем глубже в андеграунд, тем заметнее изгибы». Опять же, название группы приходилось вычитывать мелкими буквами, а сам альбом позиционировался как «Новый клевый трип Энди Уорхола в недра современной пригородной сцены». Вряд ли The Velvet Underground ожидали такого поворота событий: сотрудничество с отцом поп-арта и его шоу, которое поначалу выглядело таким многообещающим, оказалось ловушкой – поп-арт полностью заслонил музыку. Много лет спустя Лу Рид усмехался: «Нам было весело и мы не напрягались по поводу указаний имени. "Продюсер: Энди Уорхол" – это было все равно как оказаться в роли банки с супом»^[121].

И все же в 1967 году модное имя Уорхола было, пожалуй, единственным способом продать альбом такой группы, как The Velvet Underground. Тот факт, что даже оно не помогло, говорит только о том, насколько далеки были «Вельветы» от современного им слушателя. Газеты отказывались печатать рекламу альбома, а радиоведущие – ставить песни в эфир. Дополнительный удар группе нанес «суперстар» Уорхола Эрик Эмерсон: он внезапно потребовал денег за свое изображение на задней обложке альбома. Пока споры улаживались, пластинку пришлось убрать с полок магазинов. Когда она появилась снова (с заретушированным Эмерсоном), последние остатки интереса к новому альбому окончательно иссякли. К декабрю 1967 года "The Velvet Underground & Nico" достиг своего пика – 171-й строчки в чартах – после чего на долгие годы ушел в забвение. Лу Рид был возмущен реакцией нью-йоркской публики: «The Velvet Underground сознательно поставили себе целью перевести в поп-формат темы, привычные для фильмов, спектаклей, романов. Я думал, что мы делаем что-то амбициозное и поразился, что люди оскорбились и считали, что мы подсаживаем некоторых подростков на наркотики… А как насчет свободы выражения? Помню, встречались эпитеты вроде "вонючая изнанка городского существования". Я всего лишь хотел писать песни, которые будут находить отклик у людей вроде меня. Почему не позволить ребятам с заднего ряда иметь что-то свое на стороне?»^[122].

Провал альбома вызвал на «Фабрике» ощущение апатии. Энди Уорхол наигрался в рок-менеджера, а шоу Exploding Plastic Inevitable стало превращаться в скучную рутину. Куда сильнее Энди воодушевлял недавний успех его нового фильма "Chelsea Girls" («Девушки из "Челси"»). Трехчасовая картина, значительная часть которой была снята в отеле «Челси», самым обыденным образом показывала бытовые сцены из жизни местных обитательниц и «суперзвезд» Уорхола. Особенность фильма заключалась в том, что его картинка состояла из двух экранов, на каждом из которых действие развивалось параллельно, без явной взаимосвязи друг с другом. Одной из главных героинь фильма была Нико: Уорхол, активно поддерживаемый Моррисси, начинал верить, что рослая певица имеет гораздо более «звездный» потенциал, чем «Вельветы».

Леонард Коэн: «Когда я впервые оказался в Нью-Йорке – думаю, это было в районе 1966-го – Нико пела в Доме на 8-й улице, в то время это был клуб Энди Уорхола. Однажды вечером я случайно там оказался, и никого из этих людей я не знал. Я увидел эту девушку, поющую в баре. Ее надо было видеть! Я думаю, на тот момент красивее девушки я не видел. Я подошел и стоял перед ней, пока меня не оттолкнули. Я начал писать для нее песни. А она познакомила меня с Лу Ридом. А Лу Рид поразил меня тем, что у него была книга моих стихов^[71]. В Америке ее не напечатали, даже в Канаде у нее был маленький тираж» ^[123].

В апреле 1967 года Уорхол и Моррисси организовали запись первого сольного альбома Нико. Диск был назван "Chelsea Girl", чтобы сыграть на успехе недавнего фильма. Фаворитизм Уорхола в отношении Нико вызывал ревность Лу Рида – еще в прошлом году он отказывался аккомпанировать Нико во время ее первых сольных концертов (и отговаривал Моррисона). Тем не менее, когда речь зашла о записи альбома, Лу взял себя в руки и вместе с Джоном и Стерлингом помог певице, исполнив некоторые инструментальные партии и предоставив несколько песен. Во всей небогатой дискографии Нико запродюсированный "Chelsea Girl" стоит особняком, как единственная попытка сделать из певицы поп-звезду, однако сегодня он интересен и как «альтернативная история» The Velvet Underground, развитие их лирической стороны, заложенное на песнях с участием Нико на дебютном альбоме VU. Рид, Кейл и Моррисон помогли Нико записать в общей сложности пять песен с альбома. Лу Рид отдал свою старую песню "Wrap Your Troubles In Dreams", а также написал совершенно новую композицию "Chelsea Girls". Она показывала, что Уорхол и Рид продолжают двигаться параллельным курсом: как и фильм, текст песни представлял собой портретную галерею странных, маргинальных, лишенных будущего персонажей.

Закрывшись от мира в номерах обшарпанной гостиницы, они накачиваются амфетамином, устраивают садистские оргии, страдают от панических атак, ловят передоз и умирают. "Chelsea Girls" не стремится провоцировать или шокировать слушателя; напротив, тон песни полон сочувствия. В соавторстве с Кейлом Рид также написал номер "Little Sister", на котором монотонный вокал певицы поддержан таким же монотонным гудением органа Джона, а сам Кейл (успевший сменить Рида на посту любовника Нико) написал для певицы свою первую композицию "Winter Song" – она напоминала средневековую балладу. С точки зрения истории The Velvet Underground, особенный интерес представляет 8-минутная композиция "It Was a Pleasure Then" авторства Рида, Кейла и Пэффген. Номер доводит до совершенства импровизационные сценические эксперименты, которые «Вельветы» начали, но не успели довести до конца с Нико: на фоне мерного, гипнотического ритма певица выводит леденящие вокальные пассажи, а Кейл и Рид создают сюрреалистическое ощущение, постепенно насыщая звуковую картину уродливым скрежетом и завыванием своих инструментов: словно мрачные мысли героини песни внезапно получают материальное, хотя и бесформенное воплощение.

Нико: «Лу… был босс, и он был очень властный. Что вы о нем думаете – саркастичный? Это потому, что он сидел на «колесах» – сочетании всех колес, которые он глотал. Он очень быстрый, невероятно быстрый. А я тормознутая» ^[124].

Прощание с Уорхолом

Пока Нико занималась сольной карьерой, The Velvet Underground получили возможность дать себе волю в зале The Gymnasium, который Уорхол начал арендовать для их постоянных выступлений еще с марта. Помещение действительно было спортзалом и вследствие этого обладало весьма неважной акустикой – не самая удачная замена родному «Дому», который к тому моменту перехватил менеджер Боба Дилана. Апрельская запись VU, сделанная в The Gymnasium, дает уникальную возможность оценить состояние группы, которая уже вступала в свой новый период: «Вельветы» без сожаления избавились от всей лирики, абстрактных шумовых импровизаций и, более того, почти от всех песен с дебютного альбома, который вышел всего лишь полтора месяца назад.

Свое разочарование и злость «Вельветы» вложили в новое звучание – они полностью переключились на сухие, ритмичные, гремящие и лязгающие ритм-энд-блюзовые разработки. Поддержанные монотонным битом Мо, эти «вампы» игрались только в лобовые четыре четверти и могли длиться бесконечно. В новой музыке не было места для альта – тем более что Стерлинг Моррисон ненавидел, подменяя Кейла, браться за бас-гитару; это были только две гитары, барабаны и бас. Такие номера, как "Booker T." и ранняя версия "The Gift" представляли собой сугубо инструментальные джемы, дававшие пространство для гитарных импровизаций Моррисона (аккуратные и равнодушные, многократно повторяемые арпеджио) и Рида (хаотические и лишенные ритма выплески нот, переходящие в игры с диссонирующим фидбэком). Новые песни Лу, "I’m Not A Young Man Anymore" и "Guess I’m Falling In Love", были также построены на блюзовом квадрате. Однако если первая из них выражала нервозность и раздражение, вторая была полна предвкушения и адреналина. По-настоящему смертельным оружием нового сета выступал 20-минутный номер под названием "Sister Ray". К сожалению, нью-йоркская публика уже теряла интерес: билеты в The Gymnasium продавались не особенно хорошо. Влиятельный нью-йоркский диск-жокей, который пришел на концерт только из-за имени Энди Уорхола на афише, вспоминал: «Мы все приходим туда, и боже мой! Да они играть не умеют. Они все не строят. Это не как сейчас, когда специально не попадают в ноты – это было так плохо, что я не мог поверить. Никто не мог поверить»^[125].