Папа. Мозаика прямого набора

Только не сегодня.

Сегодня я плакал от меня сбежал дружок. Я рассказал папе про щенка что он сбежал я хотел вернуть его и разбил свою машину. Я молился богу чтобы он вернул мне щенка а он сказал дебил. Я маме не рассказывал потому что она меня сильно поругает. Папа лучше папа меня всегда защищает от мамы. Лучше если только папа поругает. Зря он сбежал мне теперь не с кем дружить. Бог мне не вернул и наверное не вернёт потому что мама сказала ты глупый бога нет. Папа тоже так сказал. Но мама сказала если веришь никто тебе не запрещает и это личное дело каждого. Я испугался потому что мама попадёт в ад я сказал мама ты попадёшь в ад надо верить в бога. Она улыбалась и я понял что она не боится бога.

А мне разрешила и я верю.

Вены

– Ты помнишь, когда споткнулся? Ну, или примерно понимаешь, когда это произошло?

– Да. Наверное – да. С точностью до месяца могу прикинуть, когда жизнь дала пинка, а ухватиться было не за что. И я упал.

– Расскажи.

– Я тогда уже потерял своего бога, поэтому меня болтало из крайности в крайность. Знаешь, эту пустоту… эту сосущую бездну внутри – её просто нечем было заполнить. А если и было, то у меня не хватило ума, чтобы распознать. Времени, чтобы закрыть дыру, не хватило. Думаю, – так.

– Болтало. Ты имеешь ввиду…

– Я имею ввиду судорожные попытки найти жизненный стержень и ухватиться за него. Когда в течение многих лет ты носишь в сердце веру во что-то, что превалирует над личным, что заставляет тебя каждое утро просыпаться и завтракать, гладить одежду и всё такое прочее, а потом это что-то на поверку оказывается ложным – волей-неволей ломаешь себе ноги. Потом лежишь, заживаешь, как подбитый заяц. А потом начинаешь учиться ходить заново. На этот раз с оглядкой.

– Ты о вере сейчас?

– Да, о ней.

– Послушай, я знаю многих людей, которые называют себя так или иначе, но при этом совершают поступки, не вписывающиеся в рамки заявленной ими религии. И им это не мешает улыбаться и продолжать в том же духе. Почему ты так зациклен?

– Потому что я не могу выборочно. Если верить, – то всем сердцем, помыслами. А иначе зачем такая вера, когда она никак не сказывается на твоих поступках, мироощущении? Это не вера, это – так, фантик.

– Сейчас я слышу юношу, который болеет максимализмом. А если без Достоевского? – своими словами. Расскажи.

– Пусть так. Я знаю, что это – не зрело. Знаю. Но ничего не могу поделать. Всегда так было: всё или ничего. Мне уже тридцать четыре, а я до сих пор не могу научиться брать или делать так, как получится.

– Не бывает так, чтобы человек верил-верил, и потом – бац: всё! не верю. А именно так я и понимаю из твоих слов. Значит, вера у тебя была изначально показной. Показуха, Данил. Маска. Когда она стала неудобной (я имею ввиду, помешала тебе реализовать себя), ты от неё с лёгкостью отказался. А теперь пытаешься оправдаться перед собой, перед другими. Так?

– Возможно. Но давай я попробую искренне разобраться в том, что произошло? Какой мне смысл обманывать самого себя? Имя твоё – с одной «и». Помнишь, как часто приходилось объяснять всем, отчего так?

– Помню.

– Почему ты бросил своего бога?

– Я даже помню день и события, этому предшествующие. Не то, чтобы это случилось так, как ты сказал сейчас: раз – и всё. Нет, конечно. И до того дня я задавал себе вопросы, на которые или не находил ответов, или находил те, которые меня не удовлетворяли.

– Давай о том дне.

– Это было в мае. Я сидел на холме в Коломенском парке. Знаешь, там такой холмик есть, весь поросший травой. С него открывается хороший вид на реку и набережную.

– Знаю, я там был.

– Было что-то около двенадцати дня. Я просидел там целый час, потом спустился в камыши и совершил свой последний в жизни намаз. Вот это и был тот самый день. Я тогда так и понял для себя: этот – последний. При чём, случилось это где-то в середине молитвы. Мало того, что я буквально уже заставлял себя совершать салят, так и последние два ракаата я очень спешил. Сделал её быстро, а когда отпустил таслим, с облегчением свернул коврик и больше его не доставал.

– Сколько ты оставался примерным правоверным?

– Около пяти лет.

– Когда начали точить сомнения?

– Через год, как я начал понимать религию.

– Любое начало – начало конца. Ты был готов к этому?

– Нет! В том-то и дело. Был бы готов с самого начала, не было бы так больно потом.

– И, тем не менее, ты принял такое решение. Взвешивал?

– Вряд ли. Просто решился. Можно было бы и дальше продолжать молиться, – тем более, что я жил не один. Но стало мерзко от того, что придётся лицемерить. На следующий же день я снял квартиру и съехал от братьев, с которыми прожил два года. И знаешь, что я сделал первым делом, когда понял, что больше не стану обращаться к богу?

– Что?

– Пошёл в магазин и купил себе сигарет. Я закурил.

– Очень разумный поступок.

– Слушай. Я сидел на том холме и смотрел вокруг. Близились майские праздники, и люди были красиво одеты, у всех было приподнятое настроение. Они веселились, понимаешь? Парни обнимались с девушками, ели мороженое и катались на велосипедах. Девушки заигрывали с парнями и весело смеялись. Я завидовал! Чуть ниже меня на траве отдыхали две девушки. Красивые, насколько у меня получилось оценить их со спины. Одна из них сняла свою тунику и осталась в белой майке. На второй были короткие джинсовые шорты и блуза с коротким рукавом. Верхние пуговицы были расстёгнуты. Она легла на спину, и я увидел всё. Даже соски.

– Чего ты понёс, будто Набоков?

– У меня тогда именно такие впечатления и были! Я на всю свою жизнь запомнил и цвет, и размер, и форму её сосков. Только подумай: я два года жил в этом городе один, без жены. Два года у меня не было женщины. Я не позволял себе ничего такого. Временами от тоски просто на стену хотелось лезть! Грызть штукатурку зубами. Вот это самое и заставило меня бросить своего бога.

– Зависть и похоть.

– Да уж. Мухаммад говорил, что не придумал Аллах для мужчины испытания сильнее, чем женщины.

– От напряжения у меня так сильно налился член, что, кажется, истекал прямо в трусы. У меня недостало смелости подойти и познакомиться с ними. Оставаться там я тоже больше не мог. Встал и пошёл в камыши, чтобы совершить намаз. Мне хотелось остыть, забыть это всё. Но, как бы я ни старался, они преследовали меня на протяжении всей молитвы и много после. Я просто не мог не думать о них.

– Выходит, тебе хватило одной весны среди людей, чтобы бросить своего бога? Не очень сильна была твоя вера в таком случае.