Para Bellum
Шрифт:
– Милая, я не могу, – объяснил Лось. – Служба.
– Ты не понял. Твоя служба закончилась, – засмеялась бортбуфетчица. – Жаль, в постели ты был хорош. Но ничего не поделаешь. Нельзя нарушать одиннадцатую заповедь Господню. Знаешь?
Владимир растерянно молчал.
– Не будь дураком, – наставительно произнесла девушка.
– Так ты меня брать пришла? – начал что-то понимать Лось.
– Дошло, наконец? А то «Люсечка, Люсечка». Позволь представиться: для тебя с сегодняшнего дня – Людмила Игоревна Сумова, следователь по делу об обвинении врага народа Лося Вэ Эн в подготовке покушения на вождя мирового пролетариата товарища Сталина.
Словно
– Держи, – завизжала Люсечка. Лейтенанты рванулись в коридор. Послышались звуки ударов, кто-то грохнулся об пол. Девица растерянно посмотрела на Хрусталёва. Тот криво ухмыльнулся и наставительно произнёс:
– Не стучите лысиной по паркету.
На обед в столовую Марков не пошёл, потому что ровно в час, тихо постучав, вошла Тата. Она комкала в руке мокрый платочек, часто поднося его к носу.
– Сергей Петрович, – быстро заговорила девушка, – извините меня, сама не понимаю, как это получилось, но больше никогда…
– Это ваше личное дело, – сухо ответил генерал. – Только не нужно, чтобы такое… – он замялся, пытаясь подобрать тактичное выражение, – ну, вы понимаете, происходило на службе. Тем более, Филипп Максимович – человек женатый.
Татьяна снова заплакала:
– При чём тут его семейные дела? Я люблю вас!
«Интересный расклад, – подумал Сергей. – Любит меня, а перепихивается с полковником».
«Цыганочка» подошла вплотную, привстала на мыски. Теперь она смотрела мужчине глаза в глаза, прижалась к нему так, что сквозь тонкое платье Марков чувствовал упругую грудь и твёрдый, прокачанный живот.
– Пожалуйста, не прогоняйте меня, – горячечно зашептала Татьяна, – я сделаю всё, что вы захотите, я буду вашей девкой, служанкой, хоть собакой, только не гоните. А когда я вам надоем, тогда только скажите, и я уйду счастливая.
Генерал брезгливо отстранился. Ещё не остыла от Шкабута, и на тебе:
– Убирайтесь прочь! – приказал Марков. Тата, зажав рот ладонью, чтобы подавить рыдания, бросилась в двери. – И постарайтесь сделать так, чтобы я вас больше никогда не увидел, – произнёс Сергей в спину убегающей «Карменситы».
Лось быстро шагал по коридору. За ним почти бежал начальник караула. Дверь в приёмную Сталина была распахнута. Владимир знаком приказал разводящему остаться у входа.
– Что у вас происходит? – спросил заместитель начальника управления охраны у Поскрёбышева.
– По приказу товарища Сталина должны устанавливать какую-то аппаратуру, – объяснил секретарь.
– А сам?
Александр Николаевич кивнул. Генерал сделал шаг к двери.
– Нельзя, – сказал Поскрёбышев. Увидев, что посетитель не собирается останавливаться, секретарь с неожиданной прытью бросился наперерез. Лось не глядя хлестнул ребром ладони, и верный Цербер вождя с силой врезался в барьер, отделяющий его закуток от остального помещения, и сполз на пол.
Сталин услышал шум в приёмной даже сквозь двойную дверь. Что же, он был готов и к этому. Быстро выдвинул ящик стола, протянул руку и сжал рукоятку револьвера. С шумом распахнулась дверь. В комнату ввалился человек огромного роста в генеральской
форме.Лось стоял на пороге полутёмного кабинета и смотрел на маленького рябого старика, сидящего за столом. Сколько раз Володя представлял этот момент, мечтал о нём в СТОНе, прекрасно понимая, что никогда ЭТО не сбудется. И вот…
Не спеша (теперь уже незачем торопиться) командир сделал шаг к Хозяину. Вождь смотрел прямо в глаза, как в грёзах мстителя. Лось видел тонкую морщинистую шею. Сейчас он сделает ещё шаг, протянет руку и…
Человечек за столом вскинул кулак. В нем что-то темнело.
«Нет, так нечестно», – подумал Володя.
Сталин выстрелил. Пуля попала в центр лба. И всё равно не смогла остановить огромное тело. Ещё полыхнуло огнём дуло, ещё.
Лось вытянул вперёд руки и, наконец, свалился на пол перед рабочим столом Иосифа Виссарионовича, смахнув на пол бумаги.
Через несколько секунд в кабинет ворвался Поскрёбышев, держась рукой за лицо, и насмерть перепуганный начальник караула. Хозяин жестом не дал им произнести ни слова. Усы вождя приподняла хищная улыбка. Спокойным голосом он приказал: «Убэрите это» – и показал на труп, из-под которого появилась уже струйка крови.
Когда на связь вышла Дайана, Антон был изумлён. Он уже привык думать, что никогда больше не услышит об агграх [19] . До сих пор ни одна из враждующих сторон не использовала информационную бомбу. По поводу возможных последствий такой акции учёные обоих миров высказывали самые разные прогнозы. Например, говорили о том, что в информационном слепке Вселенной, Большой Ноосфере, каждая идея соприкасается с миллионом других, причём человек (аггр, форзейль, любое мыслящее существо) не способен понять логику и объём этих связей и пересечений. Как если бы всё богатство внутренней жизни со всеми эмоциями, ассоциативными связями, сменами настроения, в конце концов, попытались измерить и охватить только и исключительно формальной логикой на том уровне, как её преподают в школе.
19
См. роман В. Звягинцева «Одиссей покидает Итаку».
Философы опасались, что первой волной воздействия информационной бомбы будут стёрты не только те сведения, на которые бомба запрограммирована. И воздействие на Большую Ноосферу этим не ограничится. Поднимется вторая волна. Начнут рваться и развязываться ниточки и узелки, соединяющие массив знаний, образов, идей, пойдёт цепная реакция нарастания энтропии, и в конечном счёте Машина (в том смысле, какой вкладывали в это слово ещё мыслители Древней Греции) Вселенной развалится, Космос снова обратится в Хаос.
Кто во время боевых действий обращает внимание на сомнения философов? У них работа такая – всегда и во всём сомневаться. Первый ядерный заряд испытали на Земле, не обратив внимания на предостережения Эйнштейна о теоретической возможности втягивания в цепную реакцию всей материи планеты. И игнорировали опасения великого физика до тех пор, пока при одном из испытаний водородной бомбы не запылала атмосфера. «Большие шишки» беспомощно ждали конца света, сотворённого собственными руками. К счастью, по непонятным причинам, процесс затух сам собой. После этого предостережения о сверхбомбе стали тихо умалчивать, забывать.