Парад планет

Но слишком рано Хома отлученный в предвкушении ударного труда так похорошел лицом! Ибо как только грибок-боровичок переступил порог коровника, как только жилистыми руками ухватился за держак вил, скрипнули несмазанные двери уголка отдыха. Эге ж, скрипнули двери, и, шелестя устилающей пол желтой соломой, в коровник вошли четверо односельчан. У Хомы и вилы выпали из рук, когда разглядел в полумраке коровника зоотехника Невечерю, почтальона Горбатюка (лубяное лицо, глаза-щепки), деда Бенерю (физия — как гречаник высохший) и долгожителя Гапличка (сам весь худенький и вытертый, как столбик, к которому привязывают скотину).

— На работу прибежал, Хома Хомович? Вспомянула баба деверя, что добрым был? — спросил зоотехник Невечеря, и в голосе его зазвенел хмель, будто с рассветом человек уселся перед винной бочкой, проверить, не скисло ли вино. — А мы думали, что ты и дня без работы не выдержишь, еще вчера тебя ждали, замешкался что-то ты.

— Знаем, что ты мастер языком и так, и сяк, а делом ты мастер ого-го-го как! — пробубнил почтальон Федор Горбатюк, как бубнят те, что привыкли сами с собой в хате разговаривать, потому что больше не с кем.

— Знаем, что ты губами говоришь, а вилами навоз мечешь, — отозвался дедок Бенеря, который к старости стал похож на ту бабкину девку, какой все не по нраву.

— Знаем, что у тебя много слов, а еще больше дела, — отозвался и долгожитель Гапличек, который на старости лет стал так курить, что родня жены прямо ошалела.

— Хлопцы! — побледнел лицом грибок-боровичок. — Хлопцы, да я же не привык, чтобы словами и туда и сюда, а вилами никуда, не умею мыслью за горами, а делом за печкой!

— Ишь как приспичило на работу, будто голому жениться! — злорадно потешался зоотехник Не вечеря. — Но ведь есть специальное решение правления колхоза «Барвинок», и это решения еще не отменено.

— Хлопцы, да ведь я умираю без работы, я хочу не словом сеять, а делом делать!

— Хома Хомович, тут по твою душу пришли представители народного контроля Яблоневки, а народный контроль еще никому не удалось обойти! — важно промолвил почтальон Горбатюк, словно ученый скворец, что говорить молодец.

— А все из-за этого академика Ионы Исаевича Короглы! — кричал в отчаянии грибок-боровичок.

— Не надо было водиться с академиками, — упрекнул дедок Бенеря, — не имел бы горя от ума.

— Век буду каяться за свой ум! Хлопцы, хотите, я перед вами на колени встану, только не выгоняйте с фермы!

— Нет, Хома, тебе ровно месяц здесь появляться запрещено, — стоял на своем зоотехник Невечеря.

— Какие ж вы лихие да злые, аж искры из глаз сыплются!

— Закон есть закон, — буркнул почтальон Горбатюк, похожий на то поганое дерево, которое только в сучки и растет.

— А вы, дедуня? — умоляюще молвил Хома, обращаясь к долгожителю Гапличку. — Разве забыли, как я вас от верной смерти спас? Из мертвых воскресил так надежно, что вы и по нынешний день скрипите.

А долгожитель Гапличек ему:

— Эге ж, Хома, мы не кто-нибудь, а народный контроль, поэтому должен слушаться.

— Ваши слова, дедуня, бесчувственно-лысые, будто макогоны!

— Может, наши слова и такие хорошие, как редкое сито, — расхорохорился дедок Бенеря, — но в колхозе во всем должен быть порядок. Раз тебя, Хома, отлучили, айда из коровника!

— Да нет на свете такой силы, которая бы меня от фермы отлучила! — заревел грибок-боровичок, словно раненый зверь. — Да я от деда-прадеда старший куда пошлют, и никто с меня этого звания не сымет!

— Да, Хома, звание у тебя и вправду высокое, а по званию и честь, — сказал зоотехник Невечеря. — Только не забывай, что сейчас ты не старший куда пошлют, а Хома отлученный. Потерпи месяц — и опять тебе вернут высокое звание.

— Господи, и зачем было нынче умываться, когда не с кем целоваться! — стонал грибок-боровичок, которого, как выяснилось, не только отлучили, но и лишили высокого звания старшего куда пошлют.

— То ли так, то ли не так, а не выйдет из рыбы рак! — буркнул долгожитель Гапличек.

— Хоть вы и народный контроль, но нет такой силы, чтоб меня к работе не подпустила!

— Гляди, Хома, прицелишь в корову, а попадешь в ворону, — предостерег дедок Бенеря.

Группа контролеров стояла в коровнике пред Хомою будто стена, и казалось, что уже никогда нашему телку волка и не поймать.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

в которой воссозданы удивления достойные приключения грибка-боровичка в коровнике, когда, стремясь к ударному труду, Хома проходит сквозь стену уголка отдыха, высвобождается из-под замков и из смирительной рубашки

Собственно, с момента появления в коровнике группы народного контроля и начинаются наифантастичнейшие приключения с Хомой отлученным. Поскольку сами мы не были очевидцами тех приключений, рассказываем с чужих слов, поэтому не можем поручиться за их достоверность, как не могла баба поручиться за то купленное порося, которое ей задало столько хлопот.

Будто бы грибок-боровичок, убежденный в том, что всякий двор хозяйским оком держится, в то утро надумал прибегнуть не к внушению, а к своей силе и, прорвав глухую стену контроля, таки дорвался до вил. Но группа контролеров, охраняя постановление правления колхоза как зеницу ока, схватила Хому отлученного в восемь рук и упрятала его в уголок отдыха, навесив на двери тяжелый замок. Мол, посиди под замком, почувствуй себя таким хозяином, как из липового лыка кнут. И зоотехник Невечеря уже довольно потирал ладони, как глядь — а грибок-боровичок с вилами уже толчется в коровнике у навоза, будто его, отлученного, и не запирали в уголке отдыха. Зоотехник Невечеря, понятно, оторопел, потому что замок на дверях как висел, так и висит, никаких следов подкопа не видно, стекла в окнах целы! Не иначе, как сквозь стену прошел человек, от него всего можно ожидать! Так до чего додумался треклятый Невечеря? По его команде народные контролеры опять подхватили грибка-боровичка в восемь рук и понесли уже не в уголок отдыха, а в комнатку зоотехника. Там связали Хому веревками, так что тот не мог шевельнуть руками и ногами, только лежал на соломенной подстилке и кряхтел.

— Хома, ты крадешь для себя работу, — упрекнул долгожитель Гапличек, — а на краденом добре не разбогатеешь.

— Эге ж, Хома, — поддакнул и дедок Бенеря, — если хочешь пропасть, то начинай работу красть.

— А украденная на ферме работа все одно тебе боком вылезет, — угрожающе изрек почтальон Горбатюк.

Поговорили контролеры между собой о всякой всячине и уже было по своим делам вознамерились разойтись, глядь — а грибок-боровичок опять дорвался до вил и с превеликой охотой возится в навозе у коровьих хвостов! Разве ж это не чудо, когда замок на комнатке зоотехника висит, как и висел, когда никакого подкопа ре видно?

Но где же это видано, чтобы бдительный контроль да и не проконтролировал решение правления колхоза «Барвинок» о принудительном отлучении Хомы от работы сроком на месяц! Поэтому, почувствовав себя неудачником, которому не впервой с пустым мешком идти к мельнице, утомленный контроль тяжело вздохнул. Вздохнув хором, в восемь мужских рук схватили грибка-боровичка и надели на него смирительную рубашку. Спросите, откуда на ферме взялась смирительная рубашка? Принесли яблоневцы, среди которых быстро разлетелся слух о том, что никак не могут совладать с Хомой отлученным. Рубашка удалась на славу, хотя, может, шилась в «Барвинке» в первый и последний раз ради такого случая, и грибок-боровичок в смирительной рубашке не мог, конечно, и рукою шевельнуть, потому что длинные рукава были крепко связаны. Кроме того, одетого в смирительную рубашку грибка-боровичка запихнули в ящик с песком, что стоял в коровнике на случай пожара, а ящик закрыли на замок. Всем казалось, что теперь, как бы ни захотелось Хоме отлученному добраться до вил и ударного труда, без которого жизнь казалась ему пресным прозябанием, ничего у него не выйдет, амба!