Paradisus

– Да, согласен.

– Марина Александровна Книппер, согласны ли вы стать женой Игоря

Матвеевича Снегирева?

Я не успела ответить. Солнце за спиной работника ЗАГСа вдруг стало

красным, а потом взорвалось, насытив воздух миллионами невидимых стрел.

Стрелы вонзались в кожу, в глаза, проникали в мозг и легкие. У меня носом

хлынула кровь. Я попыталась закричать, но не смогла. И Марина Книппер умерла.

Умерла, чтобы воскреснуть здесь, в Московской резервации.

4

ОСТАТКИ СЛАДКИ

В бункере темно. Капли воды, срываясь с потолка, глухо ударяются о

бетонный пол.

Андрей Островцев предал родину и свою жену, Марина Книппер – предала

саму себя… Но с чего мы решили, что всполохи – это наша память? Вдруг – это

просто сны, чужие сны?

Руки Марины обвили мою шею.

– О чем ты думаешь, Андрей?

Я кашлянул.

– Думаю: как так вышло, что все погибли, а мы остались живы?

– Мы не остались живы, мы воскресли.

– Но почему именно мы?

– Я не знаю, - Марина задумалась. – И, наверное, никто не знает. Даже

Христо.

– Все это странно.

– Странно, да. Но мы – жители этого мира, он наш, и в наших силах сделать

его лучше.

Я вздрогнул – на лоб упала холодная капля.

– Пойдем отсюда, - Марина потянула меня за рукав. – Есть хочу – умираю.

Мы стали подниматься по шахте лифта, осторожно ступая на ржавые

перекладины металлической лестницы.

– Поговорили?

Наверху нас встречал Киркоров. Он подмигнул мне, скользко улыбаясь.

Значок «Работник парковки №56» поблескивал на груди.

Киркоров смутился, прикрыл значок.

– Безделушка. Правда, красиво?

Я не ответил, борясь с желанием двинуть его по роже: теперь я знал, кто

подсматривал за нами.

– Киркоров, мы с Андреем жутко проголодались. Как думаешь, Снегирь

расщедрится на доппаек?

– Сомневаюсь, - Киркоров почесал рукой изуродованную сторону лица.- Он и

так не в восторге, что появился лишний рот.

Я хмыкнул:

– Как будто я навязывался.

– Не слушай его, - засмеялась Марина.- Киркоров мастер пошутить.

– Мастер, да, - я снова кинул взгляд на значок.

– Что ты уставился, дикий? – окрысился вдруг возрожденец.

Я шагнул к нему, схватил за грудки. Марина охнула.

– Держись подальше от меня и моей женщины.

– Твоей женщины? – изо рта Киркорова несло падалью. – С каких это пор?

Я потянулся к ножнам, - черт, нет заточки!

– Андрей, отпусти его.

Я оттолкнул Киркорова, тот ударился спиной о стену, выругался.

Мы пошли прочь по развалинам какого-то здания. Злоба плескалась во

мне, заставляя скрежетать зубами.

– Чего ты вызверился на него? – Марина схватила меня за рукав. Я

освободился.

– Ничего.

Впереди показалась наполовину обрушившаяся стена из красного кирпича,

показавшаяся мне смутно знакомой. На нескольких уцелевших башенках

нахлобучены снежные шапки.

– Вообще – то Киркоров предлагал мне стать его самкой, - призналась

Марина, поеживаясь от холода.

– А ты?

– Послала его. Ты видел эту рожу?

– У меня рожа не лучше.

– Это не тебе судить.

Марина нашла место в стене, где слом был значителен, проворно

вскарабкалась на нее.

– Скорее, Андрей!

За стеной - площадь, еще дальше – многочисленные развалины, поросшие

кустарником и невысокими деревцами. Слева от нас – груда кирпича, справа, -

руины какого-то храма: сломленные чудовищной силой разноцветные башенки

лежат в снегу в каком-то пугающем порядке, точно игрушки, разложенные

ребенком-великаном.

Марина спрыгнула со стены. Подметки ботинок глухо ударились о камень.

Махнула мне рукой: «Давай!». Я последовал вслед за ней.

– Ты чего?

Я кружился на месте, пытаясь представить, как здесь было до Дня Гнева.

– Знакомое место.

Марина рассмеялась.

– Ты еще не догадался? Мы же на Красной площади. Видишь?

Она указала на приземистое здание, давшее трещину прямо посреди

короткого слова «Ленин».

– Мавзолей Ленина. В нем хранилась мумия вождя, до тех пор, пока ее не

украли сектанты. А вот там, под снегом, - циферблат часов и гигантская звезда, -

все это было водружено на Спасскую башню. Видишь красный пенек? Раньше это

была Спасская башня. Вон – развалины Исторического музея, кстати, в них можно

нарыть массу прикольных вещиц, а вот это – Храм Василия Блаженного. Сюда-то

нам и надо.

Перед Храмом - оплавленная статуя: мужчина с изуродованным лицом

призывает к чему-то сидящего безголового мужчину, воздев к небу обрубок руки.

– Минин и Пожарский, – сообщила Марина.
– В книжке «История для

седьмого класса» написано, что они спасли Россию от интервентов. Интервенты, -

это, наверное, враги. Раньше Красная площадь была культовым местом, центром

столицы: здесь базировалась власть.

– А что же сейчас?

– Сейчас Красная площадь – это, по сути, окраина Московской резервации,

запретная зона, как и весь центр бывшей Москвы. Это место называется Пустошь.

Тут мало кто подвизается, - сектанты, мародеры. Стрелки здесь появляются

редко, - какой смысл? Одни развалины… Вся жизнь резервации кипит в

Кузьминках, в Выхино, в Бирюлево. Власть же резервации располагается где-то в

районе ВВЦ.

– Власть?

– Ну да, Лорд-Мэр. Пойдем скорее. От голода в животе бурчит.

Обогнув занесенную снегом башенку, мы очутились на каменной лестнице.