Paradisus

обыденность в Армии, как, скажем, зачистка. Лорд-мэру недосуг заниматься

подобными пустяками… А что, если бы он все-таки появился на плацу? Просто

так, поглазеть. Неужели я убил бы его? И что бы это дало? Христо, зачем ты

послал меня сюда? Я уже ничего не понимаю…

– Р – равняйсь! – рявкнул седобородый офицер, как только из машины

появился отец Никодим. – Пр-риветствие!

Тысяча глоток послушно:

– Вторая- Военная – База – салютует –тебе – отец!

Офицер протянул отцу Никодиму мегафон.

– Возьмите, ваш крест.

Глава ОСОБи кивнул и, поднеся мегафон к губам, крикнул:

– Слава Лорд-мэру!

– Слава, слава, слава!

– Мы собрались здесь, чтобы почтить заслуженной наградой доблесть

нашего брата…

Усиленный динамиком голос отца Никодима разносил по плацу слова о

подвиге, о самопожертвовании, о славе. При всем желании я не мог принимать

эти слова на свой счет и с нетерпением ждал, когда он закончит свою речь.

– Я желал бы, чтоб каждый стрелок в минуту опасности, грозящей

начальству…

Да, опасность действительно была. В виде «шишки» Варяга, жаждавшей

проникнуть в святая святых сущности его креста…

– Вел себя так же, как стрелок Артур, которого, милостью и волей Лорд-мэра

мы провозглашаем сегодня конунгом Армии Московской резервации!

Шеренги встретили заключительную фразу отца Никодима нестройным

славословьем Лорд-мэру. Был также и свист, и неодобрительные выкрики: весть о

выскочке, пребывающем в Армии без году неделя, а уже дослужившемся до

конунга, как червь, сосет сердце и мозг.

– Держи, - отец Никодим вернул мегафон офицеру и обратился ко мне. – Не

обращай внимания на свистунов – отребье, говножуи. Знает, падла, что никогда и

до младшего офицера не дослужится, вот и свистит. Не обращай.

– Не обращаю, ваш крест.

Глава ОСОБи ухмыльнулся, обнажив ряд неестественно-ровных зубов, и

сказал офицеру:

– Начинайте обряд.

Обряд? Что еще за обряд? Я-то думал - провозглашение состоялось…

Стрелки возбужденно загудели, когда два бойца вывели на плац человека.

Женщина неопределенного возраста, руки связаны за спиной. В глазах –

животный страх. Мне хватило одного не цепкого взгляда, чтобы понять – это

житель Джунглей. Дикарь. Игрок. Охотник за Теплой Птицей.

Но для чего ее привели на плац? Смутно различая контуры обряда, я

надеялся, что предчувствие обманет меня. Не обмануло.

В руке отца Никодима появился самурайский меч (не тот ли, которым был

убит Борис?).

Женщина задергалась в путах, расширенными глазами глядя на

приближающегося главу ОСОБи. Она не проронила ни слова – такая стойкая или

эти ублюдки заблаговременно вырезали ей язык?

Под одобрительные крики стрелков отец Никодим вонзил меч в грудь

жертве.

– Артур, подойди.

Я приблизился. Женщина была уже мертва, но правый глаз непостижимым

образом жил, и время от времени описывал полукруг во ввалившейся глазнице.

– Видишь мой меч, - громко сказал отец Никодим, обращаясь не столько ко

мне, сколько к стрелкам. – Это пробочка. Вынуть пробочку – польется вино.

Вино? Что нужно от меня этому сумасшедшему?

К нам подошел офицер. Ухмыльнувшись, он подмигнул мне, одновременно

протягивая отцу Никодиму жестяную кружку.

Глава ОСОБи взял кружку и резко вырвал меч из груди женщины. Кровь

хлынула из отверстия тонкой дымящейся струей. Отец Никодим поспешил

подставить кружку под струю. Звук – точь-в-точь, как если наливаешь себе воды.

Кровь лилась недолго, но ее хватило, чтобы наполнить кружку.

– Уберите.

Бойцы поволокли труп женщины прочь. Отец Никодим повернулся ко мне.

– Властью Лорд-мэра ты, стрелок Артур, наделяешься…

Он окунул палец в кровь и провел им по моему лицу – ото лба до

подбородка, сверху – вниз.

– Правами и обязанностями конунга Армии Московской Резервации…

Снова – палец в кровь. Поперек щек, по носу, от уха до уха… У меня не

было возможности посмотреть в зеркало, но, судя по всему, на моем лице после

манипуляций отца Никодима вспыхнул кровавый крест…

– Верно служи Лорд-мэру, конунг.

– Служу Лорд-мэру! – отозвался я.

– Пей.

Отец Никодим протянул мне кружку. Едва теплая. Пить человеческую

кровь? В Джунглях я много раз слышал о каннибалах и всегда содрогался от

омерзения… Что делать, черт подери? Выплеснуть содержимое кружки в рожу

«попугая» - и бежать.

Я представил: тысяча стволов нацеливается на бегущего человека и

начиняет его свинцом. Некрасивое зрелище, но не оно образумило меня. Я, как и

прежде, вспомнил Христо, вспомнил Марину, вспомнил Снегиря. Как там

выразился отец Никодим – «польется вино»?

Это было отвращение, это была тошнота. Я пил отвращение и тошноту.

Вкус крови…

Сдерживая позыв на рвоту, я протянул главе ОСОБи пустую кружку.

– Ну, ты даешь, - удивленно проговорил тот. – Достаточно было сделать

небольшой глоток…

Что ж ты раньше не сказал, гнида?

Ни на кого не глядя, я вытер губы рукавом – на рукаве остался широкий

черный след. Шеренги стрелков стали редеть: представление закончилось. В

воздухе замельтешили крупные снежинки.

– Конунг, - отец Никодим хлопнул меня по плечу. – Теперь – к Рустаму. Надо

отпраздновать твое провозглашение. Тушенки пожрем.

Слово «тушенка» прорвало плотину. Перегнувшись в три погибели, я

блевал. Блевал долго и мучительно, гораздо мучительнее, чем при отравлении

зеленкой. Лишь после того, как во рту у меня не осталась даже слюны, а желудок