Парадоксальные люди

— Пожалуйста, возьмите их, доктор Тэлбот, — потребовал Майлз.

Алар колебался. К чему приведет его это действие?

— Продолжайте, — нетерпеливо сказал Мартинец. — Продолжайте, сэр.

Вор изучал кости. Может быть, немного потертые, но совершенно обычные кости. Он медленно протянул руку и собрал их в правую ладонь. Он поднял руку и разжал пальцы так, что они легли рядом на его ладонь почти под носом у Майлза.

— Ну и что?

— Ах, — сказал Майлз. — А теперь, полагаю, я должен сообщить вам о важности того, что вы скоро сделаете для нас.

— Мне очень интересно, — ответил Алар. Он задумался о том, какую форму примет ритуал. В том, что этот ритуал имеет огромное значение для людей, он не сомневался.

— Когда у нас появляется настоящий Эскимос, доктор Тэлбот, мы просим его бросить игральные кости.

— Значит, у вас есть выбор? Я верю, что психиатр получит это право, не так ли?

— Угу, — проворчал мастер заступающей на станцию смены. — Конечно, психиатр — Эскимос, но все психиатры — яд.

— Понимаю. Алар сжал в кулаке кубики.

— Если уж на то пошло, Мартинец тоже мог бы оказать нам эту честь. Мартинец отработал всего две смены, и он не слишком хорошо использовал свою удачу, чтобы мы могли дисквалифицировать его. Но мы не хотим использовать его, если это в наших силах.

— Так что логически я — тот, кто нужен.

— Правильно. Остальные из нас никуда не годятся. Флорес — следующий, с самым маленьким количеством смен. У него их пять. Это будет его шестая смена, что совершенно невозможно, конечно. И так далее до меня, с полным десятилетним сроком службы. Я пророк Иона, приносящий несчастье. Я не могу их бросать. Остаетесь только вы. На самом деле вы не Эскимос, вы пробудете у нас всего двадцать дней, но некоторые из нас, старожилов, решили, что это будет законно, потому что вы похожи на нашего старого друга.

Мьюр, конечно. Это было потрясающе. Вор словно проснулся от тяжелого сна. Игральные кости казались холодными и невесомыми в его онемевшем кулаке. И сердце его снова забилось сильнее.

Он прочистил горло. — Могу я спросить, что происходит после того, как я бросаю кости?

— Ничего, — немедленно ответил Майлз. — Мы просто выходим, хватаем снаряжение и поднимаемся по трапу на станцию.

Это не может быть так просто. У Мартинца отвисла челюсть, будто от этого зависела его жизнь. Флорес едва дышал. И так далее вокруг стола. Даже Майлз казался более раскрасневшимся, чем когда Алар вошел в комнату.

Он яростно подумал. Была ли это азартная игра, включающая какую-то огромную сумму, по которой он должен сделать выбор? Солнечным людям щедро платили. Возможно, они объединили свои доходы, и он должен был решить, кто победит.

— Вы не могли бы поторопиться, доктор Тэлбот? — еле слышно сказал Мартинец.

Это было нечто большее, чем деньги. Алар погремел костями в руке и бросил их.

И в этом акте запоздалое предупреждение, казалось, выплеснулось из его затуманенной жизни, которая была до амнезии. Он тщетно пытался вцепиться в кубики, но было уже поздно. Три и четыре.

Он только что приговорил смену соляриона, и себя… — к смерти.

Алар обменялся взглядами с Мартинцом, который внезапно сильно побледнел.

Солярион погибает раз в двенадцать месяцев, так что у человека солнца, находящегося в двухмесячной смене, есть один шанс из шести умереть вместе с ним. Флорес не мог сделать бросок, потому что это будет его шестая смена, и по законам теории вероятности его время истекло.

Один из шести — эти безумцы были уверены, что бросок костей может предсказать утомительное возвращение на Землю, или туманную могилу на Солнце.

Один шанс из шести. У него был один шанс из шести бросить семерку. Его бросок убьет этих невероятных фанатиков так же верно, как, если бы он срубил их Кадесом. Эти десять человек войдут в солярион, зная, что умрут, и рано или поздно один из них подсознательно совершит роковую ошибку, которая заставит станцию погрузиться в водоворот солнечных пятен или дрейфовать по неизведанной, бездонной фотосфере. И он будет рядом.

Казалось, что все на какое-то странное неземное время перестали дышать. Мартинец шевелил бледными губами, но не издавал, ни звука.

Действительно, никто ничего не сказал вообще. Говорить было не о чем.

Майлз задумчиво сунул в рот огромную черную сигару, придвинул стул к столу, и медленно вышел из комнаты, не оглядываясь. Остальные последовали за ним, один за другим.

Алар прождал целых пять минут после того, как шаги затихли в направлении трапа, ведущего в Солярион-9, полный удивления как своей глупостью, так и двумя дразнящими вспышками из своей другой жизни.

Если он последует за ними в солярион, его смерть будет неизбежна. Но сейчас он не мог отступить. Он вспомнил предсказание Разума. Это был просчитанный риск.

Его главным сожалением было то, что теперь он стал персоной нон грата для экипажа. Пройдет много времени, прежде чем он узнает что-нибудь от этих фанатиков, возможно, не раньше, чем один из них уничтожит станцию. Но тут уж ничего не поделаешь.

Он вышел в коридор, посмотрел на пандус в дюжине ярдов от себя и резко втянул воздух. Четверо полицейских наградили его каменными взглядами, а затем, как один человек, обнажили сабли.

Затем ужасное, незабываемое хихиканье впилось в его неверящее левое ухо.

— Солнечная система маленькая, а, Вор?

17 Воссоединение возле Солнца

— Посетители не допускаются в эту часть морга, мадам. Здесь нет ничего, кроме невостребованных тел. Одетый в серую одежду раб-слуга, преградивший ей путь, вежливо, но твердо поклонился.

Единственным признаком нетерпения Кейрис было слабое расширение ее ноздрей. — В этом конверте тысяча юнит, — тихо сказала она, указывая на пакет, закрепленный под застежкой накидки. — Мне понадобится всего тридцать секунд, чтобы войти в отсек. Отоприте дверь.

Раб жадно посмотрел на конверт и нервно сглотнул. Его глаза изучали зал позади женщины.

— Тысяча юнит это не так уж много. Если меня поймают, это будет означать мою жизнь.

— Это все, что у меня есть. Она с тревогой отметила растущую твердость этого человека.

— Тогда вы не сможете войти. Он сложил руки на груди.

— Вы хотите свободы? — резко спросила Кейрис. — Я могу сказать вам, как ее получить. Вам нужно только взять меня живой. Я мадам Хейз-Гонт.

Раб изумленно уставился на нее.