Параллельные

— Уходи.

Слёзы брызнули из моих глаз.

— Нет, — засопротивлялась. — Я не брошу тебя здесь.

— Этот скоро… в сознание придёт, — он с трудом кивнул в сторону Сергея. — Лучше позови кого-нибудь…

— Не уйду, — упрямилась я, успев уже разодрать рубашку на его боку, который выглядел крайне хреново. Две колото-резаные раны, из которых так и хлестала кровь, явно свидетельствуя о том, что повреждения нанесены серьёзные.

Я подскочила на ноги и бросилась к шкафу, где стояла сумка с набором для оказания экстренной помощи.

Илюха смотрел на меня растерянно, даже немного испуганно, словно не веря, что всё это происходит с ним, с нами.

— Всё будет хорошо, — не очень внятно проговорил он.

— Ненавижу эту фразу, — шмыгнула носом я, вновь опускаясь на колени перед ним.

Зубами разорвала упаковку с гемостатической губкой, с силой прижимая её к ране.

Илья сморщился и рвано выдохнул.

— Тогда придумай… какую-нибудь получше.

Губка моментально потемнела под моими ладонями. И я ощутила прилив паники. Как назло, в голову не шло ничего дельного, кроме избитого алгоритма: закройте рану, зафиксируйте повязку и вызовите скорую. А что делать, если единственная скорая помощь на ближайшую сотню километров — это ты, меня никто не учил.

Сглотнула и выдала ту фразу, что так давно носила в своей голове:

— Я… беременна.

— Отлично, — улыбнулся Нечаев, явно не веря мне. — Хорошая… попытка.

Его голос дрогнул, и я чуть не взвыла от отчаяния.

— Вот если умрёшь, то так и не узнаешь, правда это или нет.

Он так и не ответил, помешал Сергей, который всё-таки пришёл в себя. Я только и успела, что вскинуть голову, а в следующее мгновение раздался выстрел и мир погрузился во мрак.

Эпилог

Эпилог

Солнце слепило глаза и припекало голову. На открытом пространстве кладбища это особенно чувствовалось. Майя, сидевшая на моих руках, устав от полуденного зноя, недовольно куксилась и морщилась, периодически что-то бурча на своём детском языке.

— А ну-ка, не раскисать! — велела я дочери. — Сейчас до папы дойдём и поедем кататься.

Майка со скепсисом во взгляде подняла на меня голову, должно быть обдумывая, насколько можно верить услышанному. А дело было вот в чём: ещё с утра ей была обещана увлекательная поездка и прогулка на свежем воздухе, в итоге обернувшаяся часовой тряской в автомобиле, в котором ещё пришлось посидеть и помаяться, когда душа требовала свободы и приключений.

Я осторожно вышагивала по высокой траве, пытаясь припомнить, когда в последний раз делала прививку от клещевого энцефалита. У дочери таких прививок пока что не было, поэтому и бороздить травяные заросли я ей не позволила. Хотя, видит Бог, она всеми силами старалась вытребовать своё право пробежаться по ней ногами, а не получив желаемого, начала страдать и гневаться. В своём годовалом возрасте моя бусинка умела делать так, чтобы у окружающих не оставалось сомнений в степени её недовольства.

Наконец-то из травы показалась тропинка, вильнувшая за раскидистый куст, и мы с дочкой вышли к нужной аллее. На видавшей виды скамейке неподвижно сидела одинокая фигура мужчины, пристально смотревшего на надгробие перед собой.

— Па-а-а-а, — заскулила Майя, начав вырываться из моих рук.

Я демонстративно вздохнула и опустила дочь на землю, грозно велев:

— Вот только попробуй мне клеща подцепить!

Ребёнок, конечно же, ничего не понял, да она, собственно, и слушать даже не стала, на всех парах неуверенной походкой помчалась к отцу, ещё и завопив:

— Па-а-а-а-а-а!

Крик эхом прокатился по кладбищу, заставив небольшую стайку птичек взмыть в воздух. Илюха тоже не стал притворяться глухим и резко обернулся, после чего неспешно встал на ноги (ранение в бок даже спустя год давало о себе знать) и тут же опустился на колено, широко раскрыв руки, чтобы уже в следующий момент поймать в свои объятия дочь.

Майка с восторгом взвизгнула, когда отец, оторвав её от земли, подкинул мелкую у себя над головой.

У этих двоих была какая-то особая связь, способная преодолеть любое земное притяжение. Я невольно заулыбалась, глядя на счастливую мордашку дочери. Пока эта парочка выполняла свой привычный ритуал по обниманиям, я подошла ближе, окинув взглядом небольшой участок, огорожённый старой покосившейся оградкой, в центре которого находилась заросшая травой могилка, увенчанная высоким, потемневшим от времени крестом с табличкой: «Нечаева Нина Васильевна». Сочетание имени-отчества было так себе, но думалось мне отнюдь не об этом. С выцветшей фотографии на меня смотрела женщина с печальными глазами, её черты лишь угадывались, но было в ней что-то такое до боли знакомое. Наверное, через пару лет я смогу узнать её лицо в собственной дочери.

В конце концов я не удержалась и перешагнула через ограждение, вдоль которого лежали вырванные с корнем сорняки — видимо, Илья попытался навести какой-никакой порядок. Коснулась кончиками пальцев края рамки фотографии, внутри меня назревала необходимость сказать что-то очень важное, вот только на ум шла какая-то ерунда.

— Надо будет здесь все благоустроить, — глуховато за моей спиной отозвался Нечаев. — А то в запущении всё… Когда маму хоронили, у нас не было особых денег, — будто бы извинялся он.

Я снова вгляделась в глаза женщины на фото.

— Дело не в деньгах. А в том, что здесь много лет никого не было…

Раздался вздох.

— Я не мог… вернуться.

— Знаю, — мягко кивнула головой и, усилием воли оторвав взгляд от своей тёзки, подошла к мужу с дочерью и положила ладонь ему на щёку, проведя пальцами по аккуратно подстриженной бороде. — Знаю.

Илья наградил меня долгим проницательным взглядом и, чуть наклонив голову вбок, поцеловал меня в запястье. На что Майка в его руках радостно расхохоталась.

— Пойдём? — предложил он не совсем уверенно.

— Давай посидим.

— С Майей? Так-то кладбище не лучшее место для ребёнка.

— Предрассудки. Живых бояться надо…

И сама же увлекла его на скамейку. Так мы сидели на ней, глядя на покосившийся крест и думая каждый о своём. Притихшая Майя всё это время восседала у Нечаева на коленях, вертя в руках длинный металлический цилиндр, извлечённый из нагрудного кармана.

Нашу семью сложно было назвать образцово-показательной. Да и наши отношения с Ильёй вряд ли отличались простотой и гармонией, мы всё ещё учились уживаться с новыми друг другом, с теми, какими сделала нас жизнь и мы сами.

История с Сергеем научила нас многому, открыв глаза на то, что «есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь». В тот злополучный вечер, когда я стояла на коленях перед раненым мужем в попытках хоть как-то унять его кровотечение, нас спас Костя, прибежавший на вопли Пашки. Правда, как обычно, что-то (а вернее — всё) пошло не так. Ворвавшись в разгромленный кабинет и увидев окровавленных нас, Козырев схватился за пистолет, направив его на пришедшего в сознание Сергея. Если верить его словам, то ни в кого стрелять он не собирался, лишь припугнуть, но тут на сцене вновь нарисовался Паха, вдруг испугавшийся открывшейся картины. Не знаю, что там промелькнуло в детской голове, но ребёнок не придумал ничего лучше, чем налететь на Костю, выбив у того из рук пистолет. Но хватка у Кости была что надо, чего, правда, не скажешь о его нервах, и выстрел всё-таки раздался. Пуля угодила ровно в лампочку над нашими головами, напряжение не выдержало и коротнуло сеть, в одно мгновение погрузив мой несчастный ФАП во тьму. Как я не заработала инфаркт или не родила раньше времени, было известно одному Богу.