Параметрическая локализация Абсолюта

– Неужели ты год свой не помнишь, отец? – засомневался из-под шубы Миша. – В паспорте посмотри, там написано.

– У меня, сынок, на цифры память плохая. Вот деньги, скажем, вовсе считать не могу, но зато на людей мне везёт, всю жизнь добрые попадаются люди, никто ни разу ни на копеечку не обманул, сколько уж грибы на рынок вожу, а это давнооо… – он хлопнул по пустому карману на груди. – Иногда вспоминаешь, и курить как захочется – но нету. Врачи совсем не велят… А паспорт мой сгорел, детки, во время войны. Летучие танки здесь как раз к столице прорывались, по нашей деревне как утюгом прошлись, выжгли всё дотла. Хорошо, что жёнушка моя сердцем почувствовала, радио не поверила – соблюдайте мол спокойствие, враг не пройдёт – ушли с детками в лес накануне, в землянку. Я ещё помню спорил, хорохорился – да что они могут, америкосики, слабачки! Но она в слёзы, в ноги, уговорила. И как знала, ночью такое началось! Вспомнить страшно… А вернулись утром – пепелище… Кабы знал, что так оно случится – взял бы паспорт с собой… И собачку бы взял…

– Собачку? – встрепенулась Вероника.

– Собачку. У меня тогда овчар здоровенный был, умный, убило его…

2. Вот они, ваши телепорты!

На несколько минут наступило молчание. Дедушка Вилен опустил кочергу, замер, и было непонятно, о чём он думает. На всякий случай Миша сменил тему:

– Много ли на грибах зарабатываете? На бензин хватает?

– Что вы, внучки, сколько ж на грибах заработаешь, смех один. Это развлечение у меня, а не заработок. На машине я только до станции езжу, а там до города на электричке, электрички сейчас для пенсионеров бесплатные сделали, спасибо ПСС. Но уж очень я люблю автомобиль водить! Вот и езжу по чуть-чуть. Бензин дорогой, так хоть пять минут прокатиться.

– А отчего до города на электричке ездите, а не телепортом?

– Не люблю я эти телепорты, не доверяю. И вам не советую. У нас в семье из-за них беда приключилась.

– Что ещё за беда? – удивилась Вероника.

– Давно это случилось… Ещё под Польшей когда деревня наша была. Собрался мой дед в город на ярмарку, вина продать да гостинцев деткам купить, и вбил он себе в голову, что телепортом отправиться нужно, время сэкономить. Бабушка моя отговаривала его, отговаривала, и мухой пугала, и чёрными дырами, как чувствовала, да так и не отговорила. И значит телепортировался он в субботу утром в город, да так и пропал. Вечером нет, ночью нет, бабушка в слёзы – запил кормилец! или разбойники ограбили по дороге! или цыгане увели! и где искать его теперь? – в воскресенье нет, побежала бабушка к пану. Пан добрым человеком был, поднял он на ноги егерей, все кабаки в городе обошли, всех барышников расспросили, весь лес вдоль большой дороги с собаками прочесали, всю реку с сетью прошли, а деда моего не сыскали. Поплакала бабушка, порыдала, попричитала, одежды на себе порвала, а потом пошла к ксендзу. Ксёндз ей и говорит: не отчаивайся, жено, и не ропщи, а молись горячо – и возвратится твой супруг. Послушалась бабушка ксендза, всю ночь молилась, с колен не вставала, а к утру заснула. И чуть солнышко над виноградниками встало – стук в дверь. И голос – открывай, родная, это я, муж твой! Отворила она дверь… а там негр.

– Негр??

– Негр. Чёрный, как ночь, губатый, кудрявый, красивый. Бабушка сначала не поверила, что это дед вернулся, но он – в ноги упал, выслушать уговорил и доказал: такие вещи о ней знал, какие никто кроме мужа родного знать не может. Приняла она его конечно – чёрный или белый оно-то по сути всё равно, главное, что душа у него прежняя осталась. Но разве ж это по-людски, такие превращения терпеть? Вот они, ваши телепорты, какие!

– Ну нет, батя, это ты сказку сочинил! – засмеялся Миша, зевая через смех.

– Сказку! Ишь ты! А вот посмотри-ка.

Дедушка Вилен взял с серванта фотокарточку в рамке и подал ему. На фотокарточке, старинной, с белыми виньетками, чинно сидела на стуле пожилая крестьянка в шерстяном платке, а позади, положив руку ей на плечо, стоял статный седой африканец в кафтане, похожий на Луи Армстронга.

3. Расписной рушник

Дрова догорели. Дедушка Вилен закрыл заслонку и спросил Веронику, где она хочет спать – на печке или на диване. На печке, на печке! Она легко взобралась наверх – на табурет, на сервант, на печку – и весело осматривалась.

– Возьми там одеяло, внученька. И подальше от края устраивайся, не упади.

Он погасил свет и скрипнул диваном, укладываясь. Стало темным-темно, а потом медленно, постепенно проявилось окно, проступили снаружи ветки яблони.

– Спокойной ночи, детки!

– Дедушка Вилен, а расскажите перед сном ещё что-нибудь? – попросила Вероника шёпотом.

– Что же тебе рассказать, внученька?

– Почему вас так зовут?

– Вилен? Это в честь Владимира Ильича Ленина. По первым буквам, поняла? Знаешь, кто это такой? Нет? О-о-о… Это великий человек был, вождь народов. Он такую жизнь придумал, чтобы не было ни богатых, ни бедных, а все были равны и счастливы.

– Ага, и всех несогласных отправил в концлагеря, – подал голос Миша. – Я про него передачу смотрел.

– И ты им веришь, сынок? Эх ты… Они ж не знают ничего, придумывают всякую несуразицу, чтоб только людей баламутить. Вот послушай. Давным-давно, когда я ещё не родился, был у моей маменьки рушник расписной с узорами, на котором она папеньке каравай хлеба подносила, когда он усталый с поля домой возвращался. Покушает папенька хлеба и веселеет, и сил набирается, и всё у него в руках спорится. И вот однажды потерялся тот рушник, не могла маменька его найти. Уж и хлеб подоспел, и папенька вот-вот в дом войдёт, а рушника нет и нет – ни на печке, ни под лавкой, ни в сундуке. Погоревала маменька, да что делать – поднесла папеньке каравай без рушника, на тарелке просто. Покушал папенька, покушал, насытился, но так и остался на табурете сидеть – не набрался сил. И всё у него в тот день из рук валилось, и заснуть он не смог, так усталый наутро в поле и пошёл. Всю хату маменька вверх дном подняла – и в подвале искала, и на чердаке, и в амбаре – нет нигде рушника! Вернулся папенька с поля совсем измотанный, и даже хлеб не смог кушать – совсем худо ему стало. Уж что маменька ни делала – и огурчики ему подносила, и грибочки, и водочку – ни к чему не притронулся, всю ночь глаз не сомкнул, а на рассвете в поле зашаркал, медленно-медленно, как старик. За ту ночь маменька все глаза выплакала у его изголовья, а днём прилегла на минутку, и приснился ей сон, а во сне свёкор-негр покойный. Манит её пальцем и улыбается. Испугалась маменька страшно, но приблизилась, а свёкор-негр ей молвит ласковым голосом: найдётся рушник твой, милая, но обещай назвать первенца своего Виленом. И исчез. Проснулась маменька, а рушник перед нею лежит – выстиранный да выглаженный да накрахмаленный. Ох и радости было! А тут и папенька с поля – увидел рушник, просиял, хлебушка покушал, и все силы к нему в один миг возвратились. И через год, как и полагается, первенец родился, я то есть. Вот так меня Виленом и нарекли, детки…

– Ничего не понятно… и причём здесь Ленин?.. – пробурчал Миша, но дедушка Вилен не стал объяснять и пожелал всем спокойной ночи.

4. Злое и глупое

Утром Миша поблагодарил дедушку Вилена за стол и кров и сказал, что им пора возвращаться домой. Вероника тут же возразила – ты езжай, дядя Миша, а я хочу ещё погостить! Но как же мама? Но как же школа? – обеспокоенно спросили Миша и дедушка. А мама была бы только за! У нас сейчас каникулы, разве вы не знали? – и она улыбнулась так уверенно, что Миша пожал плечами и не стал настаивать, а дедушка Вилен обрадовался и побежал в сад, собирать Мише в дорогу белый налив. Они провели Мишу до станции, посадили его на утреннюю электричку, полную сонных студентов, и пошли назад, но не прямой дорогой, а незаметными лесными тропинками. Дедушка Вилен показал Веронике один подосиновик, другой, а третий она нашла уже сама. А это что за грибы, дедушка? Смотрите, как много! Они съедобные? Это опята, но мы их не будем собирать, куда их потом девать. Нам белые грибы нужны, боровики. Их сейчас уже мало, но найти можно, если повезёт.

Они шли мимо елей, берёз, дубов, мимо высоких сухих трав, но боровиков всё не было, только рыжие сыроежки. На берегу речки присели отдохнуть, и дедушка Вилен достал из кармана два сладких сухарика.

– Это та самая речка, которая недалеко от станции?

– Та самая. Она здесь поворот делает. Мы хоть и долго шли, да всё вокруг, и от деревни теперь совсем недалеко. Там чуть дальше мостик есть, если его перейти, то прямо у сельсовета окажемся. Помню себя ещё совсем малым, любил здесь гулять, – держась за поясницу, дедушка Вилен встал и спустился к речке. Сложив руки ковшиком, зачерпнул воду. – Хочешь пить? Очень чистая водичка!

Вероника в два прыжка подскочила к нему, присела и тоже попила.

– Ой!

– Не бойся, это лягушечка, она хорошая, безвредная. Помню, малым однажды лягушечку замучил… Несмышлёный был совсем. Поймал из озорства лягушечку в банку, и сам не пойму, что на меня нашло такое. До смерти замучил её. Увидеть захотелось, сможет ли она без лапки прожить. А без второй лапки? А что у неё внутри? До сих пор совестно, хоть столько лет прошло. Прямо вижу, как она трепыхается, бессловесная… а потом вдруг так жалко стало, как расплачусь! Побежал домой и гвоздём руку проткнул, чтобы отомстить сам себе. Насквозь проткнул! Видишь вот, пятнышко белое осталось. И с тех пор, внученька, больше ни одну тварь я не мучил. Но стыд всё равно остался…

– А хотели бы вы, дедушка Вилен, вернуться туда и лягушечку спасти?

– Разве ж такое можно, милая… Да и урок мне на всю жизнь получился. Не убей я тогда лягушечку, так другого кого убил бы потом. Человек – существо злое и глупое, одно спасает – что на ошибках своих учиться можно. Учишься-учишься много лет, и к старости постепенно выучиваешься. А потом и смерть наступает.

5. Срамная надпись

– Это ваша школа? Вы здесь учились? – они шли по главной улице деревни мимо двухэтажного кирпичного здания за заборчиком. Дедушка Вилен решил, что сегодня не их день, и поиски грибов продолжать не резон.