Парень для клана

— Нужно найти того, кто сможет прочитать манускрипт, Лисс. Я хочу, чтобы ты сделала это. Дам тебе в напарники Лабрадора. Найдёте того, кто знает оборотнический язык древних служителей храма Белозуба.

— Крест, я…

— Ты найдёшь или умрёшь. Мы пристально смотрели друг на друга в течение минуты.

–.. уж лучше найду, чем второе. Он снова улыбнулся. Протянул руку и провёл по моим волосам, захватив одну из прядей. Поднёс её к лицу и вдохнул запах моих волос.

— Ты неизменно пахнешь людьми. С того самого дня, когда мы нашли тебя. Когда ты потерялась.

— А ты пахнешь лесом и дикостью, — обиженно ответила я, медленно повернув голову и выдернув прядь из его руки.

— А тебе это безумно нравится.

— А мне это безумно нравится, — я кивнула.

— Кто он? — переход на другую тему был резок, но в нашем клане это приемлемо. Крест учит оборотней не удивляться удивительному и не пугаться внезапному. Он странный. Но он завораживающе странный. Он опасный… Но он притягивающе опасный.

— Инициированный человек. Они нашли его в лесу. Отдыхал с несколькими людьми. Они знают про инициацию… Ещё неопытен, но видно, Вожка толкает его впереди стаи, даёт задания. Наращивает парню опыт, — подумав, я добавила, — Малышом его звать. Милый… симпатичная мордашка… и пахнет от него… чем-то светлым. Будто ромашками. Крест покачал головой:

— Непохоже это на Вожку. Такая накалённая обстановка… а он новичков в клан берёт.

— В нём что-то есть.

–.. да? Что? Ромашки? — он издевательски засмеялся.

— Он добрый. Он словно вне всей этой делёжки территории… он действительно Малыш. Всему удивляется, всему радуется, всем помогает.

— Ты знаешь, куда уходят «добрые», — Крест резко закрыл манускрипт и убрал в чемоданчик, захлопнув крышку и положив на неё обе руки, смотря куда-то перед собой, — добрым дорога в этом мире только в одно место. Чтобы победить, нужно знать, чего ты хочешь. Цель победы — всегда корыстная цель. Если ты хочешь её заполучить — значит ты пойдёшь на всё. Тогда ты победишь. Но добрый никогда не пойдёт на всё ради своей цели. Потому он погибает. Из-за того, что кто-то более сильный пройдёт по нему своей дорогой к той же цели.

— Я знаю.

— Потому что я тебя так научил. Я вздохнула. Оглянулась в поисках воды, в горле пересохло совсем… Когда он говорит таким серьёзным тоном, мне не по себе… Мне становится страшно. А когда Крест начинает говорить такие вещи, я готова провалиться сквозь землю.

— Скажи, Крест, где мне искать носителя языка? Я найду… я всё для тебя сделаю. Парень поднял на меня взгляд и, что-то внезапно вспомнив, наклонил голову:

— Поймаете девчонку из клана Вожки. Заманите и поймаете. Её зовут Любава. Красивая, быстрая.

–.. дай мне волчий облик?

— Чего?.. — показалось, он сейчас расхохочется. Потупив взгляд и пристыжено притянув к себе коленки, я пролепетала:

— Ну сколько можно быть лисицей… Я же намного медленнее и слабее их… Они меня разорвут…

–.. если бы тебя разорвали один раз, ты бы так не боялась. Бережёшь свою девственную шкурку? Я возмущённо тряхнула копной белых волос:

— Да! Не ты ли, учитель, говорил мне, что самосохранение у оборотней на первом месте?… В тишине что-то тихо запиликало. Крест потянулся к мобильнику, бросив мне:

— Иди. Найдёшь Лабрадора, приступай к заданию. Волчью шкуру получишь сегодня в полночь. Не забудь взять обезболивающее, я тебя инициирую… Слушаю.

Но это было уже не мне. Я пристыжено одела туфельки, поправила волосы, взяла сумку и тихо покинула кабинет. У нас принято понимать вожака с первого раза. В голове роились мысли… жужжали и больно кололи. В затылочной области действительно ощущалась тяжёлая боль, которую я чувствую почти всегда, уходя от Креста. Я оглянулась, посмотрев в оба конца длинного коридора, и зашагала к лифту. Постояв и немного подумав, всё же решила спускаться по лестнице. Не люблю я их… лифты эти.

Вячеслав Маликов Продать душу

— Зыыыы, — Саша в слезах с кулаками бросилась на зеркало. Ударив несколько раз по стеклу, она обнаружила, что это больно. Завыв ещё больше, она упала на пол. Ноги не держали. Хотелось умереть, чтобы ничего этого не было. Размазывая слёзы по щекам, она в который раз уже перебирала варианты самоубийства. Предыдущая попытка оказалась неудачной — она так и не решилась прыгнуть из окна. Простояла как дура целых двадцать минут на подоконнике, но так и не шагнула в темноту. Была ночь, и, пока все спали, она думала покончить с этим жестоким миром раз и навсегда. Не удалось. Струсила. Дура! Даже умереть не можешь! Было больно и обидно. Поднеся правую руку к зарёванным глазам, Саша обнаружила, что по руке течёт кровь. Подняв глаза на большое зеркало, она наткнулась на набор осколков в тяжёлой оправе. Они словно только и ждали её взгляда, — часть осколков с хрустом вывалилась из оправы и упала на пол и на неё, звеня и разбиваясь на ещё более мелкие кусочки, раня разлетающейся шрапнелью девичью кожу. С визгом закрывая лицо руками, Саша уткнулась носом в колени.

В институт на следующий день Саша не пошла. Мама, ругаясь, вечером промыла ей раны, вынув все стёкла, и перебинтовала её руки и шею. Лицо чудесным образом не пострадало — лишь маленький алый стежок подживал на подбородке. В трельяже теперь не хватало среднего зеркала. Родители вечером со вздохами обсуждали — надо ли вставлять туда новое стекло. Причём мама, возмущаясь поведение дочери, всё же требовала от отца нового зеркала, а папа вздыхал, ибо после работы ему надо было ехать в магазин при мебельной фабрике и покупать это самое зеркало — получалось долго, но дешевле. Потом ещё надо будет его вставлять в трельяж. А папе было жалко терять вечер перед телевизором. Потому он и вздыхал. Но это было вчера. Сегодня же Саша сидела за письменным столом, думая о несбыточности простых желаний. Что стоило Богу сделать её красивой? Ну пусть не ослепительно, пусть бы от неё не вешались все парни двора или института, пусть бы машины не останавливались на зелёный свет и не пропускали её… Пусть так. Но ведь чуть-чуть красоты можно было дать? Ведь нет ни рожи ни кожи, как говорят. Говорят… за спиной говорят. Сволочи. Ведь нет ни лица, ни фигуры. Пошутил Бог что ли? Или наказывает за что-то? А за что можно наказывать? Ведь христианство не буддизм — тут нет перерождений. Только воскрешения. Значит я в первый раз живу на земле. За что тогда меня наказывать, если я ничего ещё не совершала? За будущие грехи? Тогда почему Адама и Еву, например, Бог наказал только после того, как они согрешили? И Содом и Гоморру он не превентивно затопил, а лишь после того, как они долго и со вкусом грешили. Да и при Ное он топил всех… Мог бы и Ноя утопить, раз его потомки потом грешили в этих самых долбанных Содоме и Гоморре… И сына Его они же казнили. Мог бы их наказывать тогда тоже заранее! Меня-то за что? — Саша с отвращением отшвырнула со стола учебник по менеджменту. Книга беззащитно взмахнула страницами и ударилась о стену. Когда она затихла на полу, слабо подрагивая на сквозняке парой страниц, словно раздавленное насекомое рефлекторно подрагивает своими члениками, Саша вскочила из-за стола и почти бегом вылетела на кухню, стараясь унять нервную дрожь в руках.

— Будь всё проклято!

Папа весь вечер со скорбной миной вставлял новое зеркало в оправу,

демонстрируя всему миру в лице жены и дочери своё несчастье. Делал он это молча, всей своей позой показывая смирение перед тиранией и угнетением. Ведь ему приходилось работать, когда он мог провести эти часы лёжа перед телевизором. Саша с непроницаемым лицом сидела в зале, глядя в окно. Перебинтованные руки покоились на коленях. В голове вертелась одна мысль: Сегодня, или никогда!

Когда родители легли спать и выключили свет… Точнее это мама легла спать, а папа продолжал смотреть свой проклятый телек, Саша встала с кровати и начала медленно одеваться. А потом нервным жестом отбросила в сторону брюки. Ночная рубашка вполне сойдёт за саван.

Она надела на босые ноги домашние тапочки и осторожно вышла в подъезд. Закрыв дверь, она начала медленно и тихо спускаться по лестнице вниз. Запоздало она поняла, что зря не оделась. Испугалась она не холода — всё-таки лето, да и какая разница на погоду, если это твоя последняя прогулка? Нет, испугалась она того, что может не дойти просто. Прицепится кто-нибудь по дороге из-за её неодетого вида, хотя идти надо было всего через два двора. Да ладно, время уже два часа ночи — прохожих мало; и возвращаться — плохая примета.

До стройки Саша добралась без приключений, хотя и поминутно озираясь на тени в подворотнях и слабо мерцавшие окна домов. Стройка — это такое номинально огороженное здание, куда легко можно попасть. Чем и пользуются школьники, наркоманы и прочие бездельники. Ещё там школьникам можно заниматься любовью, если больше негде. Саше с этим не везло даже сейчас, на втором курсе института. Со вздохом она отогнала от себя мысли и полезла в не зарешёченное окно первого этажа.

Дом обещал быть высоким и стройным, похожим на свечу. Пока было отстроено лишь двенадцать этажей. Саша шла по грязной, заваленной строительным мусором лестнице, шаркая тапочками по бетонной крошке, потёкам цемента, обрезкам арматуры и комьям смятой бумаги от упаковок. Было темно, приходилось держаться за стену, чтобы не поскользнуться и не упасть — а то ещё не убьёшься, а покалечишься. Главное, не дай Бог, здесь сейчас есть сторож и он не спит…