Парикмахер

Я уныло перелистал каталог фотографий с сегодняшнего вернисажа. Алеша мог бы оценить его качество. В зале эти снимки смотрелись более выигрышно. Тут я вспомнил Барбару Крамер-Пех; ее взрыв произвел на меня сильное впечатление. Господи, бедняжка, в самом деле трудно переносить злословие своих коллег! А Ева? Что ей понадобилось так срочно обсудить со мной? Может, ей что-нибудь известно?

Я мысленно звал Алешу, мне хотелось рассказать ему про убийство, которое занимало меня больше, чем мне до сих пор казалось. Я знал, что он терпеливо выслушает меня, а потом, скорей всего, спросит своим ласковым голосом: «Томас, какое тебе вообще-то дело до этого? Что ты так завелся?»

Зазвонил телефон. Я молниеносно схватил трубку.

–  Ну наконец-то, радость моя.

–  А-а, мама!
– Я даже не пытался скрыть свое разочарование.

–  Жаль, что у тебя по-прежнему нет мобильного телефона. Теперь все с ними ходят. И твоя сестра тоже. Даже Берги.

В душе я удивился, зачем маминым служащим, супругам Берг, понадобился мобильник, и мать сама ответила на мой невысказанный вопрос:

–  Чтобы я могла им позвонить, когда они работают в саду.

–  Керстин потеряла свой мобильник и буквально на седьмом небе от счастья. Теперь она недосягаема.

–  Кто такая Керстин?

–  Стилистка. Работает у меня уже два года.

Мама вздохнула с легким разочарованием.

–  Мне нужна твоя подпись.

–  Зачем?

–  Я покупаю фабрику.

–  Ты покупаешь фабрику, - повторил я.
– Дайка я угадаю - фабрику одежды в Чехии?

–  Нет, мой мальчик. Кондитерскую фабрику, на которой выпускают карамель и леденцы. В Альтмарке, под Магдебургом.

–  Мне просто не верится.

–  Выгода потрясающая.

–  Кондитерская фабрика! Зачем она тебе? Что ты будешь с ней делать? Как это вообще понимать? Бред какой-то!

–  Как ты разговариваешь с матерью?

–  Папа тоже был бы против.

–  Папа уже умер.

–  Мама, тебе нужно заниматься текстилем, в нем ты больше разбираешься.

–  Я разбираюсь и в других вещах. В тех, которые пользуются спросом. Вот, например, леденцы. Они склеиваются между собой, и коробку каждый раз приходится встряхивать, прежде чем открыть. Так не годится. Нужно менять рецепт изготовления.

–  Пришли мне, по крайней мере, документацию на эту фабрику, чтобы Стефан ее проверил.

–  Документация уже отправлена. Там все тип-топ. Берг забронировал авиабилет. Я прилечу к вам в понедельник.

–  Мама!

–  Что такое? Как там у тебя, в Мюнхене? Вечер хороший? Я тут сижу на террасе, с озера веет ветерок. Благодать!

–  Мама, я устал.

–  Целую тебя.

–  Я тебя тоже.

Я уже хотел положить трубку, когда мать спросила в последний момент:

–  Томас?

–  Да?

–  А ты знаешь, где расположен Альтмарк?

–  Где-то тут, в Германии. Кажется, севернее Мюнхена.

Я поплелся спать. Агнесс сменила белье. Я нырнул под легкое покрывало на гладкую простыню. Часы на церковной башне пробили два раза. Мама полуночница, сова. Я был взбудоражен и никак не мог успокоиться. В понедельник, прямо утром, я позвоню Еве и договорюсь с ней о встрече. До этого еще два с лишним дня, проклятые выходные. Я не люблю эти свободные дни, когда город пустеет, парочки разъезжаются - кто на озеро Аммерзее, кто к «Бирбихлеру» - вот он, стресс по-мюнхенски, от выходных дней. На меня нахлынуло одиночество. Мне хотелось поскорей осмотреть редакционный кабинет Александры, а если удастся, то и поговорить с Клаудией Кох. Я вообще хотел с кем-нибудь поговорить об Александре.

Я перевернулся на спину. Будь рядом со мной Алеша, мы бы не разговаривали и вообще ни о чем не думали. Почему он так и не позвонил? Я волновался. Меня донимала духота. Я положил руки под голову, закрыл глаза и тяжело вздохнул.

7

–  Вчера мы выбросили мусор из пылесоса. В мешке были волосы Александры. Вот так.

Я уселся на камень рядом со Стефаном и посмотрел на бегущие мимо воды Изара, на унылые, бурые поля и холмы. Этим летом весь ландшафт вокруг Мюнхена превратился в высохшую пустыню. На ногах Стефана были новенькие кроссовки, я еще не видел на нем таких - с воздушными камерами, защитой от боковых ударов. Аппликации с металлическим отливом делали их похожими на пару маленьких гоночных болидов. Мои матерчатые туфли, напротив, были поношенные и старые. Внезапно я почувствовал, что страшно устал от всего. Солнце жгло мне череп, размягчало мозги и с незримой силой давило на веки, словно я проглотил слишком большую дозу обезболивающего. Неужели мы не могли найти место в тени? Или просто ленились его искать? Что мне вообще хотелось в тот момент? Во всяком случае, не думать.

–  Александра Каспари?
– неожиданно спросил Стефан.
– Она ведь заходила ко мне совсем недавно, ну буквально несколько дней назад.

–  Что? Повтори, пожалуйста!
– Мой мозг мгновенно включился.

–  Ну, такая хорошенькая, темноглазая брюнетка. Пришла по твоей рекомендации.

–  Совершенно верно. Почему же ты рассказываешь мне это лишь теперь?

–  Почему-почему. Не мог же я предположить, что Каспари будет убита. А ты мне ничего не сказал, даже в четверг в «Дукатце», когда убийство было еще свежим.

–  Чего же хотела Александра?

–  Адвокат не имеет права рассказывать об этом посторонним.

–  Не мели чушь. Парикмахер - никакой не посторонний. К тому же Александра оказалась у тебя по моей рекомендации.

–  Бедняжка была абсолютно на пределе. Речь шла о сыне и о праве родительской опеки. Александра собиралась разводиться.

–  Она боялась Холгера?

–  Пожалуй.

–  Иначе бы не стала консультироваться с тобой?

–  Можно считать и так.

–  Стефан, пожалуйста, не темни! Говори ясней!

–  Муж грозил лишить ее родительских прав и все такое. Она хотела узнать у меня, следует ли ей относиться к этому всерьез. Ее очень волновал этот вопрос.

–  Ну?

–  Отцу не так просто получить право родительской опеки. Для этого ему придется доказывать, что мать совершает серьезные просчеты в воспитании ребенка.

–  Плохо за ним смотрит, что ли?

–  Да, примерно так.
– Стефан хлопнул себя по колену и встал.
– Двинемся дальше? Иначе у меня от жары поедет крыша.

–  Александра с утра до вечера пропадала на работе, - сказал я.
– Много ездила. Кай довольно часто был предоставлен самому себе.

–  Для судьи это еще не довод. За такие вещи не лишают родительских прав. Вероятно, в тот раз она не все мне сказала. Ведь ей требовалось лишь уточнить свои права.

–  У Александры часто менялись мужчины.

–  Конечно, это свидетельствует о ее легкомысленном образе жизни. Но тут сначала придется доказать, что это нанесло ущерб ребенку, что ребенок был заброшен.

–  На ее беду в последнее время у мальчика возникли проблемы с наркотиками.

–  Что?

–  Да-да, в таком возрасте многие балуются. Но для Александры угроза Холгера стала, вероятно, объявлением войны. Поскольку мне ясно одно - сына она бы не отдала ни при каких условиях.