Пария
Шрифт:
– Я думал, капитан приказала вам меня охранять?
– Она приказала доставить тебя в лагерь, что мы и сделали. Ступай. Мы тебя останавливать не будем. – Глядя на его усталую нерешительность, я добавил: – Каким бы высоким ни было её положение, и что бы ни давала её кровь, неужели ты считаешь, что она сможет спасти тебя от участи предателя, если король узнает о том, что ты выжил?
– Я ей обязан… – он замолчал, опустив голову и не пытаясь встать, – больше, чем могу сказать. Поскольку никакой сержант не явился заковать меня в кандалы, я делаю вывод: она ожидает, что я сбегу. Но, поступив так, я подвергну её опасности, и не
Тут из укрытия донёсся тихий стон, и все мы обернулись посмотреть – а стон быстро перерос в панический крик.
– Что она с ним делает? – сказала Тория, вскакивая на ноги, и бросилась к укрытию, но фыркнула от гнева, когда я загородил ей путь.
– Ты хоть раз слышала о безболезненном лечении? – спросил я и поморщился, услышав очередной крик Брюера. Этот был короче предыдущего, но сильнее наполнен болью, а за ним последовало ещё несколько.
– Ты не знаешь каэритов, как знает мой народ, – сказала мне Тория. – Когда я была девочкой, местное святилище отправило миссионера за горы, проповедовать этим язычникам о примере мучеников. Следующим летом его сгнившую голову насадили на шест и оставили у дверей святилища. Они прошли сотни миль, чтобы оставить это предупреждение.
– Может, они просто очень не любят гостей, – предположил Уилхем. – Мой отец уж точно не любил.
Тогда из укрытия донёсся другой голос, тише и куда приятнее – голос, затянувший песню. Он поднимался, переплетаясь с криками Брюера, и некоторое время они составляли нестройную мелодию. Но вскоре крики боли стихли, а тихое пение продолжилось. Слова казались чужими, но интонация снова навела меня на мысли о цепаре – это была каэритская песня, и, судя по спокойствию, которое она принесла Брюеру, обладала внушительной успокаивающей силой.
Когда песня стихла, Тория выдохнула:
– Это не могла сделать она, – её лицо напряглось от слабо скрываемого страха.
– А кто же тогда? – спросил я.
– Что-то… другое. То, что она вызвала своим колдовством. – Она уже говорила шёпотом, а в широко раскрытых от страха глазах отражался свет костра. – Не надо было этого делать, Элвин.
– Возможно, – признал я, оглянувшись на тихое теперь укрытие. – Но всё же дело сделано.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Ведьма в Мешке снова появилась на рассвете – мой затуманенный спросонья взгляд наткнулся на неё, стоявшую в нескольких шагах и окутанную дымом угасающего костра. Сон одолел нас ночью, когда напряжение дня, проведённого за резнёй, взяло верх. Так спать получается лишь от истощения, и я был благодарен за эту пустоту без сновидений, поскольку знал, что в последующие дни или даже годы сон уже не будет таким безмятежным.
Ведьма в Мешке поманила меня бледной рукой. Я поднялся на негнущихся ногах, пошёл за ней и увидел, что Брюер лежит на телеге. Он так и не пришёл в сознание, но его кожа выглядела уже не такой липкой и серой. Он оставался бледным, но на лице проявлялись розовые следы, а широкая грудь поднималась регулярно и спокойно. Глянув на его руку, я увидел, что она перебинтована чистой марлей, скрывавшей рану. И с кожи вокруг исчезли уродливые сиреневые пятна.
– Наверное, – сказал я, сдерживая дрожь в голосе, и посмотрел прямо на Ведьму в Мешке, – лучше
не спрашивать, как это сделано.Она наклонила голову, и мешок смялся, выражая недоумение.
– Его кровь была поражена отравой, – проскрежетала она. – Я её убрала. Теперь его тело излечивается.
Я кивнул, решив, что дальше уточнять ни к чему. Мне хотелось поскорее убраться отсюда, пока слишком много глаз не заметило наше присутствие здесь.
– Сколько он будет спать?
Её мешок смялся ещё сильнее.
– Пока не проснётся.
Я пожал плечами и тихонько усмехнулся.
– Разумеется. Итак, я предполагаю вы хотите получить плату…
– Не бойся меня, – перебила она, и мои слова мгновенно остановились. Не столько из-за того, что она прервала меня, сколько из-за её тона, поскольку жуткий скрежет внезапно исчез. Теперь ведьма говорила хоть и с акцентом, но бегло, из чего становилось ясно, что каждое слово, произнесённое ею ранее, было представлением. Её губы были такими же невредимыми, как и мои, а в голосе слышалась глубокая искренность, окрашенная лёгкой ноткой сожаления.
Что-то в этом голосе, в боли, которую я услышал, сорвало с моих губ честный ответ, прежде чем я смог его придержать:
– Я знал прежде двоих из вашего народа. Один разбойник, который делал амулеты. А другой намного хуже. Очень плохой человек с… пугающей способностью. А ещё он пел песни.
– А разве среди твоего народа нет плохих людей? – спросила она. – И если есть, то считаешь ли ты из-за этого всех злыми?
– Много. – Я жалко и покорно ухмыльнулся. – Но нет, не всех.
– Кем он был? Этот человек зла?
– Цепарь, который собирает пойманных разбойников и увозит их, чтобы продать в рабство. – Я замолчал, снова охваченный желанием сказать больше, чем нужно. Всю жизнь я оттачивал инстинкты выживания, и теперь они не оставляли сомнений, что эта женщина опасна, и всё же я чувствовал себя в её присутствии совершенно спокойно. «Это её заклинание?», думал я. «Я теперь околдован?». И тем не менее, я снова заговорил, и сейчас понимаю, что вовсе не из-за какого-либо неестественного воздействия. Скорее из-за осознания, что, несмотря на закрытое лицо, эта женщина понимала меня так, как никто другой.
– Думаю, я был ему для чего-то нужен, – сказал я. – Продав меня на Рудники, он попытался выкупить меня обратно. Не знаю, почему, но выглядел он как человек, совершивший смертельную ошибку.
Мешок пошевелился – голова в нём кивнула.
– Я знаю этого человека. Ты прав, считая его злым, но таким его сделали. Сердце, искорёженное пороками мира и собственными ошибочными суждениями. А ещё я знаю, почему он хотел тебя выкупить, и тебе повезло, что не выкупил.
– Почему? Что он от меня хотел?
– Убить тебя. Его… способность в твоём народе называют проклятием. Она позволяет ему добывать у вашей знати монеты, но ещё делает его изгоем навеки. И она непостоянна, как и подобает проклятию, призванному, чтобы жертва страдала. Она хитрит, насмехается и ведёт его путями, которых лучше избегать.
– Почему? – я придвинулся к ней ближе, снова вдохнул её аромат и обнаружил, что тот изменился. Если прошлым вечером он отталкивал своей необычностью, то теперь в нём ощущалась пьянящая растительная смесь, навевавшая воспоминания о летнем Шейвинском лесе. – Зачем ему меня убивать?