Пария

– Потому что проклятие сообщило цепарю – слишком поздно, по своему обыкновению, – что однажды ты его убьёшь.

Моё лицо было так близко к маске из мешковины, что я отчётливо видел глаза – утреннее солнце пронзало ткань, окрасив отблеск затемнённых сапфиров. Я сглотнул нежданную струйку слюны, сердце колотилось, а пот каплями выступал на лбу.

– Итак, – прошептала она своим плавным голосом без скрежета, – ты всё-таки пришёл ко мне на поле крови. – В её тоне звучало удовлетворение, окрашенное печалью, словно она получила давно обещанный подарок, который оказался желанным.

– Довольно, – прошептала она, отступая назад. В тот же миг тяжёлое биение моего сердца успокоилось, и стих жар, от которого покалывало кожу, сменившись прохладной влажностью. А ещё очарование её запаха резко исчезло, уступив место прежнему осеннему мускусу.

Несмотря на внезапный сдвиг восприятия, я понял, что по-прежнему сдерживаю желание прикоснуться к ней. Мне хотелось рассказать больше, хотелось больше узнать. О проклятии цепаря. О том, как ей удалось убрать яд из вен Брюера. Но больше всего я хотел узнать о ней самой.

– У вас есть имя? – спросил я.

– Да, – быстро ответила она с такой законченностью, по которой стало ясно, что продолжения не будет. – Пришло время оплаты.

Ведьма сунула руку в складки заплесневелой накидки. Секунду я развлекался абсурдной мыслью, что она собирается продемонстрировать мне счёт с перечнем оказанных услуг, но вместо этого в её руке оказалась книга. Старая книга, в потемневшей и потрескавшейся коже, с потускневшей и поцарапанной медной застёжкой. Ни на обложке, ни на корешке не было никакого названия, только старая кожа, покрытая сложными завитушками и чередующимися узорами.

Протянув книгу, ведьма молчала, пока я не решился её взять, открыть застёжку и взглянуть на страницу текста, написанного плотно, но отчётливо. Пролистав несколько страниц, я обнаружил, что текст местами прерывают пиктограммы и иллюстрации, нарисованные простыми чернилами, а не золотом и многоцветными красками, как у мастера Арнильда. Книга сразу показалась мне в равной мере захватывающей и озадачивающей, поскольку, несмотря на своё образование, я не мог прочесть ни слова.

– На каком это языке? – спросил я, взглянув на Ведьму в Мешке.

– На языке моего народа. Или, точнее, на одном из множества языков, на которых когда-то говорили в землях, которые вы сейчас называете Каэритскими Пустошами.

Я продолжал очарованно и удивлённо листать книгу.

– О чём эта книга? Это священное писание?

– Писание? – Судя по тону, её это слегка позабавило. – У моего народа нет эквивалента этому слову. Но да, наверное, у этой книги… священное значение.

– Наверное? – я нахмурился. – Вы не можете её прочитать?

Мешок смялся на шее – она опустила голову. Когда она заговорила снова, веселья в её голосе уже не осталось:

– Ваш народ называет его Бич. Для моего народа это Элтсар, Падение. Многое было потеряно для нас, и, пожалуй, самая ужасная потеря – наши древние истории и знание, как их прочесть, поскольку именно в них заключается душа народа.

– И вы думаете, я смогу её перевести? – спросил я, снова глядя на книгу. – Для меня в ней смысла не больше, чем в отпечатках куриных лап.

– Со временем понимание придёт. В отличие от меня, ты можешь беспрепятственно путешествовать по этим землям. Есть места, куда ты отправишься, а я не могу. Места, где можно найти средства, чтобы открыть знания в этих словах.

– Что за места?

– Места, куда ты всегда собирался отправиться. Точно так же, как мы с тобой всегда собирались оказаться здесь в этот миг. Со временем мы вместе окажемся в другом месте, и там ты отдашь свой долг.

Она отошла от телеги и направилась к укрытию, а потом остановилась рядом со мной. Меня снова окутал приятный запах лета, когда ведьма наклонилась ко мне и зашептала текучим идеальным голосом:

– Следующая услуга, о которой ты меня попросишь, повлечёт за собой куда более серьёзный долг. Подумай хорошенько, захочешь ли ты его выплачивать.

Она больше ничего не сказала, даже когда я крикнул ей вслед:

– Как мне вас найти?

Ведьма, пригнувшись, вошла в укрытие и закрыла вход. Шкура казалась хлипкой, но я знал, что вход заперт не хуже двери темницы.

Брюер проспал весь следующий день и ночь, а, проснувшись поутру, не помнил ничего после нашего возвращения с поля боя. Просящий Делрик настоял на том, чтобы несколько часов тщательно обследовать Брюера. Он, как обычно, мало говорил, но на лице читалось явная озадаченность и немалая подозрительность, которые ничуть не развеяли мои вежливые объяснения.

– Просящий, ему просто стало лучше. – Делрик не переставал хмуро смотреть на мою улыбку, и я добавил: – Можно сказать, это чудо. Наверное, Серафили решили вознаградить такого преданного последователя Ковенанта.

Лекарь ещё сильнее прищурился, но, по неизвестной причине, дальше расспрашивать не стал. А ещё, к моему облегчению, по всей видимости ни сержант Суэйн, ни Эвадина не знали об этом вероятном чуде, и потому я избежал шквала потенциально опасных вопросов.

Большая часть королевского войска к этому времени уже разъехалась – керлы вернулись на фермы, а аристократы в свои замки. А рота Ковенанта задержалась, поскольку наш прославленный ныне капитан вызвалась убрать многочисленные тела, по-прежнему усеивающие землю.

– Нельзя лишать павших священных ритуалов Ковенанта, – объяснила она, – ни уважаемых друзей, ни приговорённых врагов.

Вдобавок к порубленным, закоченевшим, быстро загнивающим останкам, на которых пировали вороны на поле, дюжины трупов валялись на берегу реки. Течение с милю тащило утонувших или убитых мстительными аристократами, и выносило к берегу. Нашему отряду пришлось вытаскивать этих несчастных из воды, чтобы над ними совершили ритуалы и отправили в одну из полудюжины братских могил, которые мы и выкопали. В каком-то смысле работа оказалась почти такой же неприятной, как само сражение, поскольку вода уродует тела и к тому же уносит кучу добычи, которую иначе мы бы собрали.

– Ох, Бич тебя побери, мёртвый ублюдок! – приглушённо ругалась Тория, закрывая лицо рукой, поскольку один особенно раздувшийся труп извергал поистине весьма вонючие миазмы из зияющей раны на груди.

– Следи за языком, – сказала Офила, хотя и не так резко, как когда оговаривала остальных. – Ты же слышала капитана: уважай павших.

– Я бы сильнее уважала этих вонючек, если бы у них осталась хоть одна монета, – пробормотала Тория, когда просящая ушла.

– Вот, – проворчал Брюер, вытаскивая из камышей у берега очередное тело. Этот при жизни был здоровенным, с длинными руками и ногами, да ещё и мускулистым, хотя Брюера его туша никак не напрягала. Казалось, после пробуждения его переполняла безграничная энергия, а лицо всегда светилось открытой улыбкой. – У него есть кошелёк.