Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Парадной церемонией на парижских улицах закончилась и так называемая «война в Испании» 1823 года. Напомним, что в апреле этого года Франция послала в Испанию экспедиционный корпус под командой герцога Ангулемского – чтобы помочь тамошним Бурбонам подавить революционное движение. Если при Наполеоне французская армия так и не сумела одолеть сопротивление испанских партизан, то в эпоху Реставрации французы воевали в Испании весьма удачно и, можно сказать, реабилитировали себя за прежние поражения. Поэтому вернувшимся из Испании войскам была устроена пышная встреча.

2 декабря 1823 года герцог Ангулемский и его корпус вошли в Париж через триумфальную арку у заставы Звезды. Ее начали строить еще при Наполеоне в честь его побед, но завершить строительство не успели. При Бурбонах каменный остов арки сносить не стали, и в октябре 1823 года Людовик XVIII приказал продолжить работы, с тем чтобы превратить это сооружение в памятник испанскому триумфу (впрочем, полностью арка была закончена уже после 1830 года, когда замысел памятника вновь изменился, о чем подробнее рассказано в главе десятой).

Парижане встречали победителей с восторгом. Пожалуй, едва ли не единственным, кто не разделял всеобщего энтузиазма, был сам триумфатор герцог Ангулемский, человек весьма неглупый. Он сознавал, что война в Испании по масштабу сильно уступала наполеоновским кампаниям, и при виде толп, встречающих его в Тюильри, пробормотал, если верить графине де Буань, что в других обстоятельствах те же люди охотно бы его утопили. Однако не все члены королевской фамилии были столь самокритичны. Карл X гордился войной в Испании и стремился увековечить память о ней. Поэтому 31 августа 1826 года на Марсовом поле было устроено военное празднество в ознаменование третьей годовщины взятия испанской крепости Трокадеро. Вообще все мероприятия военного характера – например, еженедельные разводы королевской или национальной гвардии, а также проводившиеся два-три раза в год маневры на Гренельской равнине или равнине Исси – всегда вызывали интерес парижан. Но «инсценировка» августа 1826 года была особенно зрелищна: на холме Шайо была возведена копия крепости Трокадеро из картона, и восьмитысячное французское войско захватило ее, предварительно форсировав Сену. Вечером того же дня герцог Ангулемский, «принц-генералиссимус», взошел на холм Шайо по лестнице, озаряемой бенгальскими огнями, и торжественно заложил под временной триумфальной аркой из дерева первый камень казармы Трокадеро. Кончилось все гигантским фейерверком, которым любовалась собравшаяся на Марсовом поле многотысячная толпа. Именно этому давнему событию обязана своим названием современная парижская площадь Трокадеро.

Не все массовые празднества кончались благополучно. Например, праздник в честь бракосочетания наследного принца герцога Орлеанского с Еленой, принцессой Мекленбург-Шверинской, состоявшийся на том же Марсовом поле 14 июня 1837 года, имел трагический финал. Тогда тоже было разыграно представление – инсценировка взятия Антверпенской крепости французскими войсками (пятью годами раньше, в 1832 году, французы помогли бельгийцам, в 1830 году объявившим о независимости своей страны от Голландии, отбить Антверпен у голландцев). И само представление, и фейерверк после него окончились благополучно, но когда толпа повалила к чересчур узким воротам, началась давка, в результате которой погибло четыре десятка человек.

Зрелищем для парижан становились не только радостные, но и печальные события, такие, например, как похороны Людовика XVIII в сентябре 1824 года. Тяжелобольного 69-летнего короля соборовали 13 сентября, и по этому поводу в городе была закрыта биржа и отменены театральные представления. Парижанам предстояло увидеть зрелища иного рода. 16 сентября в 4 часа утра король умер, и обер-камер-юнкер герцог де Дюрас провозгласил по обычаю: «Господа! Король умер… Да здравствует король!» Поскольку детей у покойного не было, престол перешел к его брату графу д’Артуа, ставшему королем Франции под именем Карла X. Он удалился в замок Сен-Клу предаваться скорби, а тело покойного монарха было выставлено в тронном зале дворца Тюильри. Множество парижан (согласно официальной газете «Монитёр», 23 тысячи) приходили прощаться с ним в течение нескольких дней; 19 сентября у гроба брата побывал и сам новый король. Разумеется, не все, кто посетил тронный зал в эти дни, были движимы скорбью; как утверждала – по всей вероятности, не без оснований – либеральная пресса, многих привели во дворец тщеславие и любовь к зрелищам.

23 сентября тело Людовика XVIII перевезли в собор Сен-Дени – усыпальницу французских королей; там оно покоилось в течение месяца, а 24 октября, через сорок дней после смерти короля, состоялись его похороны. Между тем в столице траурные мероприятия плавно перетекали в церемонии более жизнеутверждающие: попрощавшись со старым королем, парижане были готовы приветствовать нового.

27 сентября 1824 года тронный зал дворца Тюильри, по-прежнему обтянутый материей фиолетовых траурных тонов, уже ожидал нового короля, и все население столицы отправилось ему навстречу. В половине первого Карл X въехал в Париж через заставу Звезды, где префект департамента Сена и члены Муниципального совета вручили ему ключи от города. На речь префекта король ответствовал: «Оставляю вам эти ключи, потому что не мог бы вверить их в руки более надежные. Храните же их, господа, храните!» Затем раздался 101 пушечный выстрел, и кортеж проследовал от заставы Звезды в собор Парижской Богоматери между двух шеренг солдат: справа стояла национальная гвардия, слева – королевская гвардия и пехота парижского гарнизона. Шел дождь, так что вымокла не только огромная толпа, заполнившая Елисейские Поля и прилегающие к ним улицы, промок и сам король, ехавший верхом. Однако непогода не испортила праздник. Король к четырем часам пополудни был уже в Тюильри, а гулянья по поводу его восшествия на престол продолжались до поздней ночи. Дома в городе в тот день были украшены белыми флагами с бурбонскими лилиями, а вечером иллюминированы.

Коронация Карла X состоялась спустя восемь месяцев, 29 мая 1825 года, не в Париже, а в Реймсе – там, где по традиции короновали всех королей Франции. Впрочем, и в столице это событие тоже было отмечено разными празднествами: у Тронной заставы и на Елисейских Полях раздавали еду и вино, играли оркестры, актеры представляли пантомимы и сцены из жизни «доброго короля» Генриха IV. Однако для парижан день главного праздника наступил неделей позже, 6 июня 1825 года, когда Карл X вернулся в столицу из Реймса. Король снова въехал в Париж с великой торжественностью; на сей раз префект департамента Сена вручил ему ключи от города у заставы Ла Виллет. Вечером в городе были устроены публичные балы, а фейерверк на Елисейских Полях по богатству и изобретательности превзошел все, виденное парижанами прежде. Впрочем, некоторые наблюдатели остались недовольны церемонией: дело в том, что герцогиня Ангулемская (племянница Карла X и супруга его сына-дофина) пожелала ехать с новым королем в одной карете, и это уменьшило пышность праздничного кортежа; к тому же в церемонии не приняли участия иностранные послы, а маршалы и генералы были представлены далеко не в полном составе.

При Июльской монархии тезоименитство короля отмечалось в другой день (1 мая), но так же торжественно: перед дворцом в саду Тюильри играла музыка, на Елисейских Полях шли ярмарочные соревнования и уличные представления. А.И. Тургенев подробно описывает, как проходили празднества в честь тезоименитства Луи-Филиппа 1 мая 1836 года: «В полдень пошел в Поля Елисейские, где уже толпился народ, играл в лотереи разного рода, качался на русских качелях, стрелял в цель, глазел во все стороны; никогда столько забав и увеселений не бывало для народа, как сегодня: два театра, четыре павильона для оркестров, ротонда для концерта и тысячи палаток, театриков, кукольных комедий; более же всего газардных [азартных] игр и – стрельбы из ружей, пистолетов и пр. – то в монаха, который за спиною в снопу несет красавицу, то в Бастилию, которой стены от ударов разрушаются. Торгаши со всякой всячиной, кухни, виноторговля; парижские сбитенщики с тизаной [отваром] и с колокольчиком и в центре всего un mat de cocаgne [ярмарочный шест с призом]. Пять призов будут вывешены на самой вершине. Я не дождался лазутчиков [т. е. умеющих лазать вверх по шесту], побрел в тюльерийский сад, оттуда в Пале-Руаяль: везде множество народа, несмотря на дождливое время. Во дворце съезд. К пяти часам я возвратился перед pavillon d’horloge [здание с часами, центральная часть дворца Тюильри], где, несмотря на дождь, толпа окружала подмостки с музыкой. В пять часов показался король у окна, ушел и возвратился с королевой, с принцами и с всей фамилией, вышел на балкон и музыка национальной гвардии загремела знакомое сердцу и слуху французов: “Вперед, отечества сыны” (La Marseillaise). – Король и королева поклонились несколько раз народу и минуты через три отец отечества ретировался с балкона во внутренность дворца. Народ уже не кричит: “Vive le Roi!” [Да здравствует король!] Вот вам программа увеселений. Сбираюсь взглянуть на иллюминацию в Полях Елисейских и на площади Согласия, если не зальет их дождь. 10 часов вечера. Я возвратился из Тюльерийского сада, где в средней аллее, под дождем, смотрел фейерверк Полей Елисейских. Темнота в саду, где дождь заливал плошки, возвысила блеск и сияние ракеток фейерверка. Кто видал Москву в день коронации <…>, тому здешние огни не в диковинку. Букет – великолепный. Народ закричал: bis! Вся аллея была покрыты зонтиками: те, у коих их не было, кричали: `a bas les parapluies! [долой зонтики!] В одну минуту сад опустел и толпы рассеялись по ярко освещенным улицам Риволи и Кастильоне».

После 1830 года парижане праздновали годовщины Июльской революции; в торжественные три дня в конце июля устраивались, в частности, представления на Сене в самом центре города, напротив королевского дворца Тюильри. Например, в 1837 году две команды на лодках сражались длинными копьями с кожаными наконечниками, стараясь свалить противников в воду. Зрители толпились на набережных и мостах; шел дождь, но это не испугало парижан: укрывшись под зонтиками, они продолжали следить за ходом сражения. Непременным элементом праздника был вечерний фейерверк. Ракеты запускали с моста Согласия, и на небе огненным узором высвечивались одна за другой даты трех революционных июльских дней – 27, 28, 29.

Если к празднованию июльских событий парижане относились серьезно, то общение толпы с королем Луи-Филиппом скоро выродилось в фарс. Об этом свидетельствует анекдот, рассказанный Генрихом Гейне в «Лютеции» со слов приятеля. Дело происходило в 1831 году, еще до того как Луи-Филипп переселился из Пале-Руаяля в Тюильри. Приятель сообщил Гейне, что «король появляется теперь на террасе только в определенные часы, но что раньше, всего еще несколько недель тому назад, его можно было видеть во всякое время, и притом за пять франков». Беседа приятелей продолжалась так: «“За пять франков! – воскликнул я с удивлением. – Разве он показывает себя за деньги?” – “Нет, но его показывают за деньги; дело заключается в следующем: существует компания клакеров, продавцов контрамарок и прочий сброд, они-то каждому иностранцу предлагали за пять франков показать короля…”. И вот, если вы этим молодцам давали пятифранковую монету, они подымали восторженный крик под окнами короля, и его величество появлялся на террасе, кланялся и уходил. За десять франков эти молодцы начинали кричать еще громче и бесновались, когда появлялся король, которому в знак безмолвного умиления оставалось лишь поднять глаза к небу и приложить руку к сердцу, как бы принося клятву. Англичане порою платили и двадцать франков, и уж тогда энтузиазм достигал высшего предела, и как только на террасе показывался король, начинали петь “Марсельезу” и так отчаянно орать, что Луи-Филипп, может быть только для того, чтобы кончилось это пение, возводил глаза к небу, прикладывал руку к сердцу и тоже запевал “Марсельезу”. Не знаю, отбивал ли он еще при этом и такт ногою, как уверяют».

«Три славных июльских дня» в царствование Луи-Филиппа превратились в ежегодный праздник, но при Июльской монархии, как и в эпоху Реставрации, парижанам выпадали также зрелища неординарные, исключительные. Таким, например, стал перенос праха Наполеона в собор Инвалидов 15 декабря 1840 года. Увидеть эту потрясающую церемонию пожелали парижане всех возрастов, сословий и профессий; улицы опустели, лавки закрылись. В Париже в тот день было очень холодно: около 10 градусов ниже нуля по Цельсию. И тем не менее люди в течение четырех часов ожидали кортежа, который проследовал из порта Курбевуа на площадь Звезды, оттуда по Елисейским Полям до площади Согласия, по мосту Согласия на левый берег Сены и оттуда – в Дом инвалидов. Впрочем, как свидетельствует Виктор Гюго, единодушия в толпе не было: народ на Елисейских Полях приветствовал гроб Наполеона с благочестивым почтением; буржуа на эспланаде Инвалидов встретили его холодно; наконец, реакция депутатов, собравшихся в самом соборе, была «вызывающе наглой».