Парижский десант Посейдона

Глава пятнадцатая ПО РАЗНЫЕ СТОРОНЫ

–  Мы убрали израильтянина, - доложил Лютер.

Доктор Валентино отложил книгу и мутно воззрился на него.

–  О ком вы, Лютер?

–  О человеке, который принадлежал к числу ваших недоброжелателей. Он был из Моссада и подобрался слишком близко. При помощи спецсредств мы зафиксировали его беседу с Красавчиком.

Валентино поморщился:

–  Кто такой Красавчик? Перестаньте изъясняться загадками, Лютер. Я не знаю никакого Красавчика.

Тот вздохнул.

Память у старика становилась ни к черту.

Тем не менее он послушно повторил:

–  Соломон Красавчик - второй из выживших на эсминце «Хюгенау». Живет в Кенигсберге под фамилией Нисенбаум. По нашим сведениям - агент Моссада. Пешка, разменная фигура.

Доктор Валентино тоже вздохнул - скорее, перевел дыхание от злости.

–  Я не знаю никакого Красавчика, повторяю вам! И я, дьявол их забери, не имею никакого отношения к эсминцу, в конце концов.

–  Не имели, - мягко поправил его Лютер.
– С недавних пор - имеете.

–  Пусть так! Но это сегодняшний день! Зачем они привязывают меня к старой истории? Я в игре, но это игра дня сегодняшнего.

–  Вы проводили первичный отбор…

–  Черт!
– Валентино был вне себя.
– Какой-то еврей… Почему вы не позаботились убрать обоих?

–  Мы собирались взять старика живым и допросить с пристрастием. Но нас, к сожалению, опередили.

–  Кто вас опередил?

–  Насколько я понимаю - чекисты.

–  Вы радуете меня сегодня, Лютер. Что ни известие, то восторг. Мне мало Моссада? Хотите, чтобы на хвост мне село еще КГБ?

ФСБ.

–  Какая разница? Вы сами сказали - чекисты…

–  Герр Валентино, вы в совершенной безопасности. Сюда не проникнет ни одна собака. Ни ФСБ, ни Моссад не решатся штурмовать здание в центре Парижа. Это крупный международный скандал. Однако, чисто профилактически, предлагаю вам отказаться от прогулок в ближайшие дни.

–  Конечно, я откажусь. Вы думали, я поступлю иначе?

–  Никак нет - мне известна ваша предусмотрительность.

Валентино Баутце обычно благосклонно воспринимал даже самую грубую лесть, но сейчас, похоже, комплимент не произвел на него никакого впечатления. Он нахохлился в кресле и мрачно смотрел на свои ноги, обутые в смешные тапочки с помпонами в виде зайцев.

–  Постарайтесь достать эту сволочь, - не унимался он.

–  Мы приложим к этому все усилия, герр Валентино.

–  Надеюсь. Как обстоят дела с Сантой?

–  Он в Петербурге, на нашей базе. Все процедуры выполнены успешно.

Валентино помолчал.

–  Покажите мне его еще раз, - неожиданно потребовал он.

Но исполнительного Лютера трудно было застать врасплох.

Он моментально достал из-за пазухи фотографию Гладилина и вручил ее старику. Валентино предпочел не вставать, не тревожить суставы. Он подъехал в кресле к сейфу, вмонтированному в стену, оглянулся на Лютера. Тот мгновенно отступил и отвернулся. Шевеля губами, доктор набрал одному ему известную комбинацию, отворил дверцу и вынул дорогой фотоальбом в кожаном переплете.

Заперев сейф, он отъехал; потом положил альбом на колени и раскрыл. С фотографии в альбоме на него глянул улыбающийся молодой эсэсовец. Валентино вновь показалось, что он смотрит на себя в зеркало. Он по-прежнему видел себя именно таким, юным и сильным, а потому всячески избегал настоящих зеркал.

Рядом с собой молодым он положил фотографию Гладилина.

Сходство было несомненным, и это было неприятно. Валентино мерещилось, будто кто-то - расово неполноценный вдобавок - украл его молодость и разгуливает сейчас, живя в свое удовольствие.

–  Чем больше смотрю, тем сильнее убеждаюсь, что сходства мало, - проворчал он.
– Глупое лицо. Щенок.

–  Герр Валентино - это тот редкий случай, когда вы заблуждаетесь, - мягко возразил Лютер.
– Сходство на самом деле удивительное. Каприз Создателя. Не огорчайтесь - ведь важна не внешность, а внутреннее содержание. А какое содержание может быть у этого славянина? Он уже продемонстрировал, что являет собой лишь элементарную машину для убийств.

–  Полагаю, что так, - не стал противиться Валентино.

Он, увы, не мог отрицать убийств, которые висели на нем самом и по числу неизмеримо превышали количество трупов, оставленных Гладилиным. Волей-неволей ему приходилось смириться с мыслью, что он тоже машина.

Правда, гораздо сложнее.

Гладилин виделся ему примитивным механическим устройством, тогда как себя доктор предпочитал сравнивать с компьютером.

–  Сколько времени, вы сказали, уйдет на поправку?

–  Завтра он будет здесь, герр Валентино. Современная медицина творит настоящие чудеса. Пара-другая небольших разрезов, которые легко будет скрыть подобающим макияжем.

Валентино взглянул на него недоверчиво:

–  Позвольте, я все-таки медик. Как такое возможно? Это пластическая операция, травматичная процедура.

–  Липосакция, в частности, не столь травматична, как другие манипуляции… он сразу состарится.

–  Получается, достаточно было отсосать лишний жир?

–  Иная мелочь подчас приносит просто поразительные результаты. Одной липосакцией дело не ограничилось, но разрушения, так сказать, минимальные. Повязки с него снимут уже сегодня вечером.

Валентино покачал головой.

–  Да, вон оно что делается… - пробормотал он одобрительно.

Валентино, безусловно, отдавал себе отчет в собственном медицинском невежестве. Косметология - это вам не фенол в сердце и не вода из лужи в вену.

–  Значит, завтра, - проговорил он задумчиво.

–  Точно так.

–  Он знает, к чему предназначен?

–  Разумеется, нет. Размещен он будет со всеми удобствами. О вашем существовании он и понятия не имеет. Ему внушат, что он принят на службу в качестве киллера и что все, что от него требуется сейчас, это радоваться жизни и ждать момента, когда в нем возникнет надобность.

–  Я все же не верю, что Моссад - а теперь и КГБ - обманутся таким трюком…

–  Конечно, они разберутся - и, скорее всего, довольно быстро. Никаких иллюзий. Но это позволит нам выиграть время, а наши враги не только засветятся и выйдут из игры, а возможно что и понесут еще серьезные потери…

Лютер говорил бодро, но Валентино было трудно ввести в заблуждение напускной бравостью. Если дело дошло до такого рода мер предосторожности, то угроза более чем реальна. Доктору отчаянно не хотелось покидать Париж; он здесь уютно прижился, но все больше склонялся к мысли, что сделать это придется.