Парк-авеню, 79
Шрифт:
– Мария! Замолчи!
Девушка раздраженно подвинула к себе миску:
– Пусть он не цепляется ко мне.
Пытаясь успокоиться, попробовала проглотить пресную холодную кашу. Отложила ложку. Кэтти не унималась.
– Отец прав. Ты не имеешь права ему грубить. Он заботится о тебе...
– Враки!
Мария вскочила из-за стола, грязная ложка свалилась на пол.
– Он заботится только об одном человеке – о самом себе. И больше ни о ком. Если бы твой замечательный муженек был мужчиной хоть наполовину, он ни за что не позволил бы тебе работать ночами. Да пойми
Кэтти вскинула руку. Звонко хлопнула пощечина. Еще не осознав происшедшего, девушка прижала ладонь к пунцовой щеке. Минуту в кухне стояла мертвая тишина, потом Мария с ужасом выдохнула:
– Ты ударила... меня?
С трудом сдерживая рыдания, Кэтти попыталась говорить твердо, но голос дрожал:
– Да, чтобы научить уважать родителей.
Широко открытые глаза дочери наполнились слезами, и Кэтти умоляюще протянула к ней руки:
– Мария! Мария...
Девушка не заплакала и словно окаменела. Она посмотрела на мать холодно, отстраненно, будто видела впервые, потом отодвинулась, как отодвигаются от чужого человека.
– Мария!
– Извини, мама. Мне очень жаль.
Мария повернулась и тихо вышла из кухни, потом из квартиры. Хлопнула входная дверь.
Кэтти поняла, сердцем почувствовала, что дочь ушла от нее навсегда. Давясь рыданиями, она повернулась к мужу:
– Что я наделала! О, господи, что я натворила! Бедная моя девочка!
Питер не шелохнулся, будто весь этот крик не имел к нему никакого отношения. Он был спокоен, и только недобрая улыбка выдавала его торжество.
– Ты поступила правильно, Кэтти. Давно бы так.
Она перестала плакать.
– Думаешь, это поможет?
Питер глубокомысленно надул щеки:
– Да, конечно.
Кэтти внимательно посмотрела на Питера... В голове забрезжила слабая догадка, но как раз в эту минуту закричал ребенок. Она прижала к себе плачущего сынишку и застыла, глядя в одну точку. Ее раздирали сомнения.
О, как хотелось поверить в то, что она справедливо наказала Марию, в то, что другого выхода не было и ничего страшного не произошло, И чем больше Кэтти убеждала себя во всем этом, тем больнее ныло сердце от тяжелого предчувствия: случилось непоправимое.
8
Мария вошла в лавку как раз в тот момент, когда в будке возле входной двери зазвонил телефон.
– Не беспокойтесь, мистер Рэннис, я подойду. Это звонят мне.
Она сняла трубку, прикрыла ее ладонью:
– Алло.
Голос Росса спросил:
– Мария, это ты?
– Да.
Голос потеплел.
– Привет! Чем занимаешься?
– Ничем.
– Я собираюсь махнуть в Риверсайд Драйв. Там прохладно. Хочешь прокатиться?
– Хочу.
– Тогда я заеду за тобой прямо сейчас.
– Нет...
Мария задумалась:
– Мне надо переодеться. И вообще, давай встретимся где-нибудь в другом месте. Подальше от моего дома.
– Если хочешь, приходи в гараж на восемьдесят третьей улице между Парк-авеню и Лексингтон-авеню.
– Хорошо. Я постараюсь там быть через полчаса. Привет.
– Пока.
В трубке послышался щелчок, потом короткие гудки. Мария
вышла из будки. Подозрительно сощурив глаза, возле двери торчал мистер Рэннис.– Кто звонил?
– Так, один приятель.
Он взял девушку за руку:
– Мария, хочешь шоколадку?
– Нет, спасибо.
Она хотела высвободиться, но старик еще крепче сжал пальцы:
– Про деньги я тебе сегодня не напоминаю.
Мария улыбнулась:
– И правильно делаете – у меня сегодня ни цента. И вообще, мне пора. Мать ждет.
Девушка вырвалась из цепкой клешни мистера Рэнниса и в два прыжка оказалась на пороге. Он едва успел крикнуть вдогонку:
– Мария, если захочешь чего-нибудь вкусного, сразу скажи. Все будет твое.
С улицы донесся веселый голосок:
– Спасибо, мистер Рэннис. Я запомню ваши слова.
Возле подъезда девушка столкнулась с выходившей из дома матерью, и Кэтти невольно засмотрелась на сверкающие под солнцем золотые волосы Марии.
– Здравствуй, дочка.
– Здравствуй, мама.
– Как дела в школе?
– Нормально.
– Что у тебя нового?
– А чего ты ждешь?
– Да нет, я просто спросила...
Кэтти хотела сказать, что сожалеет о случившемся, что за завтраком произошло ужасное недоразумение, но язык почему-то не слушался.
Мария, как ни в чем ни бывало, перевела разговор на другое:
– Куда ты идешь?
– Хочу пройтись по магазинам.
Кэтти солгала. Она собиралась идти к врачу, но говорить об этом дочери боялась, и на то были свои причины.
– Мария, а какие у тебя планы?
– Переоденусь и пойду к подруге. Заниматься.
– Постарайся не шуметь – малыш только что заснул.
– Хорошо.
Мария резко повернулась и, не сказав больше ни слова, вошла в подъезд. Поднявшись на свой этаж, она осторожно открыла дверь. В квартире стояла сонная тишина. Девушка на цыпочках подошла к гостиной – отчим, как всегда, дремал у раскрытого окна. Голова с разинутым ртом свесилась набок, возле ног валялась раскрытая газета.
Мария тихонько прошла в свою комнату. Раскинув пухлые лапки, уютно сопел в кроватке малыш. Она быстро сбросила с себя влажную от пота блузку и пошла на кухню. Там сняла лифчик, аккуратно повесила его на спинку стула, потом приоткрыла водопроводный кран. С тихим звоном в раковину ударила тоненькая струйка холодной воды. Через две минуты Мария смыла с себя мыло, наощупь нашла на гвозде полотенце. На растирание груди и плеч ушла еще минута. Не оборачиваясь, девушка потянулась за лифчиком – на спинке стула его не было. Голос отчима заставил ее вздрогнуть:
– Он упал, и мне пришлось его поднять. Возьми, Мария. Вот...
Поежившись под пристальным взглядом, девушка прикрыла грудь руками.
– Ну, спасибо. Выручил. Видно, он упал с таким грохотом, что ты, бедный, проснулся.
Питер улыбнулся, словно не заметил ее язвительного тона:
– Когда мы были совсем молодыми и жили у себя на родине, твоя мать была точно такой, как ты сейчас.
Мария ехидно прищурилась:
– А ты-то откуда знаешь, какой была моя мать? Она о тебе тогда и слыхом не слыхала.