Пароход

Женщина ответила утвердительно:

– Знаю. Мадам и мсье Гольдман как-то в разговоре упоминали.

– А-а! Это те, что в прошлом году перебрались к нам из Финляндии?

– Они самые. Они как раз занимались тем, что живя в России, шили и перешивали разную одежду. Надо сказать, что нынешние русские мужчины не очень-то разборчивы ни в тряпках, ни в обуви. Они носят всё то, что может позволить им их достаток.

– Вот и подбери мне и мсье к вечеру всё то, что они носят. – Тибо поднял вверх палец: – Не забудь: что рабочий класс носит, а не буржуи!

– Твои-то параметры я знаю… – губы Мышки тронула улыбка, и в её глазах зажглись объясняющие эту улыбку светлячки. – А мсье… – она смерила Алябьева опытным взглядом той портнихи, о которой с восхищением говорят, что она виртуозно перешивает краденое в антоним этого слова: – Брюки ему нужны одного размера, а френч другого. Вы гимнаст?

– Нет, но гимнастику по утрам делаю.

Ю.юбЖаклин достала из ящика стола сантиметровую ленту, со словами «Перестрахуюсь на всякий случай» сняла с Сергея Сергеевича мерки, уточнила, какого размера он носит обувь и заверила Тибо, что к восьми вечера всё будет готово. Было видно, что она ждала от Дюрана ещё каких-то слов, видимо, личных, но он только кивнул ей и ничего не сказал.

Мужчины вышли на улицу к ожидавшему их автомобилю.

– Жаклин – моя бывшая, – пояснил Тибо.

– Я понял, – отозвался Алябьев.

– Она портниха и швея от Бога. А таких карманных воровок, как она, в Париже по пальцам сосчитать. Я знаю Жаклин пятнадцать лет, и ещё не было ни одного кошелька, на котором бы она споткнулась. Чисто работает.

– Она хорошенькая, – сказал Алябьев, переводя тему «воровка» на тему «женщина».

– Хорошенькая, – согласился с этим Тибо, – но ревнует меня к каждой юбке. Надоело. Да и не люблю я её. Может быть, вечерком сходим в ресторан?

– Нет, – отказался Алябьев. – Меня ждут. У меня к вам просьба, Тибо.

– Говорите, мсье. Хотя я догадываюсь, о чём: присматривать, чтобы у мадемуазель Мартен не приключилось неприятностей. – Он кивнул в сторону автомобиля: – Клод вам сгодится? Если да, то я дам ему подробную инструкцию на этот счёт. Каланча не подведёт

– Уже не раз поражаюсь вашей догадливости, – похвалил его Алябьев, – Каланча сгодится, – и напомнил: – Если пойдёте сегодня куда-то гулять, то не забывайте, что вы немой. Чёрт его знает, где могут оказаться люди Тетерина.

– Я помню, мсье. Ваши вещи вечером вам привезут – будьте у себя. Завтра я за вами заеду.

Новенький чёрный «ситроен» отвез Сергея Сергеевича к доходному дому мсье Мартена, высадил его у подъезда, клаксфонировал ему дутым резким сигналом в духе «Ты не бойся, девочка, я мальчишка в шортиках», и укатил в неизвестном направлении.

Лиля Алябьева действительно ждала. Она мерила шагами свой крохотный кабинет – три шага вперёд, три шага назад, беспокойно шевелила пальцами рук, сцеплёнными в замок на животе, и когда Сергей Сергеевич вошёл, радостно кинулась ему на шею:

– Я думала, что ты уже уехал!

– Меня плохо не воспитывали, – сказал он, ответив своим на её поцелуй.

Потом он открыл саквояж, выложил на стол свою долю аванса, полученного от Тетерина, и попросил девушку сберечь деньги до его возвращения из России. Лилиан заперла их в железном ящике, прибитым к стене и служившим ей сейфом, позвонила отцу и попросила его приехать. Он обещал прибыть через час. Алябьев и Лиля сходили в кафе, пообедали, купили в магазине вина и фруктов, и вернулись как раз в тот момент, когда к дому подкатило такси, привёзшее господина Мартена.

– Мсье, надеюсь, что вы никого не ограбили, – сказал папа Лили, увидев пачку банкнот.

– Яблоки в детстве у соседа воровал, но грабить мне ещё пока не доводилось, – улыбнулся Алябьев, – хотя во время войны и приходилось лошадей реквизировать. Видите ли, завтра я должен уехать, думаю, что не меньше, чем на месяц. Не могли бы вы сохранить мои деньги?

– Сохраню. У меня надёжный сейф, – обнадёжил мсье Мартен. – Я напишу вам расписку.

– Не стоит, – отказался Сергей Сергеевич. – Я вам верю. Но если вы решите открыть счёт в банке и положите на него мои деньги, то я возражать не стану. Насчёт порядка в вашем доме в моё отсутствие не беспокойтесь. За ним присмотрит один мой знакомый. Он знает вашу дочь и ему вполне можно доверять.

– Я вам верю, – согласился домовладелец, пожал Алябьеву руку и, убрав деньги в саквояж, вышел из дома.

На вопросительный взгляд Лилиан Сергей Сергеевич пояснил: – Помнишь того верзилу из «Ротонды»? Клода Ришара? Он и присмотрит.

– Серж, но ты же совсем его не знаешь?!

– Зато я знаю того человека, приказа которого он не посмеет ослушаться.

Не забыв вино и фрукты, Лилиан и Алябьев поднялись в его комнатку и заперлись там.

В девять вечера в дверь постучала консьержка Мари и сообщила, что для мсье принесли баул. Доставив его в свою комнату, Алябьев вытряхнул на кровать содержимое: полупальто, ботинки, френч, брюки, свитер, косоворотку, рубашку, несколько пар носков, нижнее бельё и кепку. Была ли эта одежда истинно советской – кто его знает? вряд ли, но смотрелась она вполне пролетарской: не новая, грубоватая, добротная, и сидела на Алябьеве прекрасно, словно пошитая на его фигуру. И хотелось бы придраться, да не к чему было. А на подкладке полупальто, чуть выше внутреннего кармана, был даже пришит мягкий затёртый ярлычок с различимой надписью «Ателье И. Карасёва «Октябрина». Видимо товарищ Карасёв активно перенимал рекламный опыт американцев, давно снабжавших ярлыками популярную одежду широкого потребления типа джинсов. Особенно Сергею Сергеевичу понравились кожаные ботинки – удобные и крепкие. Повесив в шкаф нательный пояс с деньгами и нужную ему на завтра одежду, Алябьев убрал в саквояж остальные необходимые вещи. Плотно упаковался – почти под завязку получилось. Осталось взять с верхней полки шкафа «маузер», и он готов.

Ободряя Лилю, смотревшую на его сборы с откровенной тоской, он весело сказал:

– Не вешай нос! Всё будет хорошо!

Они не расставались до той самой минуты, пока за Алябьевым на следующий день и в условленный час не пришёл Дюран.

– По русскому обычаю присядем на дорожку, – предложил Сергей Сергеевич, имевший французские документы на имена Бернарда Галлона, Эжена Жаккара, немецкие на имя Макса Блюммера и советские на имя Романа Манина.

– Присядем, – согласился Тибо, имевший французские документы на имена Арно Базена, Жана Вилара, немецкие на имя Отто Верна и советские на имя Ивана Зыбина.

– Присядем… – вздохнула Лилиан, не отрывая глаз от Алябьева.

Они присели и помолчали несколько секунд.

– Я жду вас в автомобиле, мсье, – тактично сказал Тибо и вышел.

– Иду… – отозвался Сергей Сергеевич.

Целуя девушку, он твёрдо обещал ей:

– Я вернусь к тебе.

– А если нет? Если… – её губы задрожали – она боялась выговорить то, о чём подумала.

– Лиля! Я знаю, что мне не суждено умереть в тёплой постели. Но и раньше времени я пропадать не собираюсь. Я непременно вернусь к тебе, и потому не прощаюсь.

– Серж! Даже если ты никогда не вернёшься… Никогда!.. Я буду ждать наш пароход до конца жизни! До конца!

Глава V

Дорогой длиною, да ночкой тёмною…

10 сентября 1928 года в 13.00. Сергей Сергеевич Алябьев и Тибо Дюран встретились с человеком господина Тетерина, сели в скорый поезд и отправились с Северного вокзала Парижа в сторону французско-бельгийской границы.

Человек Тетерина назвался Пьером Леру – коммерсантом. Да хоть бы и так. Да хоть Пьером Полем Анри Гастоном Думергом – самим президентом Франции. И так понятней понятного было, что он такой же Пьер Леру, как Алябьев – Папа Римский, а Дюран – император Японии. Леру, конечно же, заметил, что его спутники были одеты не в ту одежду, какая была им предложена по заказу самого же Сергея Сергеевича, и поэтому когда они устроились в купе, он поинтересовался у Алябьева по-русски: