Пароль остается прежним

Погода стояла переменчивая, непривычная для Средней Азии. По небу зловещими тенями ползли облака — неуклюжие, плоские, они сворачивались в кольца. Вначале казалось, что небо покрыто сажей. Этой сажи становилось все больше. Но вот она набухала, приобретала объемность и вдруг прорывалась страшными ливнями.

Река бесновалась, выходила из берегов.

Рассвет задержался, хотя его время уже наступило. Склянки пробили двенадцать раз — шесть часов.

Горский стоял на мостике, откинув капюшон плаща. К чему-то прислушивался.

Бледное, исполосованное дождем утро осторожно приподняло ночную завесу.

Горский хмуро сошел с мостика, предоставив возможность штурману дальше вести судно. Он спустился к себе в каюту, некоторое время постоял у иллюминатора. Затем отошел к дверям и скинул реглан. Там, где он только что стоял, натекла лужа.

Горский переоделся. Сел на койку и потер руками виски. Он был явно чем-то взволнован.

Иван Бородуля возглавлял пограничный наряд на стыке с соседней заставой. Он заступил на службу в четыре часа утра.

Плащ, намокший сразу, едва вышли на границу, с каждой минутой становился тяжелей

Кони ступали осторожно.

На стыке Бородуля завел их под укрытие, а сам с напарником выбрал место для наблюдения и залег в камышах, подальше от реки, чтобы лучше слышать.

Прежний Бородуля, конечно бы, возмутился: зачем высылать наряды в такую погоду? Но сегодняшний Бородуля знал, что высылать обязательно нужно, и старался не пропустить ни малейшего шороха.

Перед рассветом Бородуля услышал гудки и тревожный бой колокола. Вверх по течению шел буксирный пароход. Бородуля увидел его, уже стоя на вышке, где встречал утро.

К Реги-равону черепахой ползла «Медуза».

Бородуля прижался грудью к скользкому барьеру и с сочувствием следил за тем, как буксир боролся с волной.

Дождь стал тише.

Бородуля подождал, когда «Медуза» поравняется с вышкой, и потянулся к телефонной трубке, чтобы сообщить на заставу о приближении парохода. Но трубка замерла у него в руке.

— Ты что-нибудь слышишь? — спросил он напарника, смешного и неуклюжего парня в намокшем плаще, того самого Свиридова, которого когда-то называл «лагманом».

Молодой солдат виновато улыбнулся и ответил, что кроме реки и дождя ничего не слышит.

Бородуля бросил телефонную трубку и, схватив Свиридова за руку, потащил за будку.

— Ну? — нетерпеливо спросил Бородуля, склоняясь над приделанной к барьеру стрелкой курсоуказателя самолетов.

— Вот в этом направлении — слушай!

Свиридов хотел возразить, что видеть еще можно в каком-то направлении, но слышать... Однако возразить он не успел и ответил растерянно:

— Товарищ ефрейтор, шмели!

— Шмели, шмели! — передразнил Бородуля и снова бросился к телефону.

— Товарищ дежурный,— доложил он,— Слышу самолет. Нарушил границу курсом на северо-восток в шесть часов двадцать четыре минуты.

— Ясно! — ответил дежурный по заставе старшина Пологалов и немедленно связался с отрядом: — Внимание, воздух!

 Несколькими минутами раньше локаторы нащупали самолет. Он шел на большой высоте, приближаясь к границе. Бородуля сообщил точное время, когда неизвестный самолет вторгся в пределы воздушного пространства СССР.

Самолет покружил над советской территорией, особенно не удаляясь от границы, и через тринадцать минут вернулся за кордон...

Горский пил чай с лимоном. Чай был горячий, и капитан «Медузы» помешивал его ложечкой.

Напротив сидел старший лейтенант Пулатов. Перед ним тоже стоял стакан с чаем, но Пулатов, вероятно, ожидал, когда он остынет.

Людмилу отправили в родильный дом, и без нее в квартире казалось пусто.

Горский смотрел в окно. Тучи рассеивались. Ветер рвал их, и обессиленные, посеребренные солнцем, они очищали небо.

От Горского не скрылось, что пограничники сегодня сосредоточенней обычного.

Из прошлого радиосеанса с шефом Горскому было известно, что на рассвете границу нарушит самолет. Он пересечет ее на очень большой высоте. Горскому нужно узнать, есть ли в этом районе локаторы и засекут ли они самолет.

«Конечно,— догадывался Горский,— если не засекут, американским разведчикам можно будет летать здесь сколько угодно».

Пулатов уставился в свой стакан с чаем и не обращал на Горского внимания. Капитан «Медузы» понимал, что мысленно его свояк сейчас в районном центре, там, где Людмила, Однако, если на границе засекли самолет, Пулатов должен знать.

— У тебя неприятности по работе? — будто невзначай спросил Горский.

Пулатов ответил рассеянно:

— Откуда ты это взял?

— Выглядишь неважно.

— А-а...

— Или боишься за Людмилу?

— Боюсь,— сознался Пулатов.

— Зря,— успокоил Горский.— Все будет хорошо, вот увидишь.

Пулатов вспомнил про чай и стал пить.

— Да,— вдруг заметил Горский.— Когда мы подходили к Реги-равону, я стоял на мостике и, показалось, слышу самолет.

Он хитрил.

Пулатов испытующе посмотрел на него:

— Откуда самолет?

— Я не знаю. Говорю тебе — показалось.

— Ну, значит, показалось,—согласился Пулатов.

— А, может быть, проверить? — настаивал Горский.

— Да тебе-то что? — Пулатов насторожился.

— Ничего,— равнодушно произнес Горский и допил чай.

Пулатов проводил его до ворот, попрощался.

В канцелярии он сказал Ярцеву:

— Капитан «Медузы» тоже слышал самолет.

— Возможно, — согласился Ярцев. — Вы хоть поблагодарили его за сообщение?

— Нет,— ответил Пулатов.

Ярцев хотел еще что-то спросить, но перебил телефонный звонок. Начальник заставы внимательно выслушал сообщение:

— Да у тебя сын!

Пулатов непослушными руками потянулся к галстуку, словно хотел ослабить узел.

— У меня сын? — переспросил он неуверенно.

— Сын! — подтвердил Ярцев.

— А Людмила?

— Чувствует себя хорошо.

— У меня сын?! — сказал Пулатов, стараясь убедить себя в том, что вот сейчас, в эту минуту, он стал отцом. Это оказалось трудно.