Паром

* * *

Друга облапив свободной рукой, ни на кого не косясь, Я никогда не пройду Москвой, громко ругая власть. Сын мой, время уходит мое, твое еще не пришло. Нет основания полагать, что ты не застанешь зло. Ноя не хочу, чтобы ты продолжал столетнюю эту войну, Где бочки клевет катит клеврет и жизнь всегда на кону Я каждому встречному в этой стране свободную душу дарил. И каждый второй (да и первый порой!) мне личную яму рыл. Наспех, должно быть, рыли они, под свой лилипутский рост. Я все еще жив и только на лбу линии новых борозд. — Что это? — Спросишь. — Зависть, Мой сын, религия всех калек. И нелюди никогда не простят того, что ты — человек. Впрочем, довольно… Ошибки отца, сын мой, не повтори! Свобода — свобода только тогда, когда растет изнутри. Но я не хочу, чтобы ты продолжал столетнюю эту войну, Где бочки клевет катит клеврет и жизнь всегда на кону. Из самого пламени я кричу, но не сочтите за бред, За выслугу лет Бога прошу сыну белый билет! Я не прошу за выслугу лет отставку и пенсион. Белый билет для сына прошу! Не для себя пансион! Господи, для сына прошу: это тебе по плечу! Честным, но непричастным войне сына видеть хочу! Но если честность сама по себе уже невозможна там. Сын мой, я на другом берегу. Мужчина решает сам.

Эпиграммы и шутки

Источник звука

Мы слышим громкий лай его, Не замечая самого. Новейшей физики черта: Есть лающая пустота.

Экономия

Перерасходовала яд! Кусать гадюке не велят. И безработная гадюка Шипит в тоске: — Какая мука Яд экономить, как бензин. Когда кругом толпа разинь!

Торгаш

Он отказался от идей Скотоподобных торгашей. Но дело в том, что за отказ Дерет он втридорога с нас.

Прямота

Наш друг, он, как султан Гамид, Своим друзьям в глаза хамит. А за глаза друзьям хвала. Как бы заочная халва. Коль не хамить нельзя, ханыга. Уж лучше за глаза хами-ка!

Венок сонетов

Он был живым среди поэтов, Но, написав «Венок сонетов». Себя убил в расцвете лет Венком увесистым поэт. У изголовья иль у ног Поставить роковой венок? Шепнула скорбная вдова: — Достойней все же голова.

Маятник

То губы чмокают в тиши. То вдруг скелеты — костью о кость! Раскачка низменной души; Сентиментальность и жестокость!

Иуда

Иуда — сильный человек, Я говорю к тому, Что убивать его вовек Не грешно никому!

Хам

Слышу ли поступь победную хама? Да, слышу Если и сам не услышу, хам не услышать не даст.

Говорун

Весь ум на кончик языка Загнал и корчит знатока. Чтобы с его умом покончить. Мы отхватили этот кончик!

Гремучка

Мадам — гремучая змея. Об этом знала лишь семья. А на людях бывала дивной. Включив глушитель портативный.

Злопыхатель

Напоминает он весьма Везувий злобного дерьма. Пока я думал так, робея, Погиб, как некогда Помпея!

Гад

Небо гада Небогато. Лишь созвездье Скорпиона Светит гаду с небосклона Благосклонно.

Рассеянный

Выдавил свежую пасту на щетку зубную. Щетку ко рту поднеся, вспомнил, что нету зубов.

В мастерской художника

Гостелюбивый наш мастер гостя встречает любезно. Любит, однако, его он в уходящий момент. — Мысли в полотнах больших, — мастер сказал нам, — большие. Кстати, и гостю спереть эти полотна трудней.

Желудь

Как живете? — спросит молодь. Я скажу: — Живу, как желудь, Между дубом и свиньей. Хрюкающей подо мной. Ты ведь дуб! — скажу я дубу. Он ответит: — Это грубо! — И стряхнет меня свинье. Хорошо живется мне!

Совесть

Те, кто совестью торгуют, Тем торгуют, чего нет, И, о совести толкуя. Натолкуют сто монет. Веселей торгуйте, братцы, Ведь нельзя проторговаться. Тем торгуя, чего нет!

В защиту лакея

На что надеялся лакей. Когда свой нож всадил мне в глотку! Я прохрипел ему: — О’кей! Лакею поднесите водку! — Я сам хотел себе свернуть Вот эту дорогую шею. Но я, как барин, не умею, А он — лакей. Он понял суть. И хоть де-юре он — злодей. Но действовал, как мой лакей!

Сверхчеловек

А кто такой сверхчеловек. Создатель новой Мекки? Он просто недочеловек Верхом на человеке.

Одной красавице

Пой, красавица! Мужчин глухая раса С дней Адама предпочла уже Хорошо организованное мясо Хорошо организованной душе.

Молитва

Господь, наш путь тобой завещан. Спаси, не требуя причин. Страшусь неженственности женщин И бабомыслия мужчин.

Переводы из Редьярда Киплинга

Баллада о Западе и Востоке

О, Запад есть Запад. Восток есть Восток, они не сомкнутся нигде, Пока души не вывернет, как потроха. Всевышний на Страшном суде. Но Запада нет! И Востока нет! И нам этот блеф не к лицу. Когда с доблестью доблесть, два сына земли — ни с места! — лицом к лицу! Кемал бежал с двадцатью людьми в края, где крепок адат, И кобылу полковника, гордость его, увел из-под носа солдат. В конюшню нырнул ни свет ни заря, когда проскрипел дергач, Шипы крутанул и подковы прочь! Пальцами в гриву — и вскачь! И полковничий сын, разведчик лихой, в огонь водивший отряд. Сказал: — Неужто, ребята мои, от нас уйдет конокрад? И тогда в ответ встал Мохамед, Россальдара славного сын: — Кемала ловить — все равно что ловить рассветный туман долин. Он в сумерки пройдет Абазай, в Бонайре встретит зарю. Но форт Букло ему, как назло, не миновать, говорю. И если галопом к форту Букло, быстрее, чем птица на юг… Бог помощь! У входа в ущелье Джагей схлестнемся, и вору каюк! Но если прошел он ущелье Джагей, назад вороти коней. Там люди Кемала, им нет числа, они как в поле репей! Справа скала. И слева — скала. Терновник, и небо мертво. И только затворы клац да клац! Оглянешься — никого. — Полковничий сын вскочил на коня. Конь — адский котел его грудь, А шею согнуть — что шеей своей виселицу свернуть! И вот уже форт встречает его, зовет на дружеский пир. Но тому, кто Кемала решил обуздать, — узда обеденный жир. И вот уже форт Букло позади, а он все быстрей и быстрей. Кто хочет вернуть кобылу отца, спешит к воротам Джагей! Кто хочет вернуть кобылу отца… Вот он! Мелькнул конокрад! Полковничий сын рванул пистолет, и на скаку, наугад Он выстрелил раз! Он выстрелил два! А пули все скок-перескок! — По-солдатски стреляешь! — крикнул Кемал, — посмотрим, какой ты ездок! — В громе копыт ущелье Джагей, и пыль, словно рушится твердь. Скакун летел, как летит олень, но кобыла — как рыжая смерть. Скакун, засекаясь, грызет мундштук, тяжелея, клюет головой, А кобыла играет легкой уздой, как девчонка перчаткой порой. Слева — скала. И справа — скала. Терновник, и небо мертво. И только затворы клац да клац! Оглянешься — никого. …То ли месяц они согнали с небес, то ли согнули в рог? Скакун уже мчится, как раненый бык, а кобыла — что стригунок. И грянул скакун о кучу камней, забился, сползая в завал. Но — осадил кобылу Кемал и всадника поддержал. Он вышиб из рук его пистолет: — Не к месту шальной свинец! Ты жив еще, малый, лишь потому, что дорог Кемалу храбрец. За двадцать миль здесь нету скалы, не сыщешь корявого пня. Откуда бы мой человек не достал того, кто целит в меня. И стоит мне руку слегка приподнять и после ладонью в траву — Устроят шакалы шакалий пир, рассевшись по старшинству. И если на грудь моя голова как знак упадет без сил. Те коршуны, что над нами свистят, ужравшись, не вымахнут крыл. — Но легко отвечал полковничий сын: — Твои гости единых кровей, Не лучше ль убытки сперва подсчитать, сзывая высоких гостей? Когда тысячи сабель на воздух плеснут, чтоб кости мои вернуть. Окажется вору шакалий пир не по карману чуть-чуть. Наши кони потопчут хлеба на корню. Солдаты вырежут скот. И урожай соломенных крыш голодный огонь сожрет. Что ж, если цена по карману тебе и собратья ужина ждут, Воем, как и положено псу, сзывай шакалов, я тут! Но если цена чересчур высока — и хлеб, и кровли, и скот… Верни мне кобылу отца моего — и кончим на этом счет. — Кемал пятерней ухватил его и поставил перед собой: — Ни слова о псах! Здесь с волком волк — бывалый и молодой! Коль трону тебя — да буду я жрать падаль и саранчу! Ты шутку кидаешь навстречу копью, ты хлопаешь смерть по плечу! — Легко отвечает полковничий сын: — Честь рода важней головы. Отец мой дарит кобылу тебе, друг друга стоите вы. — …А кобыла меж тем хозяину в грудь уткнулась мордой своей… — С тобой мы равны, но кобыла всегда любит того, кто юней. Пускай же она конокрада дар легко несет, как перо: В расшивке седло, и чепрак к седлу, и звонких стремян серебро. — И полковничий сын достает пистолет: — Нас выстрел трезвит порой. Я тем пистолетом стрелял во врага, я другу дарю другой. — Дар за дар! — воскликнул Кемал. — Твой отец, чтоб меня побороть. Плотью от плоти своей рискнул, и я ему шлю свою плоть. — Он свистнул сына. И сын его — одним прыжком из-за скал. Стройно качнувшись, словно копье, с отцом своим рядом встал. — Вот твой хозяин! — кивнул Кемал. — Служи ему, словно щит. Он водит разведчиков ночью и днем туда, где дело горит. Пока я сам не расторг союз, в законе его права. За кровь его теперь на кону, мой сын, твоя голова. Отныне хлеб королевы — твой хлеб, и враг королевы — твой враг. И если облавой сквозь мрак на отца — иди на отца сквозь мрак! Служи ему верно в походном седле, в горах и на плоской земле, Где, может, в чинах подымешься ты, а я подымусь в петле. И они взглянули друг другу в глаза, которым неведом страх, И клятву на братство дали они на соли и на хлебах. На гладком клинке, который поднял огня и земли замес. На рукоятке стального ножа, на имени Бога Чудес. Два сына, два брата на седла свои и к форту Букло — намет! А в форте Букло: — Он один уходил… Откуда же этот приплод? — Но вот показались казармы вблизи и двадцать сабель — в упор. И каждая сабля хотела лизнуть кровь жителя жарких гор. — Ни шагу! — вскричал полковничий сын. — Ни шагу! Оружие прочь! Я прошлою ночью вора искал, я брата нашел в эту ночь. О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, они не сомкнутся нигде, Пока души не вывернет, как потроха. Всевышний на Страшном суде. Но Запада нет! И Востока нет! И нам этот блеф не к лицу. Когда с доблестью доблесть, два сына земли — ни с места! — лицом к лицу!