Паром

На ночь

И, отходя ко сну в тиши. Вздохнуть и прочитать, расслабясь. Всех помыслов дневных души Непредсказуемую запись. И молвить, счастье затая. Оценивая день свой в целом: — Сегодня, слава богу, я Особых глупостей не сделал.

Остроумие

— В чем остроумия природа? — Души внезапная свобода. «Меня, — кричит нам, — изреки», — И, словно рыба из реки, Выпрыгивает с языка На радость нам и остряка! — А вот наш друг к нам ходит в гости, Он остроумен только в злости. В чем остроумия секрет. Верней, чем пыл его согрет? — Вот вам ответ, если угодно: Во зле душа его свободна!

Вавилон

И я любил веселый грохот Дымящих, как вулкан, пиров. И смех, переходящий в хохот, Землетрясенье животов. Небезуспешные потуги Юнца, задиры и враля. Попасть в объятия подруги. Отталкиваясь от Кремля. Порой насмешливая лира За горечь молодых утрат Дотягивалась до кумира, Но и кумир давал под зад. Не голос праведный с амвона И не молящиеся лбы, Свалили башню Вавилона Захохотавшие рабы. Что делают вавилоняне? Обломки башни продают Или, как добрые славяне. Усевшись на обломки, пьют. И рассуждают об эпохе, О славе башни говорят: — А было все-таки неплохо. Когда кумир давал под зад. Да и куда глаза корячить. Когда грядущее темно. И глупо дураков дурачить. Смеяться стало несмешно. Веселью с грохотом и стуком — Заткнись, — кричу, — не до забав! Блаженство — с выключенным звуком. Башкой к столешнице припав… И если веры остается Последний, маленький оплот — Не в тех, кто все еще смеется. Скорее в тех, кто молча пьет И думает: не глас с амвона И не молящиеся лбы. Свалили башню Вавилона Захохотавшие рабы. Восстаньте, города и пашни, Чтобы избыть вселенский грех: И глупость вавилонской башни, И этот вавилонский смех!

Монолог старого физика

Склероз бывает благородный. Душе таинственно угодный. Забылась, слава богу, каста. Мой мозг, и это не секрет. Освободился от балласта Всех баллистических ракет. Я не находка для шпиона, Скорей подпорка для пиона. Не помню меры своей лепты: Все формулы ушли в рецепты. Да, в наше время каждый физик Был в дамском обществе маркизик… Как там? Де Сад? Или Садко? Чтобы ходить недалеко. Сейчас в науке рубят суку. На коей двигали науку. Науку опустили в люк. Должно быть, бериевский трюк. К чертям! Податься бы на юг! Но некуда. По слухам, балты Отгородились вплоть до Ялты. Нельзя сказать народу: — Мал ты! Но и нельзя сказать: — Велик ты! Все это, знаете, реликты. Народ отнюдь не богоносец. Ему вредна такая лесть. Другое дело — богопросец — Такому и окажем честь. Но актуальнее сейчас «Критическая масса» масс. Народ не радует реформа Без ясной формулы прокорма. Хранят ее какие сейфы? Напрасно дразните гусей вы! Пейзаж России после битвы, Хотя снега не замели, Понять возможно, если кит вы Или китиха на мели. А что же, если вы не кит? Просить у Запада кредит? Или с дистанции ума Сойти, но не сойти с ума? Все это значит — сильный ум Устал быть пулею дум-дум. …Я видел на экране Думу, Как бы умов народных сумму. Но Менделеева таблица Лишь одному могла присниться. Вот ключик к этому замочку: Всяк думающий — одиночка. Стал забывать среди людей Сначала имена вождей. Потом начальников своих. Как звать его? Или как их? Иван Иваныч или как там? А ведь встречались позже как-то. Он все переходил на спич И зажигался, словно спичка. Он был начальник-невеличка. Ну как его? Иван Ильич? А может быть, Илья Иваныч? Мне вредно напрягаться на ночь. Был в наше время в моде Беккет. Теперь другой. Какой-то Рэкет В любом киоске, говорят. Опасный автор для ребят. Сулят такие тиражи Неслыханные мятежи! Тем более турецкий курд Готовит мировой абсурд.

Фонарик

Покидая этот шарик.

Исчезая вдалеке. Храбрый, маленький фонарик Хорошо зажать в руке. Где же взять этот целебный Храбрый, маленький фонарь. То ли сказочный, волшебный. То ли Божий инвентарь? Надо в жизни и при жизни Заработать на него. Свет погас. Фонарик, брызни! И не страшно ничего!

Причины

Разбойники разбой чинили, Чинили перья писаря, Мостовщики мосты чинили Для войска грозного царя. Так душегубов подчинили И суд суровый учинили Над главным — в чине бунтаря. Но слухи о его кончине Преувеличивали зря. Он выжил и в другой личине Предстал причиной Октября!

Взгляните на небо…

Взгляните на небо: Погода какая! Купите мне хлеба — Цена небольшая. Купите мне кофе Бразильский, бразильский! У нас на Голгофе Такие изыски. Бутылку сухого Для пиршества строчек. Но можно любого И брынзы кусочек. Звоните в контору, Скажите, мол, болен. Тот самый, который Еще не уволен. А вам, чтоб не кисли В годину лихую, Я ваши же мысли Для вас расшифрую.

Притча

Графин вина — ему награда. Тебе — корзина винограда. Ты недоволен? Ты не рад? Бери графин, дай виноград! Ведь виноградная корзина Вина содержит три графина. И после выжимки мы с ним, Конечно, их опорожним. Вот так завистливая лень Проигрывает каждый день И, жить и выпить торопясь. Теряет с выгодою связь. …Об этом миру и векам Христос вещал ученикам, Прихлебывая заодно Древнееврейское вино. Быть разумом живей и прытче Он завещал, как в этой притче.

Сила

Да, стрелка компаса склоняется, дрожа, В ту сторону, где вытянутый меч. Сильнее блеска мысли блеск ножа. И все-таки хочу предостеречь: Всего сильней евангельская речь.

Соринка зла

Соринка зла влетела в душу. Пытка. И человек терзается в тиши. И плач его — последняя попытка, Попытка выслезить соринку из души.

Слеза

Таинственным законам вторя, Слеза — двум крайностям помехам Опасные пределы горя. Опасные пределы смеха.

Ударит в щеку негодяй…

Ударит в щеку негодяй! Скорей вторую подставляй! Не кровь — не верь своим глазам, Любовь стекает по щекам. Не этого хотел Христос, Но виснет в воздухе вопрос.

Груша

Вот на столе большая груша. А за окном зима и стужа. Напоминает сочный плод Горячий юг и желтый мед. Философ вымолвил солидно: — Да, эта груша сердцевидна. Не потому ль который век Кусает сердце человек? Воскликнет тот, что был не в духе: — Не груша, а свинья на брюхе! И прошипит завистник злой: — Здесь груши лопают зимой! Художник нарисует грушу И утолит рисунком душу. А я скажу, глотая слюнки: — Живая груша на рисунке. Но почему она живей Той, что росла среди ветвей? Уже закладывает уши, А мы о груше, груше, груше. Нас доведет вопросов рой До бесконечности дурной. И только тот, кто грушу съест, Нам распахнет и Ост и Вест, Освободив наш ум от груши. Как бы кивнет: — Вперед, капуши! Хороший аппетит балбеса — Невольный двигатель прогресса.

Одним — от мысли корчиться…

Одним — от мысли корчиться. Шепча: — Держись, держись. — Одним — для жизни творчество. Другим — для жизни жизнь. Кто прав? Не ясно никому, И потому, и потому, Коль нет других событий, — Живите как хотите! Есть преимущества в раю. Я их, бесспорно, признаю. И все-таки поверьте: Жизнь популярней смерти!

Старик и старуха

Море лазурное плещется глухо. Залюбовался издалека: Входят в море старик и старуха. Медленно входят. В руке — рука. За руки взявшись, все дальше и дальше. Дальше от нас и от грешной земли. Это трогательно без фальши. Как хорошо они в море вошли! В юности было… Впрочем, едва ли… Где-нибудь в Гаграх или в Крыму. С хохотом за руки в море вбегали. Но выходили по одному. Боже, спаси одинокие души. Всех одиноких вблизи и вдали. Как эти двое жили на суше? Так вот и жили, как в море вошли. Музыка счастья доходит до слуха И отдается болью слегка. Входят в море старик и старуха. Уже под водою в руке — рука.