Партизаны Подпольной Луны

Потом, конечно же, починишь. В сём у меня сомнений нет.

– Не говори белым стихом боле, о брат мой, ибо воспаляет он меня, воображение моё, всё тело. Пенис мой опять поднялся всего лишь от двустишья твоего, ибо вспоминаю я страсть нашу сегодняшнюю ночную, когда заговорил ритмично я, потом же и ты подхватил речь мою, слегка лишь рифмованную.

– Не воскрешай, не воскрешай,

Меня забывшие напастья.

Дай отдохнуть тревогам страсти,

И ран живых не раздражай…

… Иль нет, сорви покров долой,

Мне лучше боли своеволье,

Чем нежное холоднокровье,

Чем твой обманчивый покой.*

Так говорил… ещё скажет поэт - чародей. Не время тебе знать его прекрасные стихи, посвящённые девице недоступной.

– Так, значит, всё же будешь ты иметь меня, словно деревяшку похотливый кобель, коему суки не досталось?

– Зачем так грубо ты? Уж от тебя не ожидал я такового разговора. Тобой легонько овладею, тебе по нраву будет сие соитие, о, уверяю тебя, Квотриус мой, не доставлю я ни грана боли тебе, но только лишь блаженство превосходное.

– Что ж, овладевай, но помни - болит у меня уже кишка прямая, и вход мой, если и не кровоточит, то будет повреждён уже наверня…

– Ведь наложил я заклиние Звёздное, а значит, что нет никоей крови, никоих трещинок на анусе твоём. Всё исцелилось и внутри, и твоя кишка…

Вот, верь мне. Тебя сначала растяну довольно, лишь потом войду. Тебе понравится проворный пенис мой, счастья много подарю, возлюбленный мой братец, и поверь же, что не деревяшка ты для меня,

Но человек живой, любимый паче жизни, да паче радости её,

Что всё мне наслаждение дарует в сей горький час. Увы! Не хочешь

Ты меня!

– Ну, что же, воздержусь, войду в супругу лучше. Она так сего хочет, что чувствую я мысли её на счёт сей!

И ей довольствие доставлю, и себе, коль ты не желаешь меня, нет, не жеребца, но козла похотливого весьма и весьма.

– Оставь супругу ты в покое, о Северус мой жаркий! Да не скинет плод она от яростных движений твоих в утробе её, да не будет выкидыша у неё! Не начинай всё снова, инако ты будешь вынужден после выкидыша непременного вновь поять «расчудесную» супругу свою, дабы в доме Снепусов - в доме твоём!
– появился бы наследник - маг.

– Скажи мне, Квотриус, признайся, ты был… отцом иль не был? Зачинал ли ты Карре своей? Не вопрошаю я, скидывала ли младенца она твоего, но лишь ответь - ты зачинал ли Карре своей?

– Признаться, был я даже и отцом, но недолго длилось несчастие сие - всего три месяца. После же, да даже не дожив до срока сего, умер сын мой от Карры. Самыми же тяжёлыми были те месяцы, когда ходила он брюхатой. Нельзя ведь было…

– Я понимаю, что нельзя было тебе пользовать её по назначению, но только лишь, как рабыню камерную - принести то, унести сё, проделать уборку в опочивальне твоей. Прав ли я, брат мой?

– Не совсем, о брат высокороженный мой. Нельзя мне было видеться даже с нею, так соболезновал я о своём младенце. Ведь знал я почему-то, что сын от меня, ещё совсем юного, семнадцатилетнего родится. Быть может, было то предчувствие, теперь же склонен думать я, что был я магом уже тогда. Так отослал я Карру в те месяцы совсем в камору для рабынь, дабы приготовляли они её к родам. Не пользовался я никоими услугами её, дабы не потревожить дитя моё во чреве, коим так дорожил, гордился я в своё семнадцатилетие… Давно, тогда.

– Но ты же говоришь - несчастьем было сего дитяти порожденье…. Не разумею я тебя, о Квотриус мой, мой цветок, что многоцветен и нежен так, что лишь на Юго-Востоке он растёт, где климат мягче по сравнению со здешним и много жарче. Тропиками зовут широты те, они же далекими от…

– Послушай дале, о высокорожденный мой брат, здесь, в доме твоём не принято даже вспоминать о сём случае, но…

Родился он уродцем без ног совсем, и от того-то печаловалась Карра моя сильно, я же печаловался вместе с нею.

– Столь дурным оказалось семя моё, что не смог я даже, подобно высокорожденному отцу нашему, зачать дитятю полноценну, без изъяна. Ведь от него рабы с рабынями развелись и продолжают плодиться в доме твоём, о Северус, мой Господин. Ведь даже от рабынь гвасинг зачал он с позволенья твоего, высокорожденный патриций и брат мой, детей и твоим рабыням тоже, и это, не считая прикупа того, что дал ему ты в становище, на месте бойни.

– Одна уже брюхатой оказалась, что ж, разродится варваром она. Но он или она - дитя её, зачатое ей мужем убитым уж по сие мгновенье точно, не нами, но ранами своими… тяжкими говорить уж будет на вульгарной, но хотя бы латыни.

Хоть варвары и выживают при стеченьях обстоятельств разных, и, может быть, жив муж её и посейчас. Но это не узнает никто, лишь нам с тобой, возможно, обратиться чрез несколько лет ко гвасинг самим. С иным военачальником… Однако, то будет, коль ты останешься на всю жизнь здесь, со мной, с твоей любовью.

– … Что же до дитяти, то умер мальчик смертию жестокой - от голода, ибо Карра моя отказалась кормить уродца того, а рабыни иные и вовсе не подходили, как они считали, к проклятому их богами младенцу, но чурались и Карры, и ребёнка, обзывая его «ебетиною», а Карру… Но не буду, ибо стыдлив.

– Останься, о Северус прекрасноокий.

Ещё ведь не воспел твои ресницы я.

Так слушай: о, черны они, густы, завиты,

Скрывают взор твой иногда столь долго,

Что хочется лобзать их, дабы приподнялись

Они, твои ресницы, взор увидев дав.

– Ведь говорил уже я, Квотриус, тебе - се не моё время есть. И, ежели возможно, отсюда с Гарольдусом я унесусь сквозь толщу ве… А что, как опыт твой с мышами, коль силою Воздуха одного действовать на них?

– Куда-то их уносит, но сквозь время ль? Я сомневаюсь.

То на аппарацию похоже. Однажды я обрёл помеченную мышь,

а необходимо их помечать, с другими что б не перепутать…

– Опять ты говоришь ритмично, перестань,

Мой Квотриус. О, как сей стих разрушить?!

Опять желаю быть с тобой я, желаю так,

Что и сказать не можно. Да боле жизни я хочу…

* * *

* Отрывки из стихотворения Дениса Васильевича Давыдова «Романс» («Не пробуждай»").

Глава 44.

– Дослушай допрежь ответ мой на вопрос твой.