Партизаны Подпольной Луны

– О, сжальтесь, не не надо овладевать мною! Я и без того так натерпелась, что всё внутри горит. Мне больно, Вы же, сэр Люциус, опять желаете, как и сын Ваш, доставить мне одну лишь только боль.

– Не-э-т, тебя я научу иному, невестушка. Почувствовать радость, счастье полового акта! Ведь не для мук придумали его, для вящей радости обоих любящих.

– Но я ведь не… люблю Вас, лорд…

– Так полюбишь! Я не привык терпеть отказы!
– Лорд Малфой сказал, как отрезал.

Дай мне укрыться одеялом, с тобой рядышком лёжа, - сбавил обороты Малфой.
– Ты не противься только ласкам моим. Напротив, отдайся с чувством им, ведь есть чувства у тебя ко мне, признайся только перед самой собой!

– Да, есть, милорд Люциус, но греховны они. Не должно воспылать любовью к отцу мужа своего, да проклянёт меня Моргана! Только, если силою возьмёте. Что ж, Вы - мужчина, Вы сильны, меня Вы запросто возьмёте. Я даже и сопротивляться…

Лорд Люциус мгновенно залепил девушке сладчайший поцелуй и лёг с ней под одно, бывшее супружеским, одеяло.

Он вошёл в неё достаточно легко и безболезненно. Для неё, конечно, для Гвенн, о, сколь прекрасно это имя! Малфой двигался в ней, порою, излишне часто, с надрывом, на грани боли, но, не переходя за эту грань. Постепенно приближался её оргазм. Люц умел сдерживаться по китайской методике пролонгированного полового акта, без эякуляции, черпая наслаждение в ласках невинного, юного тела, скользящих движениях в её вагине, толчках, уже приятных им обоим, когда он нарочно сбивался с ритма, продлевая наслаждение, и её, и своё.

Он ласкал её округлые груди, пощипывал и прокатывал между пальцами соски, извернувшись, как только он один в высшем свете умел, целовал и полизывал нежный живот, не прекращая движений внутри, оставлял засосы на внешних сторонах округлых бёдер, слегка прикусывая их. Наконец, Гвенн почувствовала странную, тянущую тяжесть в паху, но она была полна истомы, сладости, эта тяжесть. Потом нестерпимо захотелось, чтобы это тянущее чувство переросло бы в ощущение лёгкости.

А Люциус в это время, не к часу, слегка ускорился. Гвенн, с которой спало полностью всё напряжение от смены ритма движений, разочарованно застонала, но Малфой снова… так поцеловал её, что сердце её бешено заколотилось и стало рваться из груди наружу, прочь, в небеса, торжественно молчаливые и пустующие, без единого облачка, с уж занимающимися на юго-востоке небосклона рассветными красками, такими, что хотелось душе улететь на небо.

Гвенн незаметно для себя, ещё невинной разумом, приноравливалась к новой, уже постоянной ритмике движений. Тело её покрывалось уже исступлёнными поцелуями держащего из последних сил - китайская методика, это, конечно, хорошо - но вот куда девать пыл Малфоя?! Он сдерживался, чтобы не кончить, а эта глупая самка человека всё никак не дотягивала до оргазма! Не может же Люциус вечно надраивать её - надо и честь знать!

Люц уже работал на излёте дыхания, все мышцы его были напряжены, а мускулы на животе, руках и ногах уже начинало потихоньку сводить. Весь пыл его исчез вместе с мышечной болью. Ему было уже не до того, чтобы ненароком не кончить - ему бы в живых остаться, а ведь его ещё Драко ждёт. Да подождёт - ради сына и старается, уже превозмогая боль, милорд Люциус. Главное, вернувшись в спальню, отправить сына обратно к жене. Не век же ему в поле кувыркаться!

И Гвенн узнала, узнала, что это за лёгкость, когда воспаряешь в нежное апрельское ночное небо, летишь над неродным ещё имением со всеми его службами и флигелями, дальше над обширным парком Малфой-мэнора, дальше-дальше! Всё выше, туда, где, на фиолетовом небе по поверьям валлийцев - магов обитают только духи светлые, бесполые, бестелесные, безэмоциональные.

Выше же них - небо второе, и туда взлетела Гвенн и встретила пегасов с мудрыми, человеческими, синими, как всё на небе этом пригожем, взору милом, глазами. Лишь тела их были белоснежными.

И взлетела Гвенн на небо третье, где всё голубым было, и жили лишь кентавры, и так прошла всю радугу цветов, а на последнем, красном небе встретились ей Древние. То были прекрасные, высокие, стройные, длинноволосые, сильные духом, крепкие характером, верные в любви, не прощающие оскорблений Старые Эльфы.

Они давно уже ушли на небо седьмое, на свой Запад, в страну вечных вечерних сумерек, поднялись на небо просто, все вместе, на особых ладьях, похожие на которые бороздили небо над замком её родителей. Но то маггловские, а то - эльфийские. Есть же, всё же, хоть какая-то разница!

Гвенн опустилась на землю, завершив Большое Путешествие в миры иные. Она была несказанно очарована этим… нестарым ещё мужчиной, который доставил ей наслаждение, несравнимое с удиранием из пансиона в ближайшее маггловское кафе или поеданием мороженого зимою, с развязанным колючим шарфом, который должны были носить все пансионерки зимой, на улице, даже не ослабляя. Больших удовольствий до… этого она не знала. И какими же мелкими, ничтожными показались они ей теперь! Просто смешными донельзя.

– Я… Не смейтесь, лорд Малфой, но я, кажется… люблю Вас. И очень сильно. Я… Я благодарю Вас, но неужели нельзя нам быть вместе и в следующие ночи?

Люциус молчал и отдыхал. Ему было не до признаний взбалмошной, но тормозной истерички. Он просто лежал, вытянувшись и не двигаясь, и ему было хорошо.

– Я не понравилась Вам, лорд Люциус?

– Вовсе даже и понравилась, - легко солгал Малфой.
– И мы продолжим… Ну, если не в следующую ночь, то в… ближайшие. Не извольте сомневаться, леди. С сим попрошу у Вас разрешения откланяться и предоставить Вас супругу. О, поверьте, он в Вас души не чает, так хочет Вас поскорее обнять и разделить с Вами ложе. Не смею вас задерживать, мои… родные голубки.

Лорд Малфой с неохотой размял затёкшие от фрикций члены и поднялся с ложа. Он даже не удосужился снова замотаться полотенцем, хотя дом был полон гостей, оставшихся на следующее утро после первой ночи молодожёнов. Да и торжества по поводу свадьбы сына лорд Люциус собирался справлять ещё неделю - с неизменными пиршествами, балами, на которых он уже не будет флиртовать с этой ледышкой - Гвенн и даже с фейерверками. Так ведь апрель же, тепло! И ходить по земле, чувствовать некоторую сырость её под башмаками, но и свежесть молодой, росяной травы, гулять по парку со снятыми защитными контурами, лишь оставленным антимаггловским барьером так хорошо!

– Не уходите, умоляю, ещё хоть раз доставьте мне блаженство такое! И я молиться за Вас стану пред Мерлином всеблагим и всесильным, а, хотите, и пред Морганою всечестной, которую так чтим все мы, валлийцы.

– Нет, невестушка, к терапевту.

– Что-о? К кому меня столь грубо Вы отпрвили, лорд Малфой?! Чем заслужила я обращение такое… от Вас?

– Да никуда особенно, лишь к маггловскому врачу, излечивающему от аноргазмии и фригидности. Вот и весь ответ.

Да, глубокими и неисчерпаемыми были познания лорда Малфоя в маггловской колдомедицине! Куда выговорил, туда и послал он бедную женщину.

– Драко! Драко! Да где же тебя демоны носят?! Заходи быстрее и еби, пока она тёпленькая.

– Что?! Что со мною делать будет супруг мой во Мерлине?

– Ебать!
– произнесли и отец, и сын хором…

… Они втроём, в валяной, зато тёплой и почти не промокаюшей рабской обуви, нахлобучив на себя все одежды и плащи, а Гарольдусу дали наконец, уже весною, когда стало потеплее, и солнце пригревало уже вовсю, плащ на беличьем меху, шли, утопая в мокрых сугробах, по лесу. Вдали показалась заветная полянка, уже залитая водой поверх зимнего льда и снежных наносов. Громко и отчаянно, пробиваясь сквозь ледяной панцирь, журчал резвый и изрядно раздавшийся ручеёк.