Партизаны в Бихаче

— К учительнице Маре партизаны пришли, целый отряд со здоровенным таким минометом.

Через минуту он вернулся:

— Сейчас она выйдет к вам.

Взволнованные, мы выстроились в шеренгу, как на смотре, а когда в коридоре раздался знакомый голос, Бурсач громко скомандовал:

— Отделение, смирно! С пулеметом на правый фланг! Равнение направо!

Мара остановилась в дверях, скользнула строгим взглядом по нашему строю и уверенно заключила:

— Бурсач Никола! Нисколько не переменился!

— Ага, его узнала! — воскликнул Скендер. — Ну-ка, а меня?

— А как же, я бы даже твоего отца Селих-бега узнала. Как он, кстати, живет?

Меня она даже по голове погладила.

— Мой маленький Бранко, и ты здесь. Стоит себе смирненько, как и раньше, посмотришь — тише воды, ниже травы, однако на язычок ему лучше не попадайся!

— Вот это верно сказано! — обрадовался Скендер. — Вы его давно раскусили.

Джураицу Мара потянула за длинный чуб и с укоризной покачала головой:

— Тебе, дружок, я бы в школе живо эти вихры обстригла.

Через минуту мы с величайшей осторожностью рассаживаемся в аккуратной комнатке учительницы. По-прежнему робея в присутствии Мары, мы ужасно боимся что-нибудь запачкать или испортить. Это ведь не какая-нибудь усташеская казарма, по которой можно полоснуть очередью или швырнуть гранату — и дело с концом.

Учительница, как когда-то в начальной школе, заглянула к Бурсачу в сумку, вытащила оттуда ленинскую брошюру «О праве наций на самоопределение» и строго спросила:

— А это ты у кого взял? Ты ведь таких книг не читаешь?

Николетина в растерянности отвел взгляд в сторону, понимая, что нет никакого смысла врать всезнающей учительнице.

— Вот, видишь, какое дело, — повернулся он к Скендеру, словно призывая его в свидетели, — это мне Йовица вчера дал почитать.

Пока мы настороженно оглядывали комнату, словно прикидывая, куда бежать в случае опасности, Николетина засунул руку в широченный карман своих штанов и достал пачку сигарет.

— Вот, госпожа учительница, те самые, которые вы раньше курили, нишская «Морава».

«Откуда, черт возьми, у него нишская «Морава»? — Мы со Скендером удивленно вытаращили глаза. — Он же ведь не курит! И как это он только вспомнил, черт носатый».

Старая госпожа вдруг сразу утратила весь свой строгий вид, который наводил страх даже на нас, увешанных оружием краинских молодцов. Держит она в руках эту сине-голубую пачку сигарет, молчит, а на колени капают слезы. Нам стало как-то не по себе, мы даже немного рассердились на Николетину.

— Черт его дернул с этими сигаретами, будь они неладны!

Когда мы в сумерках возвращались назад, Скендер не выдержал и досадливо бросил:

— Нигде ни крошки табаку нет, а у него, некурящего, полная пачка «Моравы», и не какой-нибудь, а настоящей, довоенной. Вот и верь после этого в войсковое товарищество. И откуда только он ее взял, хотел бы я знать?

— У людей чего хочешь можно найти, — с довольным видом гудит Николетина, гордо и широко шагая впереди, словно косарь, который возвращается с поля, неся на плече свое благородное орудие.

28

Лиян надулся на нас из-за того, что мы и его не взяли с собой к учительнице Маре, сказав, что он ее старый приятель. Когда он заставал какого-нибудь гимназиста в чужом саду или огороде, Мара знала об этом уже на другой день, и тогда свистела розга: швиц, швиц!

— Ай-ай, так это ты был ябедой! — возмутился Джураица Ораяр.

— Ябеда-то ябеда, да не совсем так! — поправил его Николетина. — Сначала он на нас жаловался, а потом приходил и просил учительницу: «Ты их уж очень-то не лупи, они ж детишки еще, прости ты их, неразумных…»

— Ну, тогда давайте и ему простим прежнее ябедничанье, — предложил я.

— Вы мне лучше скажите, чем вас учительница угощала. Ракия-то хоть была? — поинтересовался Лиян.

— Ах вот что тебя мучает! — воскликнул Николетина. — Была ракия, была, да еще какая, даже твоя змеиная из гимназии с ней не сравнится, так-то вот, краса и гордость партизанских поваров всей Краины.

— Смейся, смейся, ты бы вот посмотрел, как я вчера защищал тебя и всех пулеметчиков Второй краинской. Если б не я, над вами бы вся бригада потешалась.

— Ну-ка, ну-ка, расскажи! — заволновались Николетина и Станивук. — Тут наверняка не обошлось без этих трепачей из Первой краинской.

— Точно, это они выдумали, кто же еще, — подтвердил Лиян. — Сами оконфузились, но надо же на кого-то вину свалить, они и вспомнили про Николетину и Гаврилу из Второй краинской.

— Да что случилось-то, выкладывай наконец!

— А вот что. Говорят, когда надо было уничтожить пулеметное гнездо усташей за каким-то там домом с чудным названием, Николетина, дескать, никак не мог запомнить, как этот дом называется. Не запомнил ни второй дом, ни третий… и все шиворот-навыворот понял, что ему командир объяснил, и тот ему тогда говорит… Постой, чего же он ему сказал?..

— Ты, дед, что-то совсем заврался! — хмыкнул Бурсач. — Объясняешь так, что ничего понять нельзя.

— Чего ж тут не понять? Это вон те дома на другой стороне Уны, у канала, там, где наступала Первая краинская. Это их пулеметчики не могли ничего запомнить как полагается, а теперь на наших сваливают.

Чем дальше Лиян рассказывал, тем больше путался, пока наконец не вспомнил:

— Я вчера эту историю от одного постреленка из охраны штаба слышал, так он вам лучше всего расскажет.

«Постреленок», бывший гимназист, ужасно обрадовался новым слушателям, не преминув, конечно, еще пуще разукрасить свой рассказ, из которого мы сразу же поняли, что вся эта бестолковщина произошла в Первой краинской и что главным путаником оказался не кто иной, как гранатометчик Микан с Козары. Такое только с ним могло приключиться.

— Ха-ха, так ты говоришь, не мог запомнить название этой… как она называется-то?

— Медресе.

— Ага, мадреса… Вот бестолочь-то!

— Как и мы все, — бормочет про себя Николетина.