Партизаны

Семеро пассажиров сидели в кают-компании за завтраком, без сомнения творением механика Джованни. Неописуемую кашу из яиц и сыра, по-видимому, готовили на машинном масле. Кофе казался сваренными из него же. Однако хлеб был не только съедобным, но даже вкусным. Свежий морской воздух раздразнивал аппетит" особенно у тех, кто пострадал во время ночного шторма.

Гладко выбритый и тщательно: одетый Джакомо, несмотря на кошмарную пищу, был, как всегда, жизнерадостен.

– А где Алессандро со своими головорезами? – улыбаясь, спросил он и отодвинул тарелку. – Парни многое теряют.

– Вероятно, они позавтракали раньше нас, – сказал Петерсен, – и уже сошли на берег.

– Я был на палубе: на берег никто не сходил.

– Значит, они предпочитают свою компанию нашей. Скрытные люди. Джакомо усмехнулся.

– Будто у вас нет секретов.

– Иметь секреты и быть скрытным – совершенно разные вещи. Но у нас секретов нет. Просто иногда бывает трудно запомнить, о чем можно говорить, о чём нельзя. Особенно таким, как я, со скверной памятью. Живя во лжи, можно попасться в собственную ловушку. Нет, я – за простую, честную жизнь.

– Поверил бы этому, сказал Джакомо, – если бы не стал свидетелем ночного спектакля.

– Ночной спектакль? – вопросительно взглянула на него Зарина: Лицо ее было бледным, из чего следовало – ночь она провела не лучший образом. – О чем идет речь?

– А вы не слышали ночью выстрела?

– Что-то похожее слышала, – Зарина улыбнулась краешком губ и посмотрела на сидевшую напротив Лоррейн, – но было не до этого – мне казалось, я умираю. А что случилось?

– Петерсен подстрелил одного из людей Алессандро. Несчастного по имени Кола.

Девушка изумленно посмотрела на Петерсена.

– Зачем вы сделали это?

– Долг платежом красен. Стрелял Алекс. Разумеется, при полном моем одобрении. Зачем? Парень был слишком скрытным – вот зачем.

– Он... Он мертв?

– Упаси Господь! Алекс не убивает людей, – сказал майор, но большинство сидевших за столом, похоже, придерживалось противоположного мнения. – Выстрелом повреждено плечо Колы.

– Повреждено плечо! – темные глаза Лоррейн стали холодны, а губы поджаты. – Вы хотите сказать, что пуля попала в плечо?

– Возможно. Я все же не врач и не разбираюсь в огнестрельных ранениях.

– Карлос его осматривал? – это был скорей не вопрос, а требование.

– Даже если я отвечу «осматривал» – что это может изменить?

– Но Карлос... – Лоррейн, смутившись, умолкла.

– Что «Карлос»? Чем он мог помочь раненому?

– Он – капитан...

– Глупый вопрос и глупый ответ. Не понимаю, почему Карлос должен осматривать раненого. Скажу честно, мне приходилось видеть гораздо больше огнестрельных ран, чем Карлосу.

– Но вы же не врач?

– А Карлос?

– Карлос? Почему я должна это знать?

– Потому что вы знаете, – вежливо уточнил Петерсен. – Вы не умеете лгать, Лоррейн, но с каждой фразой погружаетесь в пучину лжи все глубже и глубже. Конечно же, Карлос врач. Он сам сказал мне об этом, но не вам. Откуда же вы это знаете?

Лоррейн стиснула кулаки, глаза ее предвещали бурю.

– Как вы смеете устраивать мне допрос?!

– Странно, когда вы сердитесь, Лоррейн, то выглядите еще прекрасней, – был восхищен Петерсен – Некоторым женщинам гнев очень к лицу. Сказать, почему вы так рассердились? Потому что попались, именно поэтому.

– Ваша самоуверенность кого угодно может вывести из себя! Такой спокойный, рассудительный, самодовольный господин умник!

– Боже, неужели я действительно обладатель всех этих достоинств. Лоррейн, за что вы на меня так обиделись?

– А вы не такой умный, каким хотите казаться, – Лоррейн насмешливо улыбнулась. – Будь вы на самом деле умны, то вспомнили бы нашу беседу в кафе прошлым вечером, а значит и то, что мы с капитаном земляки. Я тоже родилась в Пескаре. Почему же не должна его знать?

– Лоррейн, Лоррейн. Вы тонете с головой в пучине лжи. Вы родились не в Пескаре, а в Италии, но не итальянка. – Спокойные слова Петерсена прозвучали уверенно.

Наступило молчание. Затем Зарина, так же гневно, как и Лоррейн, воскликнула:

– Лоррейн, не слушайте его! Даже не разговаривайте с ним! Не видите разве, что оы пытается сделать? Он подкалывает вас, расставляет калканы, заставляет сказать то, что вы не хотели говорить. И все для того, чтобы удовлетворить свое непомерное «эго»!

– Мое непомерное «эго» не заметило, чтобы Лоррейн опровергла меня, – с грустью промолвил Петерсен, – потому что она знает – я прав. Она также знает, что я не ошибаюсь, говоря о ее дружеских отношениях с Карлосом. Только знакомы они не по Пескаре. Возразите, если я заблуждаюсь, Лоррейн.

Лоррейн ничего не ответила. Она прикусила нижнюю губу и уставилась в стол.

– Вы ужасный человек, – снова вступила в разговор Зарина.

– Если для вас честность – порок, тогда я, несомненно, ужасен.

– Похоже, вы много знаете, Петер, – улыбнулся Джакомо. – Не так ли?

– Не очень. Ровно столько, сколько требуется, чтобы оставаться в живых.

Джакомо по-прежнему улыбался.

– Но вы же не скажете, что я тоже не итальянец?

– Не скажу; Если не хотите, чтобы я сделал это,

– По-вашему, я не итальянец?

– Как вы можете быть им, если родились в Югославии? В Черногории, если быть точным.

– Боже! – вскричал Джакомо. Но ни в лице его, ни в интонации голоса не было враждебности или обиды. Через мгновение он уже опять улыбался.

Зарина окинула Петерсена мрачным взглядом, затем повернулась к Джакомо.

– Что еще сделал этот... этот...

– Монстр, – услужливо подсказал Петерсен.