Пастух медведей

* * *

Тяжело… До обид, до горечи, Выговаривать твое имя… В раскаленной бессонницей полночи Перед звездами золотыми. Не молясь и не проклиная… Но железом налиты губы… Как легко уходить, читая: «Нелюбимый…» или «нелюбый…» Как легко размыкать объятья Рук, которые отпускают На распутье или распятье Обнаженного бездны края. Где возвышенным междометьем И принятием всякой боли Я себе кажусь просто третьим, Третьим лишним на этом поле. Побреду в цветах по колено Над разлуки дырой озонной, Буду душу лечить от плена Золотой чертой горизонта. Распевая казачьи песни, Распивая донские вина, Веселее и интересней Ощущать себя мокрой глиной. Слепим сердце, чирикнем спичкой Так художественно и безвредно — Вот и новый готов кирпичик Мавзолею твоей победы…

* * *

Отпусти меня с ладони, Как дыхание свечи… Отзвук колокола тонет В очертаньях каланчи. На оранжевом закате Силуэтом черный храм. Память ошалело платит Мелкой дробью телеграмм За минувшие обиды, За мелькнувшие огни. Мы смеемся и для вида, Наугад, считаем дни. От последней нашей встречи, До касания руки — Стоит ли цветок калечить, Обрывая лепестки? Если оба знаем — любит, Поцелует и прижмет. Если узел, то разрубит. Если угол, повернет. Все исправит до штришочка, На податливом листе — Можно смело ставить точку, Вместе с датой на плите. В старой раме из левкоев Отыскать поддержку снам… И расстаться, как герои Самых мыльных мелодрам…

* * *

Не было других… Она — единственная! Вечная модель для всех художников. В ее честь возжигались таинственно Души, как жертвы, на медных треножниках. Нет совершенства… Ни здесь, ни выше. Прядь со лба отодвинув устало, Жизнь расплескалась вулканною жижей Вечным стремлением к идеалу. Перед грозою железной прянула Дикая кровь амазонок Каспия, Болью набатною с неба грянула, В горло стрелу направляя ласково. Ты, без подпруги, на волчьей шкуре, Вздыбила вдруг скакуна косматого. Что за женщина! Взгляд нахмуренный, Руки, привыкшие к делу ратному. Как нежны они были, помнится… Поцелуями мною вскормлены. Там, где раньше скакала конница, Там сегодня шоссе да вороны… Только не было, не появится Равной той, что ушла в закатное, Чьи следы растворились в мареве Раскаленного солнца Запада. И брожу я с полынной веткою Облетевшего и отцветшего, Разгоняя туманы редкие, Окликая давно ушедшее…

* * *

Один телефонный звонок, почти что из ниоткуда. От той, что жила вдали бесчисленно много дней. Обрывки случайных слов, осколки седьмого чуда Упали в мою ладонь и тихо согрелись в ней. Расплавились, как стекло, тягучей, прозрачной негой Мгновений, где я вдыхал упрямство ее волос, Где плыл аромат церквей, холодная ласка снега И детская вера в то, что мир состоит из грез. Мы оба играли гимн…Мечтая пленить друг друга Кто внешностью, кто умом, кто формой, кто силой рук. Для нас усмирялся дождь, о нас разбивалась вьюга, Но вот наступил момент традиционно — вдруг! Вдруг — обоженный взрыв, разом взломавший почву… Установивший грань, как пограничный столб. Мягкая тень греха пала меж нами ночью И разлучила нас, к радости праздных толп. Но в шестизначьи цифр нового телефона Дышит среди мембран ложная жесткость фраз. Истинны не слова — таинства полутона Той, что прошла меж рифм, не поднимая глаз…

* * *

Черным мелом чертит вечер Контур плеч на сером фоне… Память стынет, время лечит, Тонет облако в затоне. Струны шепчутся о главном Не открыто, а намеком. Мир в неведенье бесславном Прозябает одиноко. Бесполезное занятье — Сочинять стихи о светлом — Муза ходит в черном платье, Посыпая кудри пеплом. Потому что слишком поздно. Потому что век просрочен. Потому что эти звезды Не для нас смеялись ночью. Да и ночь была чужою… В хриплой трубке телефона Гул неясный, по покрою Поминального трезвона. Все останется, как было: Встреча, сон, полуулыбка… Из трущоб плывет уныло Чья-то пьяненькая скрипка. Этот город постепенно Все равно простит обоих — Я целую след от Тени На растресканных обоях…

* * *

В фужере плещут звезды, Вино мадам Клико… Все так безбожно просто И дьявольски легко. Но как отточен профиль — Камеей на плите! У женщины напротив В скользящем декольте. Отнекиваться глупо. Где грань меж «нет» и «да»? Распахнутые губы Без капельки стыда… Нежданная награда В мелькнувшем сонме лиц, И вечная прохлада Под трауром ресниц. В глазах звериный голод. Неслышен сердца стук. Какой могильный холод Моих коснулся рук! Я, с первым поцелуем, Рванув одежды клок — Серебряную пулю Пустил себе в висок…

* * *

Не бывает любви условной… В небе звезды застыли гроздью. Бьет двенадцать, сегодня в дом мой Обещала прийти гостья. Длинноногая недотрога. Кровь неровно стучится в венах… Что-то стукнуло в раме окон И прошло сквозняком по стенам. Только свет зажигать не буду, Даже если луна в тучах. Если я не поверю чуду, Хоть кому-нибудь станет лучше? Я приму ее руки-тени В ковш горячих моих ладоней. Брошу все дела на неделе Из-за глаз, что ночи бездонней. Пусть не скажет она ни слова, Я прочту сквозь ее молчанье Отрицание — лобового, Понимание — тонких тканей… Озаренье иных мечтаний, Неподвластного измеренья, Разложение сочетаний, Искажение точек зренья. И она, улыбаясь тайно, Мне напомнит, что все бывает… Что уже остывает чайник, Что уже шоколад тает… На прощанье обернется, Бросит взгляд на жилье поэта И сюда уже не вернется. И мы оба поверим в это…

* * *

Какая сказочная ночь! Знак отрицанья и вопроса. И темнота, как черный скотч, В окошко тычет мокрым носом. Веду безмолвный разговор С чужою тенью. Дивный профиль… Старинный мейсенский фарфор Нам охлаждает горький кофе. Стихи и белое вино, Неспешный шепот рифм, усталость… Все это было так давно, Что, видимо, и не кончалось. Все, что вершится — не во сне. На зависть всем иным поэтам, Пришли вы именно ко мне. Я почему-то знаю это. Движенье красок, нот и чувств, То в небо ввысь, то вниз с откоса. Как заслужил, чем расплачусь, Я не настроен на вопросы. В ночи сверкала бирюза Меж звезд торжественно и броско… Со свечки падала слеза, Застыв немым комочком воска. Рассыпался хрустальный смех Сто лет назад. Но и поныне Я вспоминаю это имя, Но не для всех…

* * *

Я такой же предмет, как любая деталь интерьера. Создаю антураж и коплю на поверхности пыль. Мне присуща во всем утонченная гамма и мера, Освещение, место, высокий классический стиль. Я подчеркнуто вежлив, изысканно — официален, Элегантен, улыбчив, доступен (на данный момент). Если в голосе вдруг и мелькнет ощущение стали, То и это зависит от веяния перемен. Я могу объяснить все случайности этого мира И указывать всем оптимальное время для гнезд. Препарировать Сон. Разобрать по созвучиям Лиру. Успокоить поэта, вдохнувшего Славы и Грез. Я надежен как танк и трезвей, чем расчет дельтаплана, И готов оплатить безналично представленный счет. Мне почти ничего в этой жизни ни дико, ни странно, Потому что Она сюда больше уже не придет. Не войдет в старый дом, не поправит на окнах портьеры, Не откроет рассвет, где в живую поют соловьи… Я такой же предмет, как любая деталь интерьера И я так же умру, не дождавшись Случайной любви…

* * *

Что за ночь была! Звезды тусклые, Как пророчества Заратустровы. А в глазах ее Полумесяцем — Пламя светится! Искры бесятся! Сожжены мосты, Угли красные… Все слова пусты. Все — напрасные! А к бровям ее Обособленно — Мягкий бархат льнет Черным соболем! И снега стеной Старой крепости… Я верчу судьбой До нелепости. А в кудрях ее Златокованых — Лунный луч поет Заколдованно! И в стихах теперь Сны не вещие… Меж примет-потерь Все зловещие… В суматохе лет Чувства — тщение… Но оставь хоть след, Сновидение!

* * *

Н.

Издеваясь над теченьем дней, Поезд несся из границ зимы, Увозя совсем чужих людей, Даже внешне не таких, как мы. И качало их тайком купе В шалой неге молодой весны, Веселился тощий стол Распэ, И мгновенья превращались в сны. А когда разбил окно рассвет И ушла последняя звезда, Эта девушка сказала «нет», Что, конечно, означало «да». У бессонниц лишь одна беда — Что ни ночь, то просто тихий бред. И мужчина подтвердил «ну, да…» Что, конечно, означало «нет». Напрягались души и умы, И, наверно б, страшным был конец… Но спокойно развенчали мы Всю романтику смешных сердец. Эти двое развели мосты… Все так ясно стало впереди. Что за легкость — вплоть до пустоты, Где-то в левой стороне груди…