Пастух Земли

Поэтому он пробыл в поселении целую луну, свободно приходил в дома, беседовал с жителями — и с Ойно тоже, а ушёл в сопровождении двух десятков человек, среди которых были и молодые парни, ещё не нашедшие жену, и вдовые охотники, и даже одна только что поженившаяся пара.

Когда они вышли за стены Аратты, старейшие с крыши прокляли уходящую женщину именем Триединой, но, кажется, совсем её этим не испугали.

Ойно очень хотел уйти с ними, но не мог: пока он не обзаведётся женой, власть над ним принадлежала матери. И вот теперь она сказала своё слово.

Юноша тяжко вздохнул, вбирая в себя привычный смрадный воздух посёлка — вонь от испражнений живых существ и гниющего мусора — всё это в изобилии громоздилось между домами, и по мостику из досок перебрался на соседнюю крышу.

Дом молитвы, который посещала его семья, находился крышах в десяти отсюда. Ойно бежал по ним, не обращая внимания на занятых своими вечерними делами людей. Добравшись до нужной крыши, он сказал сторожившему вход старику с копьём:

— Я иду просить Триединую.

Сторож молча отступил, и Ойно спустился по лестнице внутрь святого дома.

Он был тут один. В белой комнате пахло свежей известкой и стояла звенящая тишина. Это святилище принадлежало третей ипостаси Триединой — возрождению, потому здесь везде были изображения быка, символа силы лона великой богини.

Усевшись на пятки и обратившись к ряду закреплённых на стене чёрных скульптур бычьих голов, скрывающих черепа мёртвых старейших, юноша стал бормотать заученные формулы молений. На самом деле он пришёл вовсе не к Триединой — отношения с ней у него как-то не складывались. Он хотел увидеть отца.

Потому, быстро закончив молитвы, он встал и подошёл к глубокой нише в стене, где теперь был Таур. Ойно часто видел эту картину, но всё равно ощутил холодок потустороннего страха, когда на него взглянули десятки лиц ушедших людей Аратты. Юноша, конечно, понимал, что это были лишь отделённые у мертвецов головы, с которых птицы объели всё мясо. Служители домов молитвы обмазывали черепа глиной, искусно воссоздавая лицо умершего, потом раскрашивали — так, что получались новые головы людей, почти такие же, как при жизни. Но — не совсем такие… И это вызывало ещё больший страх и почтение.

Он нашёл голову отца — героическая смерть давала ей право быть здесь — взял в обе руки, и, вновь опустившись на пол, стал вглядываться в заменяющие глаза яркие камни. Такие же синие, какие были глаза Таура при жизни.

— Отец, отец, — шептал юноша, — научи меня, как поступить. Ведь ты сам хотел уйти за море — Кхерс сказал мне. Но женился на маме и решил остаться. Может, теперь я могу сделать то, чего ты не успел? Там чудесный новый мир, там может случиться всё, что угодно. Там путешествия, охота и сражения. А здесь… ничего здесь не меняется и не измениться никогда. Потому что старейшие этого не позволят.

— И это великое благо для людей ар, — раздался за спиной Ойно неприятный писклявый голос.

Юго-восточная Анатолия, Жилища Бога. 2005 год до н. э.

Сила, великая, опасная и злая — так Бхулак всегда воспринимал это место. А ещё ощущал единение с ним — ведь здесь родился его народ, отсюда он отправился в странствие и дошёл уже до самых отдалённых краёв земли, изменив свои облик, язык, повадки, забыв даже, откуда начался его путь. Но место помнило народ, и, наверное, ожидало, когда он возвратится к своим истокам.

Пока же пришёл один Бхулак, хотя и без особенной радости — здесь ему было тяжело и неуютно. Однако он не мог не прийти, и дело даже не в спрятанном золоте. И спрятал-то его здесь тысячу лет назад именно потому, что клад его пребудет в сохранности, поскольку люди никогда не любили бывать здесь.

Стоя на вершине кургана у старого фисташкового дерева, Бхулак окинул взглядом горизонт. В опускающихся вечерних сумерках безлюдный пейзаж с поросшими бурьяном холмами напоминал некий иной, свободный от человечества мир. Поселений здесь и правда не было на много стадий во все стороны — словно место это было наполнено смертельным ядом. Лишь в дневном переходе отсюда, в неглубокой низине, скрывались несколько жалких хижин семьи козопаса — а может, и разбойника — из племени каски. Бхулак провёл там прошлую ночь, отведал немудрящего угощения и принял предложение хозяина, чтобы жена одного из его сыновей согрела гостю постель. Женщина была чумазой, но молодой и довольно привлекательной, а ему не мешало почувствовать себя живым перед сошествием в царство мёртвых.

Ночью он наскоро овладел девицей и сразу уснул, но спал чутко — в памяти остался алчный взгляд, брошенный горцем на его прекрасный меч и мешок с серебром на поясе. Однако переночевал спокойно — по всей видимости, хозяин не смел гневить богов, покушаясь на гостя и его достояние. Он рассыпался в благословениях, получив маленький серебряный слиток, но двое его черноусых сыновей угрюмо смотрели исподлобья. Бхулака это нимало не заботило, он просто повернулся и пошёл своей дорогой.

Теперь, стоя тут в полном одиночестве, словно мёртвое дерево, Бхулак тем не менее знал, что не одинок. Здесь было полно невидимых существ — очень старых, сильных, мудрых и недобрых. Были и другие — более благожелательные, но они ничем не могли помочь ему. Тысячелетиями опекаемый и наставляемый Поводырём, он знал, что нет в мире богов, в которые верил и его народ, и другие племена. Некоторые боги, впрочем, и правда были, но давно уже умерли. Вот в космосе полно чужеродных существ, враждебных людям, но сейчас и их на Земле не осталось, иначе Поводырь предупредил бы его.

Но те, что толпились сейчас вокруг — не из космоса. А откуда?.. Этого не знал ни он, ни Поводырь. Бхулак давно уже убедился, что тот знает далеко не всё, и это его тревожило.

Однако следовало заняться тем, зачем он сюда пришёл. Поводырь мог дать многое, но о делах своих насущных Бхулак привык заботиться сам. И чем бы ему ни пришлось заниматься в дальних краях, от твёрдо знал, что без золота не обойтись.

Какой бы глубокой ни была его улучшенная мудростью тьюи память, многие мелочи из неё за тысячелетия стирались. Да и многое тут с тех пор изменилось. Поэтому он довольно долго вспоминал, где именно зарыл клад. Наконец, отсчитал десять шагов от вершины холма на север (вспомнив, что и тысячу лет назад тут росла фисташка, но, конечно, нынешняя была лишь потомком той), сделал семь шагов вправо и уткнулся в большой валун — точно тот самый. Тайник находился в десяти локтях от него — вверх и налево. Сбросив висящие на спине инструменты — медные кайло и лопату, Бхулак принялся за дело.

Закопал он сокровище глубоко, да ещё за прошедшие века сюда нанесло почвы, так что трудиться ему пришлось не меньше часа. Несмотря на то, что уже настала довольно прохладная ночь, он весь взмок и сбросил тунику, как ещё раньше плащ, оставшись в одной набедренной повязке.

Он споро работал при свете полной луны, пока кайло не наткнулось на что-то твёрдое и крупное. Бхулак стал работать лопатой, вскоре расчистив большой плоский камень, который помнил — он служил крышкой подобия каменного ящика, сохранявшего сокровища.

За почти три тысячи семьсот лет своей жизни Бхулак собрал большие богатства — немало, впрочем, потерял и растратил. Кое-что лежало на хранении в храмах или у преданных ему семей в Та-Кемет, Междуречье и Ханаане. Но основная часть скрывалась в разных местах мира — в таких вот тайниках.

Кайлом Бхулак поддел камень и отбросил его в сторону. Глазам его открылась не очень впечатляющая картина — более всего это походило на кучу мусора. Мусора, конечно, там тоже хватало — истлевших дерева, кожи и ткани. Но между тленом в лунном свете тускло отсвечивало золото — очень старое.